— Могу побиться об заклад, он мне не верит, — она скосила глаза на Базила. — Поначалу и миссис Лайтфут не верила. Ей об этом первом случае, вероятно, сообщила кухарка, так как она мне устроила допрос через неделю. В результате она посоветовала мне обратиться к врачу.

— Но ведь всегда существует возможность проявления галлюцинаций вследствие какой-то чисто физической причины, — начала осторожно оправдывать свое поведение миссис Лайтфут.

— Я показалась врачу, — Арлина, не таясь, открыто взглянула на Базила. — Он не нашел ничего подозрительного.

— Да, Арлина действительно обратилась к своему семейному доктору. Обычный терапевт, практикующий в небольшом городке. Вряд ли ему под силу поставить точный диагноз в таком сложном случае. Я предложила ей оплатить все расходы, если она обратится к какому-нибудь психиатру в Нью-Йорке, но она наотрез отказалась.

— Ради чего тащиться за пятьдесят миль к этому психу, который промямлит: «Что это у вас, что, что такое?». Нет, увольте. Я видела одного такого в кино, — добавила она мрачно.

Базил не спускал внимательного, испытующего взгляда с лица миссис Лайтфут. Она резко перебила:

— Достаточно, Арлина, хватит. Сколько можно твердить одно и то же? И не тебе обсуждать цель визита доктора Уиллинга… А теперь попроси мисс Вайнинг и мисс Чейз. Пусть явятся ко мне в кабинет немедленно.

— Слушаюсь, мадам!

Лицо Арлины вновь стало замкнутым и угрюмым. Она, мягко ступая по полу, вышла из кабинета и тихо закрыла за собой дверь, как ее здесь учили.

— Ну, — миссис Лайтфут с вызовом посмотрела на доктора, — вы, вероятно, этого не ожидали?

— Едва ли. Но я начинаю понимать кое-что. — Он загадочно улыбнулся. — Гёте. Первый том «Воспоминаний». Серая обложка с золотым тиснением. Эмиль Саже и «Повесть о Тоде Лапрайке». «Doppelganger» у немцев. «Eidolon» у греков, «Ка» у египтян. «Заманка» в английском фольклоре. «Gavak vore» у древних кельтов. Вы входите в комнату, появляетесь на улице, идете по проселочной дороге. Вдруг замечаете впереди себя какую-то фигуру, осязаемую, вещественную, трехразмерную, в ярком наряде. Она движется, подчиняется всем законам оптики. Ее одежда и походка вам кого-то отдаленно напоминают. Вы убыстряете шаг, чтобы посмотреть на нее поближе. Она поворачивает голову, — и вы видите себя самого. Или скорее точное собственное зеркальное отражение, хотя никакого зеркала поблизости нет. Вы начинаете отдавать себе отчет в том, что перед вами — двойник. Но больше всего вас пугает то, что, по преданию, тот, кто видит своего двойника, должен в скором времени умереть…

— Как психиатр, вы, вполне естественно, знаете историю сего предмета, — перебила его миссис Лайтфут. — Я лично познакомилась с этим явлением всего несколько дней назад. Предание об этих явлениях весьма любопытно с психологической точки зрения.

— Но, вероятно, оно вызывает излишнее любопытство, чего нельзя поощрять в школе для девочек?

— Совершенно верно, — миссис Лайтфут задумчиво перебирала ручки, лежавшие на подносе. — Мне хотелось бы знать, являются ли такие видения чем-то абсолютно субъективным, или же при некоторых неизвестных нам обстоятельствах определенный слой воздушной атмосферы может играть роль зеркала. Это, грубо говоря, аналогично миражу, который, насколько мне известно, является «двойником» либо земли, либо неба, отраженных слоями теплого воздуха.

Базил посмотрел в упор на собеседницу:

— Скажите, может ли какая-нибудь из ваших воспитанниц иметь зуб на мисс Крайль?

— Нет, такого быть не может. А почему вы задаете такой вопрос?

— Традиционно двойник всегда ассоциируется со смертью, независимо от того, перед кем он предстает, перед одним человеком или перед группой. Таким образом, появление двойника мисс Крайль, что бы он там ни затевал, может стать символическим знаком скорой смерти мисс Крайль. В психологическом плане его можно уровнять с угрожающим анонимным посланием.

Базил не спускал с нее внимательного взгляда.

— Мисс Крайль не пользовалась здесь особой любовью, но, может быть, кто-то на самом деле ее ненавидел?

Миссис Лайтфут уже открыла рот, чтобы ему ответить, как в дверь кабинета постучали…

Мэг с Бет благопристойно вошли в кабинет и вежливо присели, когда миссис Лайтфут представила их Базилу.

Мэг была юной и свежей, словно пунцовая роза на рассвете, но все же Базил сразу заметил ее нервный темперамент по чувствительному изгибу губ. Даже когда она была совсем спокойна, ее губы, казалось, мелко подрагивали, а сама она могла, судя по всему, в любой момент разразиться плачем либо хохотом. Бет являла собой разительный контраст с подругой. У нее были светло-коричневые волосы, подстриженные под голландского сельского паренька, а узкое лицо сплошь усыпано веснушками.

Обе они с самым серьезным видом выслушивали то, что им объясняла миссис Лайтфут.

— Вы обе дали мне обещание никому больше не рассказывать о том случае, который произошел с вами в классной комнате, когда там находилась мисс Крайль. Теперь я освобождаю вас от него. Но только на этот раз. Я хочу, чтобы вы подробно рассказали доктору Уиллингу обо всем, что случилось, так, как вам все запомнилось…

— Это случилось в прошлый вторник…

— Мы с Мэг сидели в классной комнате… Девочки осеклись и уставились друг на дружку.

— Маргэрит, может, ты расскажешь доктору Уиллингу, что произошло? — вмешалась миссис Лайтфут. — А Элизабет тебя потом поправит, если ты в чем-то ошибешься.

— Хорошо, миссис Лайтфут.

Несомненно, Мэг нравилось играть на сцене главную роль. Во взгляде Бет чувствовалась зависть, которую она испытывала к подружке, и она все время бросала на нее косые взгляды.

— Итак, мы сидели вдвоем в классной комнате на первом этаже, — начала Мэг. — В этой маленькой комнате, рядом с библиотекой, — пояснила Бет, обращаясь к Базилу. — Там всегда лежат отточенные карандаши и бумага.

— И стоит почтовый ящик, — добавила Мэг. — Ну, не такой, как на почте, но, конечно, настоящий. Ящик для школьной корреспонденции. Я писала письмо своему брату Раймонду, а Бет — своей матушке. Все наши девочки и большинство учительниц прогуливались по тропинке для верховой езды. Для ноября выдался очень теплый денек. Окно в нашем классе было открыто настежь, и солнце сияло вовсю, ярко освещая лужайку, которая сбегает вниз, к ручейку.

— Даже в классе можно было чувствовать запах хризантем, — перебила ее Бет. — Они словно изнемогали на таком солнцепеке.

— Она сидела как раз напротив окна, я имею в виду мисс Крайль, — продолжала Мэг. — Я ее отчетливо видела. Она установила свой мольберт посередине лужайки и начала рисовать какую-то акварель. На ней было голубое пальто и коричневая шляпка. У ее ног стоял ящик с красками, и она держала в левой руке палитру. Ей всегда удавались акварели. Здесь она была искуснее, чем в живописи маслом. Задумавшись на минуту, что же мне писать дальше, я подняла голову и принялась наблюдать за тем, как ловко она орудует кистью. С минуту она размешивала краски на палитре, а затем, в следующее мгновение ловко наносила их на лист белого картона.

— Так быстро? — опять перебила ее Бет.

— Да, в эту минуту она работала быстро, — огрызнулась Мэг.

— Все это верно, но ты забыла про кресло.

— Какое кресло? Ах, с голубой обшивкой! — Мэг снова повернулась к Базилу. — В холле, сразу за этим классом, стоит кресло в чехле из голубого твида. Его хорошо видно из классной комнаты, когда открыта дверь. Мы обычно называли это кресло «стулом мисс Крайль», так как она частенько на нем сидела. Ей нравилось любоваться оттуда нашим садом из растворенного окна в холле.

— Я ожидала, что она, как обычно, закончив сеанс на пленэре, придет домой и усядется в свое любимое кресло, — добавила Бет. — И вот тогда все это и произошло.