Трахалась Мона методично и однообразно. Даже не пыталась разнообразить секс какими-либо ухищрениями. Кончала регулярно, шумно и агрессивно. Расцарапала мне всю грудь и плечи.

В конце концов я сломался.

Окинув распластанное на ковре тело скептическим взглядом, Мона пружинисто встала и ушла в спальню. Куда-то позвонила. Вернулась уже при параде. Дернула «смирновки».

— Ключи в двери. Утром забросишь в почтовый ящик.

— Ты уходишь?

— Начало неплохое, но требует продолжения. И не шути так больше, Отелло.

Экспресс вез меня в адлерский аэропорт. Мимо проплывали до невозможности, до умопомрачения красивые виды. Переживать больше не было сил. Я закрыл глаза, пытаясь разобраться в событиях последних месяцев.

Моя «черная» полоса закончилась в марте. Тогда со мной случился последний приступ черной меланхолии.

Чикес отваливал в Штаты. Не по институтским, кафедральным, министерским и прочим туфтово-блатным каналам. По личным. Не стажером, резидентом, регистаром — просто человеком. В перспективе гражданином. То есть не на год-два, а навсегда. Не с целью затариться шмотками и аппаратурой, да еще отложить на новую «девятку» в ржавом гараже. Просто чтобы жить.

Нельзя сказать, что судьба благоприятствовала его планам.

Филипп Исаевич — практически здоровый мужик, не считая театральных гипертонических кризов, резистентных к обзидану, но легко купируемых сигаретой, рюмкой коньяка и вниманием прекрасной половины отделения — в январе непонятно зачем решил удалить геморрой. Так сказать, последний штрих.

Хвори на копейку, но на вводном наркозе произошла остановка сердца. Такое бывает. Нечасто, но бывает. По статистике с одним больным из несколько тысяч. Чаще всего в начале или в конце анестезии. Недаром нас сравнивают с летчиками: у тех самые ответственные этапы — взлет и посадка.

Чикеса реанимировали страстно, с огоньком. Сломали ребра, распахали грудную клетку. На прямом массаже «завели».

Кому суждено быть повешенным, не утонет.

Едва оклемавшись, пострадавший устроил проводы.

В огромной пятикомнатной квартире собрался весь коллектив ГБО. От санитарок до бывших совместителей. Не хватало только Данайского — стыд глаза выел.

Традиционный любовный треугольник, продержавшись около двух лет, распался под мощными кулаками Вити Сена.

Наум Исаакович загипсовал все конечности, на всякий случай «сфотографировал» свою интактную мандибулу и нажаловался Шишиной.

Больница покатывалась со смеху, а Тамара выбирала… Выбрала бедного. На фоне тотального проституирования высоких чувств факт обнадеживающий.

Убедившись, что административных мер не последует, видимо, до Судного дня, Данайский привел на территорию Боткинской банду громил. Громилы выловили Витю, начали избивать. Витя сопротивлялся, но силы были неравными.

Выручили случайные прохожие.

И на этот раз администрация никак не отреагировала.

Данайского морально раздавил коллектив. С человеком просто перестали здороваться.

Витя лихо отплясывал с Тамарой, а я завидовал. Не Вите — из многомиллионного женского населения Союза наберется, наверное, тысяч десять красивых и порядочных одновременно. Я завидовал Чикесу.

Мои попытки вырваться из страны вечнозеленых помидоров (вечнотекущих кранов, вечнотемных подъездов) неизменно терпели крах.

М-р Кляйн оказался аферистом и третий месяц отбывал наказание в австрийской тюрьме.

Нузейли познакомил меня с неким г-ном Муршидом — почти осязаемо скользким британцем иранского происхождения. Г-н Муршид женат на русской, имеет квартиру в Москве и какой-то бизнес.

Бизнесмен уделил мне с полчаса своего драгоценного времени.

Напоил кофе и посулил работу в Ливии.

Лично я не уважаю террористов, но был готов присягнуть Каддафи хоть на Коране, хоть на «Капитале» — за две-три сотни баков в месяц и возможность сменить обстановку.

Вскоре г-н Муршид въехал на своем «саабе» в столб и загремел в 18-е отделение. Две пассажирки отделались ссадинами.

В «реанимации» г-н Муршид возмутился нашим медобслуживанием.

На соседней койке какой-то старичок неназойливо просил утку — уже минут сорок. Даже не утку — банку из-под соленых огурцов. Утки все побили, а новых не дают.

Британский подданный яростно застучал гипсом по спинке кровати, визжа: «Что ваша за культур? Мы кричим, кричим, а вы там пьяните!»

Об инциденте я узнал от Глыбовой, которая передавала мне дежурство.

Домашний адрес, телефон — все совпало. Нет, это не однофамилец. Сложный перелом правого бедра. Предстоит серьезная операция, возможно в Англии. Возможно не одна.

Я не кладу яйца в одну корзину. Были и другие прожекты.

Нашлись «друзья» в мавританском и ангольском посольствах.

Друзья пили мою водку, сладко улыбались и обещали послать копии документов дипломатической почтой. Очевидно, на фуй. Адрес привычный.

Тут меня осенило. Если не получается обычным способом — через знакомых, их знакомых и знакомых их знакомых — нужен нестандартный, в чем-то даже парадоксальный подход. То бишь официальный.

В фойе гостиницы «Интурист», переминаясь с ноги на ногу под мимолетно-презрительными взглядами швейцаров и проституток, я переписал координаты посольств остальных тридцати или сорока недоразвитых стран — наиболее вероятных потребителей «неконвертируемых» специалистов.

Началось многосерийное хождение по мукам, то бишь посольствам. Я воочию убедился, какая лавина моих сограждан обрушивается ежедневно на тамошних дежурных. Все хотели работать за рубежом.

Танзанийцы тяжело вздохнули. Кенийцы развели руками.

Угандийцы обедали. Нигерийцы великодушно бросили мои бумажки в стол. Чтобы потом использовать по назначению. Впрочем, нет. Большинству африканцев и азиатов посчастливилось томиться под гнетом колонизаторов, и они научились подтираться мягкими рулончиками или, на худой конец, салфетками «клинекс».

Игорь рассказывал о брате своего одноклассника, который «вырвался». Сам одноклассник преуспел в водном поло, поездил со сборной страны и где-то в Варшаве или Бухаресте познакомился с мулаткой. Времена были застойные, СПИДа не боялись… Девушке понравилось, и она прислала приглашение на Мадагаскар. Брат героя-любовника всю жизнь бредил ЮАР. Приглашение переделали на брата.

Уже с Мадагаскара мальчик неоднократно пытался проникнуть в землю обетованную — морем и по воздуху. Зайцем. Дуриком. Без маза. Возвращали — из морских и воздушных портов. Попал в южноафриканский полицейский компьютер.

Все еще надеется…

Но подобные маневры — только на крайняк.

Когда крайняк подступил к горлу, я дал объявление в газету. «Врач экстракласса устал от нищеты и безнадеги…» Далее в том же духе.

Добрые люди откликнулись через неделю. Позвонили на работу.

Гарантировали эмиграцию в ЮАР — просто поветрие какое-то. Продиктовали адрес своей конторы. Мытищи.

Адрес не предвещал ничего хорошего. «Контора» оказалась двухкомнатной квартирой, очевидно, арендованной у какой-нибудь оборотистой пенсионерки. На общем убогом фоне выделялись китайский кнопочный телефон и разноцветные папки, надписанные фломастером «Анкеты», «Резюме» и «Переписка». Последняя папка явно уступала остальным двум в объеме. «Добрые люди» жаждали поскорее сшибить с меня три сотни за перевод и на канцелярские расходы.

— Да я уже сам перевел. А почта… да за «тридцатник» на Марс можно послать!

— Но вы еще не видели анкету!

Анкета как анкета. Вроде тех, которыми торгуют в переходах, только отксерена почище.

Вспомнилась Юлина история о мореплавателе из Таллина, с которого за эмиграцию в Канаду вытянули в общей сложности семь «штук» баков — все скопленные честным многолетним трудом деньги. Та фирма оборудовала внушительный офис с оргтехникой, на самом деле завязала переписку с соответствующими агентствами в Новом Свете, информировала своих клиентов о подвижках, показывала ответные факсы. И так не один месяц.