Увидев на столике в холле телефон, она подбежала к нему.

Светящиеся стрелки часов на шифоньере показывали 2.57, когда на столике рядом с кроватью Базила зазвонил телефон. За окнами еще было темно, но в воздухе уже ощущалась предрассветная свежесть. Еще не совсем очнувшись ото сна, он потянулся за трубкой:

— Алло?

— Базил?

Низкий дрожащий голос окончательно пробудил его, словно его окатили холодной водой.

— Гизела? Ты где?

— В Нью-Джерси. В Брайтси. Произошло нечто ужасное…

— Что такое? — Впрочем, ему и не нужно было задавать этот вопрос, — все и без того было ясно. Только одно обстоятельство могло заставить ее позвонить в столь ранний час. Ее голос казался каким-то далеким, нереальным. Взяв себя в руки она спокойно сообщила:

— Фостина умерла.

— А что ты там делаешь?

— Видишь ли, когда мы с тобой расстались, у меня оказалась в запасе куча времени. Я вспомнила, что Фостина просила приехать к ней в любое время. И я решила выполнить ее просьбу. Когда я приехала сюда, она уже была мертва. Сердечный приступ. Я тут же вызвала полицию, но стражи порядка, судя по всему, сильно сомневаются в моей искренности. Они вели себя со мной довольно грубо, но все же позволили позвонить тебе.

— Кто занимается случившимся? Полиция штата?

— Да, некий лейтенант Сиерс.

— Передай ему трубку. Я немедленно выезжаю в Брайтси. Не нервничай и не отвечай ни на какие вопросы до моего приезда. Где тебя искать?

— В коттедже Фостины… Базил, я… передаю трубку лейтенанту Сиерсу.

Голос в трубке отличался грубостью и резким тоном.

— Послушайте, все произошло в штате Нью-Джерси, а не в Нью-Йорке, — вам ясно? Эта леди утверждает, что вы ее приятель, и что вы намерены привезти сюда адвоката. О'кей! Я не могу позволить ей пользоваться телефоном. К тому же окружной прокурор Нью-Йорка не имеет к нам никакого отношения.

Базилу все стало ясно. Он старался быть как можно более вежливым и тактичным. Но, повесив трубку, он понял, что такт — это еще далеко не все. Он включил лампу над кроватью и набрал номер домашнего телефона своего старого приятеля, помощника главного инспектора нью-йоркской полиции Фойла.

Инспектор спросонья ответил ему упреком:

— Послушайте, когда наконец вы, голуби, позволите мне поспать хотя бы минут десять! Что вам всем, черт возьми, нужно от меня в такое время?

Но голос Базила и упоминание имени Гизелы его тут же отрезвили. Он знал их обоих давно.

— Простите, доктор. Я думал, что это кто-то из управления. Они еще время от времени позванивают старику, когда им там приспичит. С этим Нью-Джерси возникнет наверняка куча трудностей. Эти ребята из полиции штата как-то странно толкуют границы своей юрисдикции. Но я позвоню начальнику полиции штата, своему приятелю, и он вызовет к себе Сиерса. Чем еще могу помочь?

— В Нью-Йорке есть адвокат по имени Септимус Уоткинс.

— Конечно, конечно. Но там еще есть и Статуя Свободы. Я их обоих знаю с детства.

— Не могли бы вы заставить его назвать имена тех лиц, которые получат по наследству драгоценности матери Фостины Крайль? Ведь она умерла до своего тридцатилетия. Сам Уоткинс — ее законный наследник, но ему были сделаны устные распоряжения передать драгоценности некоторым лицам, не предавая при этом всему делу широкую огласку.

— Как, говорите, имя матери? Крайль?

— Да, но у меня есть все основания считать, что в кругу лиц ее профессии она была известна под именем Роза Дайамонд.

Файл присвистнул:

— Значит, она занималась тем же, что и Кора Пёрл. Боже, как давно все это было!

— Выступала ли Роза Дайамонд в качестве соответчика в нашумевшем деле о разводе 1912 года?

— Могла, конечно, но я точно не помню.

— Уверен, что она там была. И мне необходимо имя ответчика…

Дождь прекратился, когда Базил проезжал через Хобокен. Всходило солнце, когда его автомобиль въезжал в Брайтси. В глаза бросалась безукоризненная чистота, которой отличаются рыбачьи деревушки, — ведь сухой песок значительно чище плодородного суглинка на фермах. Проезжая мимо заправочной станции, он заметил женскую фигуру и тут же понял, кто это. Он подрулил к краю тротуара.

— Миссис Лайтфут?

В это время она была занята разговором с механиком. Обернувшись, она изумленно воскликнула:

— Доктор Уиллинг?

Даже в этот ранний час у нее была превосходная прическа и одежда отличалась элегантностью. По-прежнему от нее исходила сила непререкаемого авторитета. Но было видно — что-то внутри у нее сломалось. Может, какая-то душевная опора, которая поддерживала ее до сих пор. Она была похожа на красивую морскую раковину, переливающуюся всеми цветами радуги, с ее блестящей глазурью, сложными витиеватыми переплетениями. Но стоило заглянуть внутрь, и вы обнаруживали там мертвую плоть, которая когда-то сделала эту ракушку, свой дом, — темный хрупкий трупик, похожий на высохшее семя фасоли, которое гремит в прекрасном, окружающем его полом пространстве стручка.

— Сегодня ночью мне позвонили из полиции штата Нью-Джерси, — начала она объяснять Базилу причину своего появления здесь. — Я приехала на поезде и никак не могу найти машину, которая могла бы отвезти меня к коттеджу мисс Крайль.

Механик из гаража слушал ее, не пропуская мимо ушей ни слова:

— Послушайте, милая леди, я уже сто раз объяснял, что у меня только один шофер, но в настоящее время он находится там, в коттедже, дает показания полиции, так как вчера вечером подвозил мисс Крайль домой с поезда. Здесь нет никого, кроме меня, а я не могу оставить заправочную станцию.

— Буду рад подбросить вас туда, — предложил Базил.

— Вы очень любезны. Нужно спешить. Я чувствую свою ответственность за судьбу мисс Крайль. Доктор, как вы думаете, она покончила самоубийством? Если бы ее не уволили…

Механик стоял, прислушиваясь к разговору:

— Обычный сердечный приступ, — так сказали мне полицейские. Всем в округе известно, что у мисс Крайль было слабое сердце.

— Как нам туда добраться?

— Поезжайте прямо по дороге, а затем на перекрестке сверните направо. Затем выезжайте на берег океана.

Они ехали через деревню, которая, казалось, вся сияла в лучах восходящего солнца, и была такой свеженькой, как умытое после ночного сна лицо. Машина въехала в небольшой лесок из рождественских елок, провалилась в выбоину, забитую грязью, и снова выскочила на песчаную дорогу, по обе стороны которой все реже встречались стройные деревья. Здесь их массивные вертикали разрубала, словно ударом топора, низкая линия горизонта, четко просматривающаяся там, где соединялось голубое небо с еще более голубым морем.

Машина мчалась среди дюн и вскоре выехала на широкий берег. Базил окинул взглядом серый коттедж, расположенный на фоне самой высокой дюны, и подумал о том магнате времен короля Эдуарда, который запрятал в этом злосчастном месте Розу Дайамонд.

Конечно, смена обстановки после парижской жизни пришлась ей по вкусу. Ей не могли не понравиться море и ветер, тишина и одиночество, если только ее душе не был чужд поэтический порыв. Но она, вероятно, не страдала от одиночества. Жизнь вдвоем с возлюбленным — вот идеал роскошной жизни любой куртизанки.

Около дюжины машин стояло возле белого забора из штакетника. Базил, поставив свой автомобиль рядом, выключил зажигание. Какой-то человек, чья полная фигура, казалось, испытывала на прочность швы его безвкусной формы, направился к ним.

— Что вам здесь надо! — заорал он, демонстрируя полное отсутствие вежливости, которое невоспитанный человек считает проявлением демократичности.

— Мне нужно поговорить с лейтенантом Сиерсом. Мое имя — Уиллинг.

— А кто эта подружка?

— Это — миссис Лайтфут. У нее работает мисс фон Гогенемс.