— Понимаю. А вот об одном вы мне забыли сказать, не знаю уж, нечаянно или нарочно — МНЕ-ТО с этого что будет?

— Ну как? Во-первых, бессмертие — до первой твоей глупости, понятное дело.

— Шнапс! Шнапс! — прогудел Колобок. — Помни о Шнапсе!

— Да уж, — я облизнулся. — Выпить бы не мешало.

— Я сбегаю? — вызвалось дерево, молчавшее всю дорогу, после чего разразилось квохчущим смехом. — Прошу извинить, вырвалось.

Мне, если честно, было вовсе не до смеха. Вернуться домой, пусть даже избитым, было весьма заманчиво. Там же дом, черт возьми, старуха моя ждет… Нет, не ждет — ей же моего двойника подсунули. Опять таиться, вышвыривать почтальонов и налоговых инспекторов, мебель ломать и осложнять отношения с законом — и так уж лет, почитай, пятнадцать с ним на ножах. Из дома иной раз не выйди, чтоб не повязали…

А что? Сказочник — это же не дворник какой. Не кастелян. Это что-то вроде директора бани — делать ничего не надо, зато все главы в гости к нам, почет и слава на блюдечке. К тому же советнички у меня подобрались славные: Кащей — смерть на двух ногах: тут тебе и челюсть, и усики гангстерские, и взгляд, как у удава — хоть, вроде, и глядеть-то нечем, и возможности у него неограниченные; да и Колобок недалеко ушел — морда бессовестная, зато как ловко с игольчатым пистолетом управляется. Неплохо такого на своей стороне иметь. В общем, решено. Остаюсь. И насчет шнапса я все же не шутил. Интересно, а коктейли тут делают?

— Делают, — сказал дерево, и я аж подпрыгнул — оказывается, тут все читают мысли!

— Самый лучший тебе собьют, Глым Харитоныч, — заискивающе сказал Колобок, поразив меня резкой сменой тона.

— А как вы думали? — вступил в ментальный разговор Кащей. — Ведь ваша сказочная сила — единственная возможность вернуть совесть этому пищепродукту.

— Хи-хи-хи! — подобострастно засмеялся Колобок. — Шутить изволите! А ну как ночью позвоночник перегрызу?

— Рискните, — коротко сказал Кащей, но ни у кого, даже у дерева, не было сомнений: случись что, шансов у Колобка немного.

— Зачем же ему совесть? — удивился я. — Ему же и так неплохо.

— Фантомная совесть саднит, — пожаловался Колобок. — Как будто руку какую отрезали — все почесать тянешься. Силушек нет терпеть.

— Обмозгуем, — величаво кивнул я. — А вы меня научите так же мысли читать?

— Во, — разом погрубел и показал мне шиш Колобок, не переставая удивлять меня быстротой смены настроений.

— С большим удовольствием, — и Кащей улыбнулся во всю ширь своих собачьих челюстей.

Улыбка его оказалась настолько ослепительной, что кора дерева мгновенно занялась. Пыхнуло, побежало по стволу черное пламя, дерево дико закричало и принялось хлестать себя по бокам ветками. Откуда-то родился здоровенный рыжеусый дядька и заметался между столиками, вопя: "Пожаааррр! Пожаааррр!!!" Началась форменная неразбериха, все повскакивали со своих мест и последовали примеру рыжеусого, отовсюду несся грохот падающих столиков и тел, в воздухе стоял густой дым и мат на разных языках (даже я, отнюдь не полиглот, понимал, что имеет место именно крутая брань).

Мы же четверо (включая дерево, которое Кащей достаточно быстро потушил, с силой вырвав у себя из плаща несколько ниток) сидели в абсолютном спокойствии. Кащей извлек из воздуха еще парочку ужей и лениво пережевывал обоих, отчаянно не желавших пережевываться. Колобок ничего не жевал и пристально наблюдал за суетой. На его поджаристых устах играла ехидная ухмылка. А после того, как толпа кинулась подымать какую-то чрезвычайно объемистую тетю, которая в попытке встать из-за стола повалила его, повалилась сама и придавила официанта, мерзейший господин Колоб разразился аплодисментами.

— Так, — сказал Кащей, подымаясь и тоже хлопая в ладоши. — Достаточно. Повеселились — и будет. Пора. На работу.

И (нелишним будет сказать, что мне несколько осточертела эта однообразность) вся наша четверка растаяла в воздусях.

На кой черт Кащей решил захватить на работу дерево — ума не приложу.

— Дерево — оно на то и дерево, чтобы, не задавая вопросов, делать, что прикажут, — просветил меня Колобок. — А не то — живо в бумагу! В бумагу! Или на поделки там всякие. Нэцке. Слыхало про нэцке, ты, потенциальный отход целлюлозно-бумажной промышленности?

Видимо, дерево было наслышано, потому что мигом рухнуло, образуя мостик, по которому я и пробежал — не очень, надо сказать, ловко — через огромную вонючую яму, над которой мы, собственно говоря, и материализовались.

— Теперь, Глым Харитоныч, ты имеешь представление о нашей Агромадной Свалке, — обводя широким жестом окрестности, изрек Кащей.

— Да уж, — промямлил я, озираясь. — Имею.

Свалка действительно была агромадная. Ни конца, ни края ее видно не было. Только никаких пакетов с отходами или гнутых рулей ржавых велосипедов, как непременных свалочных атрибутов, тут не наблюдалось. Зато было то, чего на наших помойках отродясь не бывало — скелеты. Разных размеров и степеней устарелости. Их, правда, было немного, но меня, как новобранца, наличие костей на обычной мусорке насторожило.

— А зачем скелеты? — наконец спросил я, удостоверившись, что если просто стоять и пялиться на кости, ответа не дождешься. — Почему? Здесь могильник? Или бойня?

— Нет тут никаких могильников, — отозвался Кащей (Колобок не мог отозваться — он откатился в сторону и теперь с увлечением рылся в одной из куч). — Не забывайте, любезный Глым, что в нашем Царстве, есть немало любителей жареных, и не только фактов.

— А! — хлопнул себя по лбу я. — Змиулан!

— И помимо него есть, — вздохнул Кащей. — Помните, что я вам говорил о наследии одного из сказочников. Упыри, оборотни… Вспомнили?

— Так точно. Кошмарные лысые клоуны. А что ж вы так вздыхаете, любезный Кащей? — ответил я в тон костяному человеку.

— Ах, Глым, Глым, — покачал головой Кащей. — Если бы вы знали, как трудно бывает отказаться от старых привычек и вкусов. И ради чего? Ради великой цели, это понятно, но все же, все же…

Он еще пуще вздохнул, поцыкал зубом, но более ничего не произнес.

Вероятно, стоит немного объяснить, отчего сразу после посещения кабачка мы оказались на свалке? Нет? Не стоит? Ну, я полагаю, пара слов не помешает — для тех, кто не понял, естественно.

Кащей, Колобок и мы с деревом оказались на Агромадной Свалке по довольно простой причине. По словам моего челюстно-лицевого наставника, первой стадией обучения любого Сказочника-новобранца является твердое усвоение навыков выносливости и терпимости. Поэтому для начала мне необходимо в течение нескольких недель заниматься сортировкой мусора. Вот я и прибыл на свалку. И осматриваю теперь это все уродство без особого энтузиазма.

Кучи мусора в некоторых местах казались просто непроходимыми, словно вьетнамские джунгли (странный какой-то синоним слова "непроходимые", на мой взгляд — довольно глупый, потому что во Вьетнаме сплошная пустыня, и никакими джунглями не пахнет, а говорить так почему-то принято). Круглый и печеный приказывал ветвистому и деревянному проделывать гимнастические упражнения, дабы я мог одолеть завалы. Кащей-то просто делался полупрозрачным и пронизывал кучи насквозь, а бессовестный хлеб с разбегу мог перекатиться через любое препятствие.

— Во! — раздался триумфальный крик Колобка. — Вот оно! А говорили, пропало с концами! Фигушки! Ну, теперь мы живо этого мерзавца Шамана за задницу возьмем!

— Без меня, — брезгливо сказал Кащей.

— Это фигуральное выражение! — сердито сказал Колобок, кидая Кащею сверкнувшую на солнце вещицу. — Лови! И не говори потом, что Колобок — осел, и пользы никакой не приносит!

— Да, это от души! — нервно дергая челюстью, от виденья чего меня прошиб холодный пот, проговорил Големыч. — Вот за это спасибо! Не грех и за задницу… Глым Харитоныч, ведаете, что это за штука ценная?