Марко с рассеянным видом быстро шагал по улице, не обращая внимания на бедно одетых прохожих, которые, пугливо озираясь, тащили свою поклажу. Он не слышал ругани и проклятий стражников, которые гнали перед собой мрачных людей. Он вздрогнул, увидев, как какая-то женщина с криком бежала за процессией, но, подойдя к своему дому, уже забыл эту сцену.

Две тысячи катайских джонок направились в Чипингу. В них разместилось не меньше ста тысяч воинов. Они благополучно причалили к берегу богатого острова и в первой битве нанесли серьезное поражение вражескому войску. Но потом появился Токимуно с мощным подкреплением, собранным на всех островах Чипингу, и оттеснил монголов и катайцев к морю. Многие из них пали в этом кровопролитном бою, но кое-кому удалось добраться до джонок. Однако потом задул северный ветер, джонки попали в страшный шторм, и большинство из них затонуло.

«Венеция! Ах, Венеция!» Теперь его друг никогда уже больше не увидит Венецию! Марко не сомневался в том, что храбрый Матео дрался в первых рядах. Мало было надежды, что он спасся. Но чем ближе Марко подходил к дому, тем больше старался убедить себя, что какая-то надежда еще есть. Когда он шел по двору, он даже попытался придать лицу веселое выражение, однако сделал все, чтобы избежать встречи с Ашимой, отцом и дядей Маффео.

Войдя к себе в комнату, Марко сбросил плащ и сел к столу. Он подпер голову руками и уставился в одну точку, весь во власти тяжелых мыслей. Неужели возможно, что такой человек, как Матео, никогда больше не вернется? Они подружились за время длинного и опасного путешествия, их дружба окрепла благодаря всему, что им довелось вместе пережить за эти годы, и постепенно они стали друг другу совершенно необходимы. Марко видел Матео изо дня в день, ясный разум и хладнокровие друга помогали юноше идти прямой дорогой, не плутая по окольным тропинкам придворных интриг.

Мысли Марко обратились к прошлому. Воспоминания, словно гонимые ветром облака, плыли перед его умственным взором. Матео, вооруженный огромным мечом, сражается с караунасами, они накидывают ему на шею лассо, падая, он шепчет: «Беги, Марко…» Матео сидит в яме и вырывает у разбойника из рук копье… «Теперь ты во второй раз вытащил меня из ямы, Марко, и девчонку в придачу… В саду цветет большой желтый цветок… Вернусь ли я еще когда-нибудь в Венецию?»

Марко казалось, что он слышит шепот друга, и каждая фраза вызывала в памяти живую картину. «Жив ли ты еще, Матео?»— спрашивал он себя, как ребенок, и прислушивался к самому себе, словно мог услышать ответ. Но ответа не было; он поднял голову и огляделся. Тишина в доме угнетала его.

«Не плачь, козочка, — сказал Матео Ашиме, когда уезжал. — Ведь Марко остается с тобой». И он ушел.

А теперь Марко должен сообщить Ашиме печальную новость. Она, наверно, у себя в комнате. Ей трудно было переносить зиму в Ханбалыке. Она себя плохо чувствовала во время сильных морозов, руки у нее становились ледяными, пальцы теряли гибкость. Как-то однажды, неожиданно войдя к ней, он увидел, что девушка, мертвенно-бледная, сидит на погасшем кане, и, когда он с озабоченным видом спросил, не больна ли она, Ашима ответила, словно вернулась откуда-то издалека: «Я боюсь белого снега».

Марко встал и принялся тихо ходить взад и вперед по комнате. Поддаваться этому мрачному настроению бессмысленно. Кто сказал, что Матео погиб? Конечно, слова министра Ахмеда были малоутешительными, но что мог знать Ахмед о Матео? Матео умел постоять за себя, как никто другой. Море и штормы были его родной стихией. Если из тысячи джонок потонуло девятьсот девяносто девять, то тысячную капитан Матео наверняка благополучно провел через все опасности. Матео жив! Иначе и быть не может. Марко обругал себя глупцом за то, что сразу предположил худшее. Ашима не должна знать о его страхах. Какой смысл волновать ее прежде времени.

Когда Марко думал о том, что вот уже восьмую зиму живет в Ханбалыке, а перед этим провел три года в пути, ему казалось, что от детства и юности его отделяет целая жизнь.

Детство было так далеко от него, как родная Венеция от Ханбалыка. Когда он в какую-нибудь редкую минуту пытался вспомнить Джованни, юного кораблестроителя с изумительным голосом, или черноволосую подругу детства, живую Джанину, или верного слугу Паоло, он убеждался, что их лица затянула серая тень забвения. Ярче оживали в памяти краски, когда он думал о могиле матери на тихом кладбище в Сан Микеле.

Но сейчас мысли его все время возвращались к Матео. Прекрасный образ друга заслонил все остальное. Как он мог пред положить, что Матео погиб?

Исполненный сомнений и тайной тревоги, Марко отправился к Николо и Маффео Поло.

Старики сидели, как Марко и предполагал, перед разложенными списками товаров, счетами, перевязанными пачками денег и горячо спорили. Заметив Марко, они прервали свою словесную дуэль.

— А вот и явился господин сын, — добродушно-насмешливо сказал Маффео Поло. — Чем мы обязаны, мессер Поло, редкой чести оказаться в вашем обществе?

Марко подошел к столу и сел против них. Он вдруг почувствовал, что в нем снова укрепилась надежда. Отец и дядя, только что вернувшись из поездки, опять сидят за бумагами и готовятся к новому путешествию. Они были смелы и предприимчивы. Марко принадлежал к их семье.

Отец и дядя, увлеченные новыми планами, сразу же обратились к Марко за советом и помощью.

По распоряжению верховного совета по торговле с чужеземными странами снаряжались корабли и предоставлялся кредит купцам, готовым отправиться в длительное путешествие на юг. И, хотя государство брало себе семь десятых общей прибыли, а купцам оставляло только три десятых, все же нашлось много охотников отправиться в такое путешествие. Марко обещал переговорить с кем надо и помочь Николо и Маффео Поло получить корабль и товары.

Во время этого разговора Марко мог незаметно наблюдать за отцом и дядей. Несмотря на то что они с юности вели бродячую жизнь, полную опасности и неудобств, они все еще были молоды. Марко всякий раз восхищался их неисчерпаемой жизненной силой.

Никто никогда бы не сказал, что Николо Поло через несколько недель исполнится пятьдесят лет, хотя его борода и волосы на висках были подернуты легкой проседью. Походка его осталась быстрой, и держался он прямо. Дядя Маффео, которому уже исполнилось пятьдесят два года, сохранил неисчерпаемый юмор и никогда не жаловался на физическую усталость. Они были венецианскими купцами, и Венеция, эта западная столица всемирной торговли, по праву могла ими гордиться. Но что знали правители республики Святого Марка об этих сыновьях своего народа?

Марко встретился глазами с отцом, и оба молча улыбнулись; они были довольны друг другом.

Николо Поло с гордостью вспоминал слова Хубилай-хана во время первой аудиенции в Шанду: «Лицо вашего сына сияет, и в глазах у него огонь». О Марко ему беспокоиться нечего. Благодаря уму и выдержке Марко стал влиятельным человеком при дворе великого хана.

— Погляди только на него, Николо, — улыбаясь, сказал Маффео Поло брату. Ты помнишь, как мальчиком как-то ночью он вошел к нам в ночной рубашке и спросил, — тут Маффео изменил голос, подражая детскому голосу Марко — «Прости, отец, но мне нужно спросить у дяди… Дядя, вы сказали, что всякий, кто предстает перед великим ханом, должен поцеловать землю. А вы тоже это делали?»— Маффео Поло от всего сердца рассмеялся и уже своим обычным голосом продолжал — А теперь он сам при дворе великого хана и уже несметное число раз лежал в пыли перед властелином. Но он остался таким же, каким был, наш Марко.

— Что нового слышно при дворе? — спросил Николо Поло.

— У Хубилай-хана болит живот, и его приближенные бегают по двору с золотыми ночными горшками, — язвительно заметил Маффео.

— Казнили Чуй Ина из императорской канцелярии, — ответил Марко Поло, — Говорят, это акт мести со стороны министра Ахмеда.

— А твое мнение? — спросил Николо Поло.

— Не знаю. Со мной Ахмед всегда любезен, а при дворе много болтают.