Пятнышко, увязая копытами в песке, начал взбираться вверх по склону холма.
«Небось и огород мой засыпало…» — подумала Евдоха совершенно некстати. Ноги ее подкосились, и она свалилась в глубоком обмороке на траву.
Дар больше не оборачивался и не видел этого. Он смотрел вперед, отпустив поводья и доверясь коню. Пятнышко шел уверенно, будто тропа была ему давно и хорошо знакома, хоть под снегом ее спрячь, хоть под песком. Взобравшись на холм, конь направился к погоревшей Евдохиной избе на краю деревни, однако и пепелище было скрыто под толстым песчаным слоем. Пока конь в нерешительности топтался на месте, Дар заметил у ближнего двора здоровенного мужика с деревянной лопатой. Тот, видимо, был не в себе. Он отбрасывал песок от ворот, затем перебегал к забору и начинал копать там, но и новое место ему не нравилось, он перелезал через забор и принимался тыкать лопатой в полузасыпанное окошко избы. Внезапно мужик повернулся и уставился на юного всадника.
— Чужак! — Он погрозил Дару кулаком, попятился и, спотыкаясь, бросился бежать в глубь деревни.
Мальчик узнал его, тот приходил с каким-то требованием к Евдохе, и, кажется, она звала его Саврасом. Саврас желал ему зла, но сейчас был болен, и Дар подумал, не следует ли попытаться исцелить его.
— Что скажешь, Пятнышко? — похлопал он по шее коня.
Конь фыркнул и двинулся прочь от этого дрянного места, увозя отсюда мальчика уже навсегда.
Слой песка становился все тоньше и вскоре совсем исчез. Под копытами зазеленела трава. Потом сделалось сумрачно, и Пятнышко ступал уже по старой высохшей хвое. Они въезжали в темный еловый лес.
Он мало походил на лес по ту сторону реки, в котором Дар нашел фиолетовые грибы, хотя они здесь тоже росли и было их предостаточно. Крохотные птички бесшумно перелетали с одного дерева на другое, одна вспорхнула мальчику на плечо, но тут же умчалась, чего-то испугавшись. Пятнышко проехал мимо гигантского муравейника, вершина которого была вровень с головой Дара. Черные муравьи, походившие размерами на жуков, тащили мертвую змею. Ели также были громадны, их тяжелые лапы почти совершенно закрывали небо. Ухнула и зашумела невидимая птица, на Дара просыпался дождь из крупных колючих игл, и вновь наступила тишина. Мальчик мотнул головой, стряхивая с волос иголки, и заметил, что справа лес редеет и вдали проглядывают стволы берез. Но Пятнышко вдруг поворотил налево, к началу глубокого оврага, каменистые края которого медленно сужались. Дар тронул было поводья, чтобы направить коня в ту сторону, где посветлее, но передумал, решив по-прежнему доверяться его чутью.
Конь начал спускаться вниз, настороженно прядая ушами, будто прислушивался, нет ли рядом опасности. Вскоре и Дар понял, что опасаться есть чего. Края оврага сузились настолько, что повернуть назад не было уже никакой возможности. Вздумай лютый зверь либо лесной разбойник напасть на них, лучшую западню трудно было придумать.
Дар то и дело пригибался, чтобы не ушибить голову о полусгнившие стволы, которые, падая, перекинулись когда-то через овраг. Ему по-прежнему было непонятно, почему Пятнышко выбрал дорогу по дну оврага, ведь и по верхнему его краю можно было ехать в ту же сторону. Наверное, решил он, конь в точности повторяет свой прежний путь, только в обратном направлении. Опасный участок между тем остался позади, начался пологий подъем, и овраг наконец кончился. Ели расступились, радостно сверкнуло солнце. Дар почти уверился в своей догадке, когда конь остановился на краю большого болота, которое в сравнении с полумраком сплошного ельника выглядело даже нарядным, покрытое ковром зеленой ряски. Вдруг из его глубины в нескольких саженях от берега с утробным бульканьем всплыл коричневый пузырь и тут же лопнул, извергнув облачко противно пахнущего газа. Ряска в этом месте разошлась, угрожая чернотой трясины, и вновь сомкнулась. Путь напрямую был немыслим.
Пятнышко глубоко вздохнул, словно собака, потерявшая след. Мальчик улыбнулся его растерянности, потянул поводья вправо, и конь послушно двинулся в обход болота. Но, сделав несколько шагов, вновь остановился, пошевелил ноздрями и уставился на противоположный берег. Дар тоже посмотрел туда, однако никого не увидел. Разве что высокие стебли осоки чуть шевельнулись от легкого ветерка.
Нора, куда спряталась мышь, была слишком узка, и он принялся разрывать ее передними лапами, рыча и поскуливая. Когти натыкались на мелкие камни и корешки, подушечки лап начало саднить, уже и яма казалась достаточно глубокой, а мышь все еще была недоступна. Он чувствовал, что она совсем близко, и его дразнил и раздражал ее запах, в котором было больше панического страха, нежели живой плоти. У него зачесался нос, он потерся им о плечо и неожиданно увидел, как мышь вынырнула из земли близ трухлявого пня на расстоянии всего одного прыжка от места раскуроченной норы. И он немедленно прыгнул. Мышь не ожидала, что потайной выход будет обнаружен столь быстро, и в оцепенении глядела, как стремительно увеличивается в размерах тело хищного зверя. Издав предсмертный писк, она задохнулась и исчезла в клыкастой пасти.
145
Волк облизнулся и встал, тяжело дыша. Клок линялой шерсти отвалился от его тощего бока и опустился на землю, накрыв капельку крови — крохотное свидетельство лесной драмы. Зверь не насытился, это была его единственная трапеза за последние три дня, но он так уже свыкся с постоянным голодом, что и несчастной мыши был рад. К чему он не мог привыкнуть, так это к неумолимой старости, сбивающей дыхание при быстром беге и заставляющей ныть к непогоде плечи и хребет. К тому же у него болел и пошатывался левый клык. Но куда мучительней боли и голода была жгучая обида на соплеменников, изгнавших его из стаи, вожаком которой он недавно считался. Другой волк, молодой и наглый, коварно занявший его место, снился ему во время полуденного отдыха, и старый зверь рычал и вздрагивал во сне от жажды мести, мечтая о том, что когда-нибудь перегрызет горло своему заклятому врагу. Только тогда он бы смог наконец успокоиться и с благодарностью покинуть этот мир.
Зрение старого волка также слабело. Но слух и чутье все еще верно служили ему. Спустя час после мышиной охоты он уловил в воздухе человеческий запах. Он, как ни странно, показался ему знакомым. Затем к запаху человека прибавился пряный конский дух, наполнив волчью пасть голодной слюной. Движимый скорее любопытством, чем надеждой утолить голод, волк потрусил в сторону верхового путника, стараясь не обращать внимания на уколы хвойных иголок.
Гнедого жеребца с белым пятном на груди он узнал сразу, с ним у него были связаны самые неприятные в жизни воспоминания, и волчья пасть невольно ощерилась. Всадник оказался совсем молодым и безоружным. У волка даже мелькнула мысль напасть на них, но вновь, как в ту студеную лунную ночь, чувство невыразимой тоски пронзило все его существо, и он едва сдержался, чтобы за неимением луны не завыть во весь голос на прячущееся за еловыми ветвями солнце. Он опять ощутил свою беспомощность перед неведомой силой, запрещающей хищному инстинкту вырваться наружу. Единственное, что мог позволить себе старый волк, это следовать за всадником на достаточном расстоянии, чтобы, оставаясь незамеченным, не упускать из поля зрения, хотя и не смог бы даже себе самому объяснить, к чему эта бессмысленная слежка. Было бы куда благоразумней уйти прочь и попытаться отыскать себе какую-нибудь другую беспомощную жертву, пока он окончательно не ослаб от голода. Однако все трое — мальчик, конь и волк — продолжали неуклонно двигаться в глубь Заморочного леса.
Миновав болото, которое они обошли с разных сторон, троица вошла в светлый березняк, и зверь отстал, опасаясь быть увиденным издали. Затем он и сам потерял из виду мальчика, потому что конь, соскучившийся по солнечному пространству, вдруг побежал резво и легко. Идя по следу, прибавил шагу и волк. Скоро он устал, запыхался и, добежав до ручья, долго лакал холодную вкусную воду, превозмогая боль в левом клыке. Потом он побежал дальше, но вдруг встал, не учуяв следа. Волк сделал круг и вернулся к ручью. Он догадался, что конь дальше пошел по его песчаному руслу, но куда — вверх или вниз по течению? Ему хотелось надеяться, что вверх. Там, на вершине пологой горы, росли стройные сосны и бил из-под земли сильный ключ, оттуда открывался вид на шевелящееся море хвойных крон. Это было самое высокое место в лесу, и зверь любил иногда отдыхать там, подставляя солнцу брюхо и слушая ветер.
