Стиль же в Китае служит объединительным названием для целого ряда школ.

Школа обычно называется «мэнь» («врата») или «цзя» («семья»). Школы, выросшие из тайных религиозных сект, могут также именоваться «цзяо» («учение») или «дао» («путь»). Стиль именуется «пай», «люпай» («направление», «группа»), «цюань» («кулак») либо «чжан» («ладонь»), или «цюаньпай» («направление кулачного искусства»). Существует также понятие «ши» («форма»). Первый смысл этого термина — «прием», или «способ». С XVII в. термин «ши» начинает употребляться как обобщающее название для определенной формы того или иного стилевого направления, преподаваемого в конкретной школе. Сегодня этот термин используется для тайцзицюань, в частности, Янши тайцзицюань — «форма тайцзицюань [семьи] Ян», и т. п.

Существуют как формальные, так и чисто психологические отличия стиля от школы, наблюдаемые и по сей день. Хотя следует заметить, что в обиходе эти понятия могут смешиваться, а названия школы и стиля — совпадать, например: хуцюань — «школа Тигра» и «стиль Тигра», Чэньши тайцзицюнь — «форма (либо школа, стиль) тайцзицюань [семьи] Чэнь».

Стиль (цюань, цюаньпай, люпай) является понятием более широким, нежели школа. Стиль сам реализуется через сеть школ, нередко связанных исключительно мифологическим предком.

Стиль единится вокруг определенной мифологемы происхождения, например, ведет свой исток от какой-то полулегендарной личности и общего корпуса мифов и преданий, связанных с этой личностью. Так, тайцзицюань «начинается» от даоса Чжан Саньфэна (XIII в.), а шаолиньский стиль — от буддийского патриарха Бодхидхармы (V–VI вв.), хотя в реальности эти направления возникли гораздо позже. Персона основателя стиля всегда мифологична и символична как воплощение духовной мощи, идущей от века.

Единая мифологема происхождения может быть связана также с тотемным или священным животным. Например, существуют предания о том, как из наблюдения за дерущимися богомолами родился «стиль Богомола», а «стиль Обезьяны» — из подражания движениям этого животного. Здесь учителем выступает само животное, точнее, то природное начало, которое воплощается в нем. В реальности не существует ничего общего между шаолиньской «школой Богомола» и «школой Богомола» из провинции Хэбэй. И тем не менее их последователи считают себя принадлежащими к единому стилю и возводят его к бывшему монаху Шаолиня Ван Лану, что в свою очередь является лишь легендой.

Символом единства происхождения может стать и какое-либо священное место. В частности, добрая треть всех стилей в Китае приписывают свой исток Шаолиньскому монастырю.

Точно таким же символом единства происхождения стали известные своими даосскими обителями горы Уданшань в провинции Сычуань, откуда, по легендам, берут свой исток стили тайцзицюань, синъицюань, багуачжан, нэйцзяцюань, хотя сегодня доподлинно известно, что эти стили появились в разных провинциях и в разное время.

В отличие от стиля, центром притяжения школы является конкретный наставник. В этом смысле ученику все равно, как называется стиль, которому он обучается, для него актуальна лишь личность учителя, которого он воспринимает как воплощение многовековой традиции. По сути ученик учится не ушу, но «учится учителю». Скажем, сегодня в ответ на вопрос: «Чем вы занимаетесь?» (каким стилем ушу), в традиционных школах ушу принято называть имя учителя («Я получаю наставления у учителя Дэцяня»). Зачастую вопрос формулируется более конкретно: «У кого вы учитесь?» На самом деле смысл таких вопросов заключается в выяснении того, чью духовную традицию несет в себе ученик, а не какой арсенал приемов он знает. Не случайно в биографиях известных мастеров ушу мы встречаем зачастую не название стиля, а фразу: «Он поклонился господину такому-то как своему наставнику».

Примечательно, что в современных клубах ушу спортивно-физкультурного направления чаще всего спрашивают не об учителе, а о стиле или о технике, которую изучает человек.

Формируясь вокруг мифологемы происхождения, легенды о едином предке и истоке, стиль повторяет в своей структуре классическое древо рода. В противоположность этому школа, во главе которой стоит не мифологический предок, а конкретная персона учителя, копирует классическую структуру клана (фратрии). Как в старом, так и в современном Китае школы строятся именно по такому кланово-семейному принципу. Встречаются и квазиклановые объединения, например, школы ушу, выросшие из тайных обществ, где все именуют друг друга «братьями», а учитель считается «отцом».

Все это приводит к формированию квазисемейной иерархии внутри школ: место каждого их члена определяется в терминах родства, ведутся генеалогические книги, куда заносятся лишь преемники «истинной традиции».

Другим базовым отличием стиля от школы является то, что школа строится на преподавании конкретной техники и учения, тогда как стиль может предусматривать лишь чисто мифологическое их единство. Например, стиль хуцюань построен на подражании повадкам тигра, но в каждой школе это реализуется по-своему.

Стиль же весьма аморфен — в нем, в частности, не существует единых методик тренировки или комплексов формальных упражнений. Например, под общим понятием шаолиньского стиля мы можем встретить сотни абсолютно разных между собой мелких школ с различным техническим арсеналом. Точно также в провинции Фуцзянь и Гуандун на юге Китая существует несколько несхожих школ «Кулака тигра» (хуцюань), которые все считают себя членами единой традиции «стиля тигра». Фактически, мы можем вести речь лишь о мистическом, психологическом единстве внутри стиля самых разных, непохожих друг на друга школ. Таким образом, стиль в отличие от школы — это чисто психологическое отнесение себя к той или иной ветви ушу.

Итак, классическую школу ушу отличают следующие характерные черты: ориентация на конкретную личность мастера («ученики — дети мастера в духе»), наличие развитой мифологии и легендарной истории, священных трактатов и генеалогических книг, четко выстроенная иерархия с харизматическим лидером (шифу) на вершине, единство технических и теоретических постулатов, единство комплексов формальных упражнений (таолу) и методов тренировки. Лишь при наличии всех этих признаков можно говорить о реальном существовании школы, а трансформация хотя бы одного из них способна привести к рождению новой школы.

Важной характеристикой школы является также ощущение монопольного обладания истиной — «истинной традицией». Характерно, что до сих пор, когда представитель одной школы говорит о последователе другой школы, в которой изучается тот же стиль, он обязательно подчеркнет, что тот не «получил традицию», не в полной мере «принял учение». Обсуждение последователя другой школы идет не по линии «хороший боец — плохой боец, а с точки зрения обладания — не обладания истинной традицией». Именно здесь сегодня пролегает линия раскола между многими школами стиля Чэнь тайцзицюань, синъицюань, багуачжан и десятка других стилей. В качестве доказательства «обладания традицией» приводится обычно родословная ученика ушу — у кого он учился и у кого принимал учение его учитель. Тщательные изыскания истоков того или иного стиля через исследования семейных хроник, уездных анналов и других исторических документов, которые ведутся в последнее время, во многом объясняются желанием установить, «кто был первым» в линии передачи традиции и, соответственно, кто на сегодняшний момент обладает ее полнотой.

Все это обнажает крайне важную черту китайского ушу: обучение боевым искусствам в школах традиционного типа осознается до сих пор как преемствование—передача «истины», что в свою очередь характерно для религиозной традиции во всем мире.

Осознание единства стиля возникает в Китае значительно позже, чем сформировались школы ушу, ориентированные на конкретного учителя и представляющие реально-контактную группу людей (в отличие от условно-контактной группы, представляющей стиль). В частности, в хрониках XVI–XVII вв. мы встречаем упоминания лишь о школах, возглавляемых конкретными мастерами, но не о стилях, которые формируются по крайней мере через полтора-два столетия.