Миссис Лайтфут стояла у окна, выходящего на запруду.

— Садитесь, мисс Крайль, боюсь, я должна сообщить плохие для вас новости.

Обычное благожелательное выражение лица Фостины исчезло, в глазах мелькнуло беспокойство. Правда, лишь на мгновение. Но в эту секунду она испытала неприятное чувство. Такое обычно испытываешь, когда встречаешься с пронзительным взглядом чужака, заглядывающего в окно дома, в котором, по его мнению, в это время нет хозяев.

— Слушаю вас, миссис Лайтфут, — внятно, низким голосом сказала Фостина. (Хорошо поставленная, культурная речь была главным требованием для всех преподавателей в школе Бреретон, специализирующейся на изучении изящных искусств). Она была довольно высокого роста, но хрупкого телосложения, о чем свидетельствовали миниатюрные запястья и лодыжки, узкие руки и ноги. Все в ней говорило о мягкости и доброжелательности — продолговатое бледное сосредоточенное лицо, чуть близорукие голубые глаза, гладкие волосы без украшений со светло-коричневой опушкой, которая при малейшем движении головы образовывала над нею золотистый нимб.

В совершенном спокойствии пройдя по кабинету, она опустилась в кресло напротив директрисы.

Миссис Лайтфут тоже не занимать самообладания. Она давно выработала привычку беспощадно подавлять в себе все внешние признаки волнения. Ее полное лицо выражало непоколебимую твердость, а дерзко выдвинутая нижняя губа, большие круглые глаза, сверкающие из-под белесых ресниц, придавали ей вид не менее решительный, чем у королевы Виктории. В одежде ей нравился традиционный для квакеров цвет — грязновато-желто-коричневый, который портные величали «серо-коричневым» в тридцатые годы, а в сороковые — «угреватым». Такого цвета был и ее грубый твид, и красивый вельвет, богатый шелк и легкая вуаль, — в зависимости от случая и сезона, — при этом все свои наряды она украшала изысканными нитками ожерелья и старыми кружевами, доставшимися ей от матушки в наследство.

Даже шуба у нее была сшита из меха крота, — единственный мех, обладающий одновременно голубино-серым и густо-коричневым оттенками. Устойчивое пристрастие к такому скромному колориту помогало ей сохранять сдержанность и уравновешенность, что неизменно производило должное впечатление на родителей ее учениц.

Фостина, глядя на миссис Лайтфут, ответила:

— Но я не жду дурных новостей, — улыбка с промелькнувшей в ней мольбой пробежала по ее губам. — У меня нет семьи, и вы об этом прекрасно знаете.

— Речь не об этом, — подхватила миссис Лайтфут. — Откровенно говоря, мисс Крайль, я вынуждена просить вас покинуть школу Бреретон. Шестимесячное жалованье вам, разумеется, будет выплачено целиком. Это оговорено в контракте. Но вам придется уехать немедленно. Самое позднее — завтра!

Бледные, без кровинки губы Фостины от неожиданности раскрылись.

— Как, в середине полугодия? Это неслыханно, миссис Лайтфут!

— Мне очень жаль, но вам все же придется уехать.

— Почему?

— Этого я сказать не могу. — Миссис Лайтфут села за письменный стол, сделанный из красного дерева в какой-то колониальной стране. Рядом со стопкой розоватой промокательной бумаги были разбросаны модные безделушки. Здесь же стояла фарфоровая ваза цвета бычьей крови с букетом красивых темных английских фиалок.

— А мне казалось, что здесь у меня все будет хорошо, — Фостина осеклась и умолкла. — Что же я натворила?

— Вас лично ни в чем нельзя обвинить. — Миссис Лайтфут вновь вскинула на нее свои бесцветные глаза с оконным блеском. Как и оконное стекло, они, казалось, лишь отражали свет, в них не было своей живой игры. — Ну скажем, вы не обладаете духом, царящим в Бреретоне!

— Боюсь, что мне хотелось бы получить более убедительные объяснения, — осмелилась возразить Фостина. — Должна быть достаточно веская причина, если вы вдруг требуете моего немедленного отъезда в середине учебного года. Может быть, вас не устраивает мой характер? Или мои способности, моя подготовка?

— Ни то ни другое. Просто… просто вы не вписываетесь в привычную картину Бреретона. Известна ли вам несовместимость цветов? Может ли сочетаться цвет спелых томатов с цветом красного вина? То же самое и здесь, мисс Крайль. Вы тут не в своей тарелке. Но вы не расстраивайтесь! Возможно, в другой школе вы придетесь ко двору и будете счастливы. Но это место не для вас.

— Но я нахожусь здесь всего несколько месяцев, разве можно делать окончательные выводы за такой короткий срок?

— В женской школе эмоциональные конфликты возникают быстро и еще быстрее осложняются. Как в степи, когда горит ковыль. Этому способствует создавшаяся здесь атмосфера.

Возражения всегда заставляли миссис Лайтфут переходить на повышенные тона, но тут она неожиданно столкнулась с противодействием, идущим от человека робкого и послушного.

— Вопрос настолько деликатен, что трудно подобрать нужные слова. Я вынуждена потребовать вашего увольнения ради благополучия школы.

Фостина вскочила на ноги. Ее сотрясал, терзал нахлынувший на нее гнев, но она осознавала свое полное бессилие.

— Вы отдаете себе отчет в том, как скажется ваше решение на моем будущем? Все могут меня заподозрить в том, что я совершила нечто ужасное! Попробуй докажи потом, что я не клептоманка и не лесбиянка!

— Послушайте, мисс Крайль. Есть вещи, которые у нас в Бреретоне не подлежат обсуждению.

— Нет, их нужно обсуждать и у вас в Бреретоне, если вы ни с того ни с сего прогоняете преподавателя в середине учебного года, не объясняя никаких причин. Только два дня назад вы утверждали, что моим классом вы довольны больше других. Это ваши слова, не так ли? И вот теперь… Кто-то распространяет обо мне заведомую ложь. Какую? Кто этим занимается? У меня есть полное право это знать, ведь речь идет о моей работе!

В глазах миссис Лайтфут промелькнуло что-то для нее необычное, что-то вроде легкого сострадания.

— Мне на самом деле очень вас жаль, мисс Крайль. Но я не могу назвать вам причину. Боюсь, до настоящего времени я еще не посмотрела на все это дело вашими глазами. Видите ли, школа Бреретон очень много для меня значит. Когда я ее принимала из рук умирающей миссис Бреретон, то и сама школа, можно сказать, находилась на грани смерти. Я вдохнула в нее новую жизнь. Теперь к нам приезжают девушки из всех штатов, даже из Европы. У нас не обычная, захудалая школа, которую заканчивают миллионы. У нас устойчивые традиции. Кто-то сказал, что истинная культура — это то, что вы помните, позабыв о своем образовании. Наши выпускницы знают значительно больше, чем их сверстницы, обучающиеся в других школах. Любые две наши выпускницы непременно сразу же узнают друг друга по манере речи, способу мышления. После смерти мужа эта школа заняла место в моей жизни, принадлежавшее когда-то ему. Я — не жестокая по природе женщина, но когда возникает угроза, что вы, именно вы в состоянии ее погубить, я могу быть беспощадной.

— Погубить Бреретон? — тихо повторила Фостина. — Как это я могу сделать?

— Ну скажем, благодаря той атмосфере, которую вы создали вокруг своей личности.