Может быть, ей пойти в дом? Нещадно палило послеполуденное солнце. Воздух был недвижим — ни одного дуновения, которое принесло бы хоть немного свежести. А пестрая промасленная бумага, которой были затянуты окна дома, почти не пропускала знойного света, и в комнатах всегда было прохладно и сумрачно. И все же Ашиме больше хотелось остаться в беседке. Здесь она была одна и никому не мешала.

Марко, видно, даже не заметил, что ее нет в доме. Он так быстро пересек двор. Кто знает, о чем он думает? Его лицо стало замкнутым, на всем его облике была печать какой-то озабоченной деловитости. Ей казалось, что он очень изменился.

При дворе великого хана один праздник сменялся другим. Император подарил Марко сверкающую золотом одежду, всю расшитую жемчугом и драгоценными камнями. Марко объяснил ей, что одежда эта стоит пятнадцать тысяч золотых бизантинов.

— Погляди только, Ашима, даже венецианские дожи не носят таких одежд. На нее можно купить целый корабль, — сказал ей тогда Марко.

Роскошь и блеск императорского двора, должно быть, его все же ослепила. Два простых белых цветка жасмина в иссиня-черных блестящих волосах он бы даже не заметил.

Трава на лужайке сада была разных оттенков — и сочно-зеленая, и желтоватая, но желтоватая преобладала, — и вся она поникла, ожидая вечерней росы. Трудолюбивые пчелы кружились вокруг благоухающего куста жасмина, впивались хоботками в венчики цветов и переносили цветочную пыльцу на своих мохнатых лапках. Мимо беседки проползла черепаха — совсем крохотная, не больше указательного пальца Ашимы. На лужайке кипела своя жизнь — бегали муравьи, ползали жуки, жужжали мухи. Из норок выглядывали головки полевых мышей.

Наверно, Марко сидит сейчас в своей комнате и записывает все, что видел и слышал при императорском дворе, либо он склонился над книгами, изучая монгольский и уйгурский языки. Ходят слухи, что ко двору великого хана прибыла тысяча девушек из племени хункират, одна другой прекрасней и все знатного рода. Если какой-нибудь вельможа при дворе желает взять себе новую жену, он должен подать прошение. А великий хан, в случае доброго расположения к просителю, приказывает дать ему одну из этих девушек в жены, да еще и ценные подарки — в виде приданого. Так его величество заботится о своих придворных.

В доме было настолько тихо, что казалось, все там спят. Большая яблоня, вся увешанная желто-красными яблоками, стояла не шелохнувшись. Ашима подумала, что она, наверно, не менее красива, чем девушки из племени хункират, и провела рукой по лбу, по носу, коснулась пальцами тонко очерченных губ.

Когда-то он отдал ей свое одеяло. «Дай его Ашиме, — сказал он Матео. — Мне оно не нужно». Это было давным-давно. Тогда ей казалось, что жестокая стужа и снежный буран убьют ее, а потом они спустились с суровых гор в пустыню, и, когда ее коснулись первые лучи солнца, она поняла, что выживет.

Том-том-том! Три барабанных удара глухо прозвучали в душном воздухе пустыни. «Слышишь, Ло Бцан? Три удара? Они нашли его…» Он лежал неподвижно на песке. Как он осунулся! Она дала ему воды. Он жадно выпил и благодарно ей улыбнулся. После пяти дней и ночей мучительных поисков она почувствовала, как жизнь возвращается в ее окаменевшее от ужаса тело.

А теперь она тихо сидит в беседке и мечтает. Если бы кто-нибудь пришел к ней и спросил ее: «Что было самым прекрасным в твоей жизни?»— она ответила бы не задумавшись. Нет, не жемчужное ожерелье, которое ей подарили. Что-то совсем иное… Она ведь так и не узнала, что в тот весенний вечер в Чаньчжоу Марко грозила смертельная опасность. Поэтому ничто не омрачало воспоминания о тех часах, которые они втроем провели в сумерках в комнате Матео. Когда она рассказала сказку о волшебном коне и сыновьях индийского царя, она впервые почувствовала, что полностью освободилась от мрачных теней прошлого.

Она навсегда запомнила каждое слово, произнесенное в тот вечер. В комнате было темно, угли сгорели, в жаровне лежал белый пепел. И вдруг Марко сказал: «Я отвезу тебя в Куньмин, Ашима. Когда мы будем при дворе великого хана, я попрошу его разрешения проехать через Катай. Мы отправимся вместе: Матео, ты и я».

Та сладостная боль, которую она испытывала, когда бывала одна, это, наверно, и есть тоска по родине. Они уже несколько лет живут в этом большом шумном городе, но Марко ни разу за это время не вспомнил о своем обещании отвезти ее в Куньмин. Ах, она и сама уже не знает толком, чего хочет…

Быть может, он втайне сердится на нее, потому что она отказалась принять участие в Белом празднике? Это был великолепный праздник в первый день Нового года[31]. Министр Ахмед собственной персоной пожаловал в дом венецианцев, чтобы лично поздравить их с Новым годом.

«Пусть счастье улыбается вам весь год. Пусть исполнится все, что вы желаете!»

Вот как велико было уважение к венецианцам при дворе великого хана!

Когда на пороге появился высокочтимый гость, весь дом всполошился. Все обитатели надели белые одежды, только она одна осталась в своем обычном шелковом платье, ибо белый цвет — это цвет траура у ее народа. Вот почему она не могла выполнить просьбу Марко и участвовать в Белом празднике монголов.

— Кто эта красивая девушка? — спросил Ахмед.

Она никогда не забудет взгляда, которым ее окинул этот страшный человек. Но министр, казалось, был дружески расположен к Марко.

— Это служанка?

— Нет, эта девушка живет в нашей семье, милостивый господин, — ответил Марко.

Ашима спряталась за спиной Матео, могучая фигура которого в свободной белой одежде казалась еще более внушительной. После обеда Ашима вышла в город. Со странным чувством глядела она на шумное веселье людей, облаченных в белые траурные одежды. Большинство катайцев были, как и она, в обычном платье. Но монголы, многочисленные иноземцы да катайские богачи, которые сумели занять в государстве теплые местечки, вырядились в честь императора во все белое.

Тяжело нагруженные вьючные животные шли непрерывным потоком по улицам. В этот день князья и чиновники всех провинций и государств, подвластных великому хану, посылали ко двору золото, серебро, бриллианты, шелка и белые шерстяные платки. Бесконечной чередой, под надзором всадников, которые поддерживали строгий порядок, церемонно проходили белоснежные кони через ворота императорского дворца. Животные были отборные, одно к одному, в серебряных и даже золотых сбруях. По заведенному обычаю каждая провинция отправляла в этот день ко двору девять упряжек белых коней — по девять в упряжке. В этот праздник император всякий раз получал табун не менее чем в сто тысяч голов.

Весь день падал снег. Мелкие снежинки кружились в холодном воздухе. Закутавшись в мех, Ашима стояла на краю улицы. Служанка тронула ее за рукав и взволнованно крикнула:

— Они идут! Глядите… Вон там!

Вся толпа разом повернулась к воротам.

В пролете ворот показались слоны. С их серых спин свисали расшитые золотом шелковые попоны с изображением зверей и птиц. Каждый слон нес по два больших ящика, наполненных золотыми и серебряными сосудами и разной формы кубками, из которых пили в праздники при дворе императора. Зрелище задумчиво идущих огромных животных было так внушительно, что все разговоры смолкли. Мимо людей, которые стояли широко раскрыв от удивления глаза, прошли пять тысяч слонов. За слонами потянулись верблюды, также богато украшенные и нагруженные драгоценными предметами.

Ашима не могла забыть этого шествия, этого богатства, но она не забыла и того, что рассказал ей Марко на следующий день о самом празднике, и была очень рада, что не облачилась в белые одежды.

Когда вечером в большом зале, освещенном факелами и множеством ламп, собрались князья, придворные, егеря, астрологи, врачи, сокольничие, военачальники, наместники, министры и другие крупные сановники, чтобы занять свои места, заранее расписанные в строгом соответствии с рангом каждого, вдруг возникло какое-то движение, раздался приглушенный шепот и даже злобные возмущенные выкрики одетых в белое придворных, потому что среди них появился человек в красной, расшитой шелком одежде с широкими ниспадающими рукавами; он невозмутимо шел навстречу императору. Это был Сю Сян — катайский ученый.