В ту незабвенную пору Нелли Алиевна улетела на съезд Всемирной федерации обществ анестезиологов в Вашингтон. ИО заведующего кафедрой Силанский, не на шутку перепугавшись, предложил мне отсидеться в другом отделении. От греха подальше.

Мне кажется, будь тогда шефиня на своем посту, я бы проработал в «урологии» до самой аспирантуры. И многое бы потерял.

Прошло два года. За это время Леонид Никанорович успел для дальнейшего роста перейти на кафедру ассистентом, получить тему, поступить под начало Силанского, разругаться с ним и забросить тему. Наши отношения наладились.

Группа прилета расселась по мягким кожаным сиденьям и под «Модерн токинг» из стереофонических динамиков тронулась в путь. За нами следовал дряхлый ЦИУвский УАЗик.

План встречи был до гениального прост: двое бегают с транспарантами («Mr. Jackobson», «Dr. Freiberg» и т. д.) перед выходом из зала получения багажа, я группирую гостей согласно списку расселения и развлекаю их анекдотами, Леонид Никанорович координирует наши действия, утрясает вопросы с таможней, разыскивает «заблудших овечек» через радиорубку и командирует «УАЗик» по гостиницам. Мы нацепили плакетки с эмблемой симпозиума и нашими фамилиями на двух языках. Мера, абсолютно необходимая для допуска в VIP-сектор. Львов сказал, что барчик там капитальный.

В барчике я выпил банку «Хейнекен» и купил пачку «Салема».

Спасибо азербайджанке, дай Бог ей здоровья!

Приятный женский голос сообщил о приземлении первого из интересующих нас самолетов.

За пять часов мы просеяли четыре рейса, этапировав тридцать пять иностранных участников и членов их семей. Никого и ничего не потеряли.

Чрезмерно нагруженным кладью и снедью помогли физически. Приехали всего на четыре дня, а можно подумать, что собрались зимовать.

Леонид Никанорович был очень доволен и развез ординаторов по их общагам. До моей дыры «Вольво» бензина не хватит. Да мне туда и не хочется.

Хочется продолжения банкета.

Леонид Никанорович заехал на кафедру отрапортовать.

В ассистентской сидел Омар из группы встречи союзных участников.

Один. За пятнадцать минут до нашего появления Нелли Алиевна отбыла в район гостиницы «Октябрьская», где возникли какие-то проблемы. Заметно раздосадованный, Леонид Никанорович укатил в неизвестном направлении. Я остался.

Омар отвечал на звонки, жал руки новоприбывшим, регистрировал их в журнале, помечал им путевки и разъяснял, как добраться до общежития ЦИУ. Увидев меня, он расплылся в улыбке и чуть не переломал мне пальцы. Омару предстоит провести на своем посту всю ночь.

Согласно расписанию движения железнодорожного и воздушного транспорта, последние гости прибудут только на рассвете, но основной поток товарищей по оружию схлынет уже через три-четыре часа. И мы пропустим по маленькой. Потом еще и еще. У Омара наверняка с собой дежурный литр.

Повестка дня мне не понравилась. Даже камерный мальчишник Омар способен превратить в ралли Париж — Дакар. Успокаивается лишь когда все его участники окажутся под столом, потом методично добирает остатки. Наутро переступает через стонущие тела, умывается и завтракает. Как ни в чем не бывало — без опохмелки.

И еще одно обстоятельство. Незадолго до завершения нашей акции в Шереметьево, я опять (но уже тайком) заскочил в VIP-бар. По смехотворным ценам взял две бутылки финского клюквенного ликера и виски «Тичерс». А ведь советские мужчины ликеров не пьют, разве что за неимением лучшего. Чувствовалась работа подсознания.

Паша дежурит. Я позвонил Мишке.

Со Старгородским Боткинская познакомилась в начале восьмидесятых, отделение — в сентябре прошлого года. Я и того позже. Мишка осваивал медицину семь лет: днем в «кардиореанимации», вечером на вечернем отделении лечфака 2-о Меда. Досрочно закончил интернатуру на нашей кафедре.

Старгородский — интеллигент с большой буквы. Не из рядов «рабоче-крестьянской» — прирожденный. Можно развить свой ум, но трудно воспитать в себе порядочность, чувство такта и меры. И доброту — у Мишки она прорывается наружу мягким баском, ею лучатся большие карие глаза и лохматая черная борода. Люди прилипают к Мишке, как гвозди к магниту.

Мишка хорошо играет в настольный теннис. Уже с января в подвале проходили внутрибольничные чемпионаты. Для этого из нашей подземной раздевалки пришлось вывезти полтонны мусора. Мы потеснили шкафчики, из ящиков и фанерного листа смастерили стол.

Старгородский часто выступал инициатором подвальных и экстерриториальных сабантуев, но они никогда не выливались в пьяные дебоши или накачку до потери пульса. С интересным собеседником эффект наступает при меньших дозах. Часто собирались у него дома. У Мишки тоже кооперативная двухкомнатная квартира, но, в отличие от меня он не выжимает из себя изобретательность по капле, заимствуя дизайны от соседей и знакомых, по несколько раз ломая и переделывая. Миша с Ирой оформили свое жилище оригинально, просто и со вкусом. Получилось эдакое богемно-эротическое гнездышко с источниками света направленного действия, с недорогой, но красивой (и функциональной) мебелью. На стенах — книжные полки, японские гравюры, картины знакомых художников (лично мне не знакомых, но хорошие картины) и портреты Иры, исполненные в разной технике и манере. Шелкография, голография, уголь, акварель. С фоном, без фона. В полный, неполный рост. В джинсах и майке с эмблемой «Amnesty International».

В купальнике, без купальника… Стройная, эффектная брюнетка: глаза-оливы, нос с еле заметной горбинкой, полные губы. Не очень красивое, но очень живое лицо. То есть живьем я Мишиной жены ни разу не видел. Она работает переводчицей и часто обслуживает визиты, конгрессы и конференции. Как шутит сам хозяин, семья у них вполне европейская. Основанная на взаимном доверии.

Я никогда не оставался у Мишки на ночь, не говоря уже о более сложных комбинациях типа «a quatre». Но верю в мужскую солидарность. К тому же это последняя возможность тесно пообщаться со Старгородским перед его отъездом в Израиль на ПМЖ.

— Миша, привет! Это Олег.

— Узнал, узнал. Ты откуда?

— С кафедры. Чем занимаешься?

— Пью «Клинское»[19]. Слушаю Меркюри, — в телефон залетали звуки «Богемской рапсодии».

— Один?

— Ага. Инеску забрала бабушка. Ира на даче у профессорши.

— Нашей?

— A то какой же? Одолжил ей жену на время симпозиума. Сейчас гуляют с Кацем и Краснером.

Шефиня сама прекрасно говорит по-немецки и — чуть хуже — по-английски. К тому же Ира не занимается медицинскими переводами. Правда, сегодня вечером знание специальной терминологии, скорее всего, не потребуется.

— Скучаем?

— Не без этого.

— Аналогично. Есть предложение. Не возражаешь, если я через пару часов подъеду с подругой? Или двумя.

— Лучше с двумя.

— По рукам.

— Тогда жду.

События набирали обороты. Насвистывая «Чемпионов», я набрал номер Марьяны.

Марьяна — вариант безотказный, или, как меня вечно поправляет Паша, безоткатный. Я познакомился с ней через Зину Куликову. Зина моет пол в кооперативе «Панацея» и отличается феноменальной общительностью. В том же кооперативе подхалтуривает знакомый по балашихинской ЦРБ Евгений Иванович Ломов — сосед Славы Пекаря по лестничной клетке и наш общий собутыльник.

Иногда Евгений Иванович составляет нам компанию, иногда мы посещаем его кабинет перед закрытием. Ломов давно и безуспешно лечит местного пивного короля от импотенции, поэтому имеет неограниченный доступ к стратегическим запасам пива в городе.

Как-то раз Зина помогла нам расправиться с канистрой. Тогда я узнал, что по профессии она экономист и в свободное от основных заработков время трудится во ВНИИПО «Криогенмаш».

Пиво Зине понравилось. Она пригласила меня, как самого молодого, в гости к своей подруге. Подруга вполне соответствовала описанию — выше (и старше) меня, рыжая, не лишенная форм и чувства юмора. Сообща мы раздавили две бутылки коньяка (я полбутылки, Марьяна все остальное) и вступили в интимные отношения.