Горные вершины покрылись снегом. В долинах не переставая лил дождь. Реки вышли из берегов, и каравану приходилось пускаться в обход и проделывать много лишних миль. Однако, несмотря на все это, они неуклонно продвигались вперед.

Но где те волнующие приключения, о которых мечтал Марко?

В каморке караван-сарая, где венецианцы расположились на ночлег, горела масляная лампа. Дверь была распахнута. Марко растянулся на топчане, но не мог сомкнуть глаз. Рядом с ним спал Матео. Ночь была иссиня-черной, а звезды горели как-то особенно ярко. Посреди прямоугольного мощеного дворика журчала струйка фонтана.

Порой Марко казалось, что он находится в пути уже многие годы. Пестрая, загадочная жизнь тех городов, через которые они проезжали, так сильно захватывала его, что детские воспоминания все больше тускнели.

Венеция со своими каналами и островами представлялась ему хорошо знакомой, красивой картинкой, которую он видел когда-то давно. Марко откинул одеяло из овчины и встал. Большой красный жук пробежал по каменному полу и исчез в темном углу.

У фонтана сидело двое мужчин. Темная ночь почему-то вдруг посветлела, словно звезды спустились поближе к земле. Издалека доносился пронзительный вой и визг шакала, но по-том снова стало тихо.

Убедившись, что Матео крепко спит, Марко вышел во двор. В соседней комнате спали Николо и Маффео Поло — по всей видимости, тоже крепко. Марко подошел к фонтану и охладил лоб.

При его приближении мужчины замолкли. Один из них — рослый, крепко скроенный человек, одетый в тяжелый парчовый халат, — встал и обошел вокруг фонтана. Он не сводил взгляда своих темных глаз с Марко, словно хотел увидеть его насквозь.

— Ах, это вы, мессер Поло, — сказал он. — А я уже подумал, что сюда прокрался соглядатай, охочий до чужих разговоров. Посидите с нами.

Марко узнал в этом высоком черноволосом персе купца Хаджи-Мухаммеда. Он владел итальянским не хуже любого неаполитанца и с удовольствием на нем говорил.

— Простите, я не хотел бы вам помешать, — сказал Марко.

— Да что вы! Присаживайтесь к нам, прошу вас. В такую ночь, как эта, раскрываются сердца. Так говорят у нас в Кермане, когда небо усеяно звездами.

Марко принял его приглашение. По персидскому обычаю он приложил правую руку к груди и поклонился незнакомцу.

— Хасан-бек из Самарканда, — представил незнакомца Хаджи-Мухаммед. — Он тоже следует в Ормуз.

Незнакомец, коренастый перс среднего роста, поклонился в ответ и пробормотал приветствие.

На расстеленной перед ними скатерти стоял глиняный кувшин с холодным козьим молоком и две кружки. Хаджи-Мухаммед налил кружку молока, подал ее Марко и спросил по-итальянски:

— Как вам понравился Мосул?

Марко попросил его говорить по-персидски, потому что заметил, что Хасан-бек не знает итальянского. За время путешествия Марко успел выучить немало персидских слов и мог уже довольно свободно объясняться по-персидски.

— Мосул был прежде красивым городом, — добавил Хаджи-Мухаммед.

Они прибыли в Мосул вчера. У Марко создалось впечатление, что этот город ничем не отличался от других восточных торговых городов, в которых он уже побывал. Узкие проулки с глинобитными хижинами и маленькими домишками, белые мечети, увенчанные голубыми куполами с позолотой, изящные остроконечные минареты, широкие улицы, обнесенные с обеих сторон каменными стенами без окон, за которыми скрывались дома и сады богачей. На базарах продавали тончайшую парчу, вытканную из шелковых и золотых ниток. В теснившихся друг к другу каменных строениях под сводчатыми крышами размещались лавки. Сапожники сидели прямо на улице перед мастерской — они шили пестрые изящные туфельки и украшали их жемчугом или золотым шитьем. Медники чеканили горшки и котлы, золотых и серебряных дел мастера наносили тончайшие узоры на браслеты и кубки, ювелиры предлагали драгоценные камни, а резчики по дереву выпиливали из желтого, как слоновая кость, самшита изящные шкатулки.

Опьяняющая шумная жизнь, другая, чем в Венеции, более легкая, более яркая и все же чем-то с ней схожая. Недоставало только кораблей — больших парусников и весельных галер, моря, лагун, Дворца Дожей и тяжелого великолепия собора Сан Марко.

Хозяевами жизни были нарядно одетые купцы, торговавшие лошадьми, драгоценными камнями, шелком, золотыми и серебряными изделиями, пряностями, мехами и рабами, — они вершили всем. В Мосуле как в Венеции.

— Вы задумались, — сказал Хаджи-Мухаммед.

— Мосул красивый город, — ответил Марко. — Вы правы.

Тогда незнакомец наклонился к ним и горячо возразил:

— В нашей стране больше нет ничего красивого, татарские кони все растоптали!

И Хасан-бек снова откинулся назад, словно эти слова, прозвучавшие как вопль, отняли у него последние силы.

В глинобитной хижине за караван-сараем заплакал ребенок. Его успокоил женский голос, и снова воцарилась глубокая ночная тишина.

— Во время нашествия татар Хасан-бек потерял дом, деньги, семью, — тихо сказал Хаджи-Мухаммед. — Некогда Иран был могущественным государством. Повсюду воспевали храбрость иранских героев. Но потом мы утратили свою мощь. Видно, аллах разгневался на нас. Полчища татарских всадников пронеслись по нашей беззащитной земле, разрушили города, сожгли деревни, вытоптали посевы либо превратили их в пастбища для своих коней. Наша страна стонет под чужеземным игом, и войнам нет конца.

Хаджи-Мухаммед сказал все это по-итальянски. Хасан-бек уставился в серебристую струю фонтана и, казалось, не обращал никакого внимания на их разговор.

— Расскажите мне что-нибудь о вашей стране, — попросил Марко.

— Уже поздно, а завтра на рассвете, как только закричит первый осел, мы должны пуститься в путь. Вы устанете…

— Я мог бы вас слушать всю ночь, — возразил Марко.

Персидский купец, польщенный вниманием венецианца, начал свой рассказ:

— Хорошо, я расскажи вам историю про багдадского халифа. Тогда я был не старше, чем вы теперь, а Багдад был столицей могущественного государства. Халиф, глава всех правоверных, жил там в роскошном дворце. Багдад был центром не только торговли, но и арабской науки и искусства. Я повидал на своем веку немало городов, но лишь немногие могли с ним сравниться. Халиф собрал такие богатства, какие не снились ни одному властелину. Но он не сделал ничего, чтобы предупредить грозную опасность войны.

Хаджи-Мухаммед понизил голос, и Марко пришлось напрячь слух, чтобы уловить его слова.

— В те времена, когда монгольские князья утверждали свое владычество, жили четыре брата. Старшего звали Мункэ, он царствовал в столице и величал себя государем всех государей. После того как братья покорили Катай и другие соседние страны, они пожелали расширить свои завоевания. Они решили основать гигантскую империю и подчинить себе весь мир, разделив его на четыре части. С этой целью один из них пошел на восток, другой на юг, а два младших брата отправились завоевывать оставшиеся земли.

Хулагу[13] собрал огромную рать и двинулся на юг. Я не трус, мессер Поло, но поверьте, когда я впервые увидел татар, меня просто парализовал страх. С тех пор прошло тринадцать лет. Татары покорили все страны, которые лежали на их пути, и подошли к Багдаду. У них было не меньше ста тысяч всадников, не считая пешего войска. Хулагу решил действовать хитростью. Разделив войско, он укрыл большую часть воинов в лесу, а сам во главе маленькой рати подошел к воротам города.

Тогда халиф, видя такое малочисленное войско, поспешно вышел со своей стражей за городские стены, чтобы поскорее перебить эту жалкую кучку врагов. Теперь я вспоминаю об этом только с горькой усмешкой. Как можно было попасть в эту дурацкую ловушку? Хулагу стал нарочно отступать к лесу, завлек туда неприятеля, окружил его и полностью уничтожил, а самого халифа взял в плен. Так пал Багдад.