Факты об этом акте движения Махновщины тоже определенно говорят нам, что большевистские историки, в силу своего ничтожества, бессильны охватить действительность русско-украинской революции и понять подлинную роль в ней революционно-повстанческой армии Украины (махновцев), принуждены путаться в вымышленной ими же локальности махновщины, произвольно высасывать данные о ней и лгать в связи с этим на Махновщину и на всех, не впавших перед ложью их государственности и власти на колени лучших преданнейших ее представителей.

В России вышла недавно книжка некоего М.Кубанина: «Махновщина». (Изд-во «Прибой», Ленинград). Книжка неинтересная и неправдивая, в которой факты и события, трепетавшие своеобразной и яркой жизнью, искусственно подогнаны под мертвую схему казенного марксизма и искажены до полной неузнаваемости. Большевикам для чего-то понадобилось лишний раз оклеветать и охаять махновское движение, и они сделали это с обычной бесцеремонностью.

Н.Махно счел необходимым печатно же ответить на книжку Кубанина («Махновщина и ее вчерашние союзники-большевики» Париж, 1928 г.). Я не собираюсь говорить здесь о его ответе в целом, и мне не пришлось бы вмешиваться, если бы не одно обстоятельство.

Отвечая Кубанину, Махно, к сожалению, пользуется этим случаем для того, чтобы, между прочим, свести некоторые личные счеты со мной. И делает он это в такой форме, которая вынуждает меня к печатному же разъяснению и протесту.

Отмечу, что нападает он на меня уже не впервые. Но до сих пор его нападки были мелки, не выносились на столбцы печати и могли интересовать лишь узкий круг лиц. На этот раз дело обстоит иначе.

Товарищи, не знающие лично Махно, но знающие, что я полгода проработал в махновском движении, что отношения между Махно и мной были всегда товарищескими, что Махно затребовал меня из тюрьмы во время своего союза с советской властью против Врангеля и т. д., могут недоумевать, в силу каких причин Махно изменил свое отношение ко мне и обернулся против меня.

Отчуждение между Махно и мной возникло, в значительной степени, благодаря некоторым личным чертам характера и умонастроения Махно, недоброжелательному отношению его к интеллигентам, подозрительности и злобности его натуры. Способствовали этому отчуждению и некоторые другие обстоятельства, о которых я говорить не буду, чтобы не отвлечься слишком от непосредственной темы.

В своем ответе Кубанину Махно делает против меня два рода выпадов: 1) приводит неверные «факты»; 2) допускает нехорошие намеки, инсинуирует. Сперва - о неверных «фактах »

1. На стр. 42 Махно пишет: «В сопровождении лучших из контрразведчиков в махновской армии, Волин уехал в ноябре 1919 г. из армии в район, где и сдался в плен именно 14-ой красной армии». А несколькими строками выше он утверждает, будто я «всегда любил пользоваться услугами контрразведки, будучи в армии махновцев».

Последнее утверждение - просто злостная выдумка, с целью набросить тень. Махно прекрасно знает, что я всегда был очень далек от контрразведки и ее дел. (Даже члены контрразведки не были мне, в большинстве, известны). Он знает, что вся моя, чисто культурная, деятельность в движении не имела ничего общего с контрразведкой, с ней никогда, ни в каком отношении, ни по какому поводу не соприкасалась. Он знает, - и это самое главное, - что я ни разу, ни по какому поводу не обращался к услугам контрразведки, по той, хотя бы, простой причине, что мне в этих услугах ни разу не пришлось нуждаться. То есть, он знает прямо обратное тому, что пишет. Как это назвать?

2. Что касается обстоятельств и обстановки моего отъезда из армии 29-го декабря 1919г. (а не в ноябре, как пишет, по ошибке, Махно), то они тоже прекрасно известны Махно, и он искажает их, когда пишет, будто я уехал «в сопровождении лучших из контрразведчиков». Освежу его память, если она ему изменила.

В декабре 1919 г. махновская армия отступала от г. Екатеринослава па юг, в направлении г. Александровска. Отступление, начавшееся еще в ноябре, было исключительно тяжелым, благодаря распутице и повальным заболеваниям в армии. Бои с наседавшими с севера деникинцами продолжались. Никакая культурная работа была немыслима. В это время, в армию приехал из района Кривого Рога революционер-повстанец Г., с просьбой отпустить с ним в район Кр. Рога опытного агитатора для борьбы против растущего влияния петлюровщины. По словам Г., в районе имелось до 10 тысяч крестьянской молодежи, готовой к вооруженной борьбе против белых, но усиленно пропагандируемой агентами Петлюры. Махно предложил мне, в виду отсутствия всякой работы в нашем районе, съездить на несколько дней в Кривой Рог и организовать там широкую агитацию против петлюровщины, с целью привлечения ищущей выхода крестьянской массы на нашу сторону.

Поездка заслуживала интереса. Против нее могло говорить только одно соображение: на ближайших же днях нам, несомненно, предстояло сойтись в каком-либо пункте с советскими силами и властями, двигавшимися по пятам деникинцев с севера. (Все это, - напомню, -происходило вскоре после разгрома махновцами деникинских сил на Украине, занятия нами Екатеринослава и отступления деникинцев изпод Орла. На пути своего отступления они и обрушились на нас в Екатеринославе, выбили нас оттуда и преследовали, сами спешно отступая от наседавших на них красных). Несомненно, деникинская армия должна была через несколько дней исчезнуть, и тогда махновцам, предстояло сойтись на очищенном месте с красными. Встреча предполагалась мирной, но чреватой всякими осложнениями. Я сказал Махно, что хорошо бы съездить в Кривой Рог, но если встреча с большевиками действительно произойдет, я могу быть нужен здесь, на месте. Махно ответил, что раньше двух недель встреча не произойдет, а я буду дней через 10 обратно. Отъезд был решен.

Самой организацией поездки я совершенно не занимался. Ни за какими услугами и, вообще, ни с чем в контрразведку не обращался. Мне выдан был мандат (удостоверение) в том, что «сего числа предъявитель настоящего удостоверения тов. Волин отправляется туда-то...» и пр., за подписями командарма Н.Махно, председателя реввоенсовета Лащенко и начальника штаба (кажется, Белаша), и с датой: 29 декабря 1919 г. (Читатель увидит ниже, почему я так отчетливо помню эти подробности, и какое они имеют значение). Независимо от меня было решено, что необходимо поехать целому небольшому вооруженному отряду, так как путь предстоял довольно далекий, по местам, где можно было наткнуться на всякие неожиданности, главным же образом, на просочившиеся всюду кругом отдельные деникинские отряды. Так и было сделано. Со мной выехали: приехавший из Кривого Рога повстанец Г. и отряд человек в 20 наших повстанцев, при винтовках и двух ручных пулеметах (и при нескольких тачанках). Тем, что в этот отряд входили и контрразведчики, я нисколько не интересовался; никто меня об этом не запрашивал; я сам составом вооруженного отряда совершенно не занимался, и лишь при отъезде узнал, что с отрядом едет и контрразведчик Голик. (Между прочим, я знал, что Голик работал в контрразведке, но не знал, что он был ее начальником). Мне и по сей день неизвестно, ни сколько именно контрразведчиков было в отряде, ни с какими целями они были туда введены. Я об этом эскорте не просил, и о том, что меня «сопровождали» «лучшие из контрразведчиков», узнал только теперь, из брошюры Махно.

Похоже ли все это на то, что он пытается мне навязать?

3. Что значит «сдался в плен 14-ой красной армии»? Как мог Махно написать такую нелепость? Я полагаю, что от того же Голика он должен был знать обстоятельства моего задержания.

Обстоятельства эти были следующие. (Читатель не посетует на меня за некоторые подробности, которые я считаю необходимым передать «фотографически»).