Настойчивый стук в дверь слуги Юнипера прервал здоровый сон Базила, длившийся несколько часов. Проклиная эксцентричное время приема посетителей, установленное Септимусом Уоткинсом, он с трудом поднялся с постели, все еще в полусне, и усилием воли заставил себя стать под холодный душ, отчего его кожа тут же покрылась синеватыми пупырышками, хотя холодная струя и не принесла желаемой свежести. Низкие серые облака затемнили рассвет. Расстилавшийся по земле туман, надвигаясь со стороны Истривер, затягивал белой пеленой город. Туман был похож на пар. Базил прошагал два квартала к гаражу, где стояла его машина.

Он знал Уоткинса только по его репутации. Этот человек принадлежал к клану тех адвокатов, которые никогда не являются в суд, и несмотря на это он на протяжении полстолетия был консультантом и доверительным лицом почти половины владельцев громадных состояний в Нью-Йорке. Он направлял деятельность их трестовских фондов, улаживал брачные и бракоразводные дела, исполнял их волю, хранил перечни ценных бумаг. Он пользовался такой широкой популярностью и так редко показывался на людях, что почти превратился в легенду. Бесконечные анекдоты лишний раз подчеркивали мудрую гибкость его ума и здравомыслие его жизненных суждений, но у Базила, как и у большинства людей, не было ни малейшего представления о том, кем являлся этот человек, лишенный ореола привычного мифа.

Без десяти шесть холл его большой конторы, расположенной на пересечении Бродвея и Уолл-стрит, был пустынным, если не считать скучающего лифтера и уборщицы, устало водившей грязной шваброй по мозаичному мраморному полу с медными вкраплениями. Выйдя из лифта на двадцать шестом этаже, Базил остановился у двух соединенных дверей с непрозрачным стеклом, за которыми не горел свет. Большими буквами на стекле было начертано: «Уоткинс. Фишер. Андервуд. Вэн Арсдейл и Трэверс». Он покрутил ручки. Обе двери были заперты. Он обнаружил маленькую кнопочку в стене и нажал ее. После четвертого звонка он начал подумывать о том, уж не водит ли умышленно за нос людей Уоткинс, изобретя такой простой способ, чтобы отбиваться от напора посетителей. Он уже хотел повернуться и направиться обратно к лифту, как вдруг стекло изнутри окрасилось желтоватым цветом, и дверь широко распахнулась. На пороге стоял щупленький живой человечек. У него были седые, но густые вьющиеся волосы, широкое скуластое лицо и розоватые щеки. Он казался мужчиной средних лет, волосы у которого преждевременно поседели. Но ведь Септимусу Уоткинсу было уже за семьдесят.

— Надеюсь, мистер Уоткинс на месте в столь ранний час? — Базил все еще никак не мог поверить в реальность такого необычного для приема посетителей времени. — Не передадите ли ему, что пришел доктор Уиллинг.

— Я и есть Уоткинс. Проходите, пожалуйста. — В его манере говорить не было ничего церемонного. — Вы, должно быть, доктор Уиллинг, психиатр? — у него был острый дружелюбный взгляд. — Моя контора прямо по коридору. Сюда, пожалуйста.

Они прошли через приемную, такую же просторную, как вестибюль небольшого отеля. Уоткинс шествовал впереди, указывая дорогу. Они миновали череду запертых дверей по обе стороны длинного коридора, прошли еще через три частных офиса, — просторных, пустых и неосвещенных. Наконец, он толкнул какую-то дверь. Они вошли в угловой офис, который был больше других; из его окон по обеим сторонам открывался чудесный вид на Нью-Йоркскую бухту. Болезненное ноябрьское солнце боролось с белым плотным туманом, который все еще закрывал небоскребы.

Базил остановился перед камином из рыжевато-коричневого мрамора, в котором желтые языки пламени лениво лизали березовые поленья, удаляя из помещения утреннюю прохладу.

— Я не видел, как топят камин дровами со времени моего пребывания в Лондоне. Вы здесь готовите свой обычный чай в пять вечера?

Уоткинс ответил сердечной, откровенной, открытой улыбкой человека, которого никто не сумел ни смутить, ни обмануть за все эти долгие годы.

— Я привык к определенному комфорту везде, где бы я ни находился. Я не очень люблю чай, но у меня есть небольшой бар вот за этой панелью. Если хотите выпить, нажмите кнопку.

— Нет, благодарю вас, — Базил вновь полюбовался величественной панорамой самого крупного в мире морского порта. — Теперь понятно, отчего вы приходите сюда так рано. На вашем месте я вообще бы переехал сюда жить.

— Но я здесь так рано не по этой причине, — сказал адвокат, и в его голубых глазах проскочила хитрая искорка. — Вы, вероятно, были этим удивлены? Но я постараюсь все объяснить по порядку. Много лет назад, когда у меня была не столь обширная клиентура, я пришел к выводу, что деловому человеку постоянно мешают люди, которым просто некуда девать время. Решительно настроенная секретарша может оградить от явных надоед, от агентов по страхованию, продавщиц, торгующих шелковыми чулками, от самозваных филантропов, ходатайствующих об организованном милосердии, и просто от обычных бродяг, которые являются сюда за подаянием.

Она может даже отвадить нахальных репортеров, окружных руководителей, обычных «чайников» или просто мошенников. Но что вы прикажете делать с собственными клиентами, со своими партнерами, если они приходят ко мне, чтобы просто посидеть и потрепаться. Ведь нельзя же работать, когда они здесь торчат; но у вас не будет никакой работы вообще, если они прекратят появляться в конторе.

В конце концов я остановился на таком решении. Я назначил особые часы для приема. Каждый день я прихожу в свой офис и нахожусь здесь с шести до семи утра. Я никому не отказываю в приеме, особенно тем, кто желает поговорить со мной лично, независимо от того, какой пост этот человек занимает и какое дело или отсутствие такового привело его ко мне.

Но, — здесь и кроется большое «но». Чтобы встретиться со мной, он обязан явиться ко мне в контору к шести утра. Значит, он должен встать с постели в пять, а то и в четыре тридцать. Из моих наблюдений за природой человека я сделал вывод, что ни один клиент не поднимется в такую рань только ради того, чтобы потрепаться со мной, не имея при этом никакого действительно важного дела.

— И вы оказались правы в своих расчетах?

— За последние двадцать три года мне пришлось только дважды толочь воду в ступе, принимая многоречивых визитеров, которым, в сущности, нечего было сказать. Я не имел против этих двоих ничего. Я понимал, что если им нравилось столь бездарно терять время, что ради этого они были готовы встать в пять утра, то они, конечно, заслуживали с моей стороны определенного внимания.

Большинство клиентов, узнав, что им предстоит прибыть сюда к шести часам, если только они хотят застать меня в конторе, предпочитают встречаться с моими партнерами в более удобное для них время и обычно просят передать мне подробности интересующего их дела. Вы удивитесь, как мало у меня посетителей, но я все же рассматриваю свои условия как дело чести и никогда не отказываю никому в личной встрече, если только проситель возьмет на себя труд и явится ко мне в указанное время. И я на самом деле уверен, что за этот только один час никем не прерываемой работы я выполняю больший ее объем, чем за восемь часов, когда мне мешает постоянный поток посетителей. Само собой разумеется, я отключаю телефон ровно в семь, перед отъездом. Всю оставшуюся работу я забираю с собой домой.

Базил горько улыбнулся.

— Хорошо, мистер Уоткинс, я постараюсь быть не очень многоречивым, но боюсь, вы сочтете меня третьим визитером за последние двадцать три года, который явился к вам в шесть утра, не имея сказать вам ничего особенно важного. Я имею в виду, что мое дело не имеет абсолютно никакой важности для вас, но, вполне естественно, оно весьма важно для меня, иначе я бы не стоял здесь, перед вами.