Когда разбойники издали увидали выстроившееся против них войско и услыхали звуки сигналов, они замедлили шаг, на некоторое время приостановились, угрожающе потрясая мечами, и затем стали медленно наступать. Солдаты, готовые встретить врага, стояли развернутым строем и ударяли копьями о шиты, что возбуждает гнев и ожесточение сражающихся, а ближайших они пугали и жестами. Но командиры отозвали назад своих солдат, уже вполне готовых вступить в схватку, считая несвоевременным подвергаться риску сражения, когда близко находились стены, которые могли служить надежной защитой для всех. По этим соображениям бойцы были отведены внутрь стен города, все ворота заперты, люди заняли свои места у бойниц и зубцов стен, имея при себе запасы камней и стрел, чтобы в случае, если бы кто-нибудь отважился подойти ближе, закидать его метательными снарядами и камнями. Тем не менее запершиеся были удручены, так как исавры, захватив суда, подвозившие запасы провианта, оказались его обладателями; а сами они, потребляя имевшиеся в городе запасы, стали испытывать ужас перед надвигавшимся бедствием голода.

Далеко разошлась об этом молва, и частые донесения заставили Цезаря Галла[13] послать им помощь. Поскольку магистр конницы[14] находился в этот момент далеко, комит Востока Небридий получил приказ, стянув отовсюду военные силы для освобождения от опасности этого богатства и столь важного по своему положению города, как можно быстрее спешить к нему. Узнав об этом, разбойники отступили, не совершив более ничего значительного, и, рассеявшись, как это у них принято, направились в свои неприступные крутые горы.

… В 359 г.н. э. исавры, долго остававшиеся спокойными после событий, о которых рассказано раньше, и их попытки осадить город Селевкию, мало-помалу оправились и, как змеи, выползающие весной из своих нор, спустились со своих крутых и недоступных горных высот. Соединившись в сильные шайки, они стали тревожить соседнее население грабежами и разбоями. Наши сторожевые военные посты они при этом обходили, умея, как горцы, легко рассыпаться по скалам и зарослям. Успокоить их силой или мерами обшего характера был отправлен правитель провинции Лавриций, будучи представлен в звание комита. То был дельный администратор, который, усмирив беспорядки скорее угрозами, чем суровыми мерами, справился так хорошо, что за время его продолжительного управления этой провинцией не случилось ничего такого, о чем бы стоило упомянуть.

Амчиан Марцеллин[15]. История. — СПБ: Алатейя, 1994

В 368 г. в Галлии наглый разбой все усиливался на всеобщую погибель; особенно стали опасны большие дороги, и все, что обещало какую-нибудь поживу, расхищалось самым дерзким образом. Наконец, в числе множества других лиц, ставших жертвой этих коварных нападений, оказался Констанциан, трибун императорской конюшни, родственник императора Валентиниана, его захватили из засады и вскоре после этого убили.

И как будто сами Фурии[16] вознамерились вызвать повсеместно такие же бедствия, в другом далеком краю расхаживали жестокие разбойники маратокупрены. Так назывались жители селения с таким названием в Сирии близ Апамеи. При своей многочисленности они отличались большой ловкостью в разных хитростях и внушали большой страх, потому что под видом купцов и военных людей высокого звания, разъезжали, не вызывая огласки, повсюду и нападали на богатые дома, виллы и города. Нельзя было спастись от их внезапного появления, так как они направились не в одно определенное место, а в различные и далеко стоящие и врывались всюду, куда гнал ветер. Хотя эти шайки ограбили очень многих и, словно в каком-то безумии, испытывая жажду крови не меньше, чем добычи, произвели страшные избиения, но, чтобы рассказом о мелком событии… не осложнить ход изложения, я упомяну лишь об одном коварно задуманном их злодеянии.

Собравшись в целый отряд под видом канцелярии чиновника казначейства с правителем провинции во главе, разбойники вошли вечером в город под зловещий крик глашатая и заняли вооруженной силой великолепный дом одного знатного человека под тем предлогом, что он приговорен к смерти с конфискацией имущества. Похитив драгоценную утварь, так как растерявшаяся от внезапного их появления прислуга не защищала своего господина, и перебив многих, они поспешно ушли до наступления дневного света. Но так как они, хотя и были отягощены награбленным у многих добром, не упускали случая пограбить еще, то их настиг отряд имперских войск, напал на них и перебил всех до единого. Главным образом было перебито их подрастающее поколение, чтобы, возмужав, не сделалось похожим на родителей. Разрушены были и дома их, которые они обставили с большой роскошью за счет ограбленных ими людей. Это случилось еще до описанных событий.

Аммиан Мариеллин. История. СПБ: Алатейя, 1994

В период правления киевского князя Владимира (980-1014) возросло количество разбоев и весьма сложно было вести борьбу с разбойниками; по предложению епископов денежная пеня за разбой была заменена на более суровое наказание: «поток и разграбления» виновного в преступлении с конфискацией всего имущества и продажей его самого в рабство за границу со всем семейством, если таковое было.

Данная санкция в отношении разбойников преследовала цель не только предупредить преступление под страхом сурового наказания, но и наполнить казну за счет продажи виновного в этом преступлении и его семьи в рабство.

Сыск разбойников активно организовывался и осуществлялся княжескими наместниками с помощью отдельных воинских формирований. За преступление преследовался не только разбойник, но и его семья. Известен случай, когда один разбойник ограбил княжего мужа Никифора из Переяславля. Преступник скрылся, но проведенным сыском установили его личность и местонахождение семьи, которая подверглась «потоку и разграблению».

При том же князе Владимире, особенно в период принятия христианской веры, «закоренелые» язычники, не желая принимать ее, убегали из Киева, прячась в лесах и степях, начало увеличиваться количество насильственных корыстных преступлений, совершаемых, в основном, скрывающимися язычниками.

Дружина князя вылавливала их, но на «поток и разграбление» не пускала, на месте их не убивали, если, конечно, те не оказывали вооруженного сопротивления, а доставляли к митрополиту. В том случае, если язычник-разбойник каялся в совершенном преступлении и желал принять христианскую веру, он освобождался от наказания, так как считалось, что бог простил новообращенному в веру его грехи.

Такой сыск разбойников и конечные его результаты носили ярко выраженный религиозный характер.

А.Пиджаренко. История и тайны уголовного и политического сыска. — К., 1994