Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Марко улыбнулся, глядя, как она тщетно пытается вцепиться в его руку, обхватившую железный прут.

Тигр Тюрго медленно встал, поднял голову и беспокойно заметался по клетке — от стены до решетки, от решетки до стены. Стальные мышцы играли под его шелковистой полосатой шкурой.

— Ты что, Тюрго, больше не узнаешь меня?

Марко отступил на шаг. Тигр громко зарычал, бросился к решетке и принялся бить могучими лапами по железным прутьям, которые слегка прогибались под его ударами. Бешено лаяла собака.

— Это бесполезно, Тюрго.

Тигр отскочил и снова тревожно заметался по клетке — от стенки к решетке, от решетки к стене. А белые мягкие хлопья снега кружились и кружились в воздухе.

— А тогда сияло солнце. Ты помнишь, Тюрго?

* * *

Это было в конце апреля. Деревья вдоль обширных полей, раскинувшихся вокруг Ханбалыка, стояли в цвету. Император, сопровождаемый огромной свитой, покинул город. В золоченой карете за ним следовали три старшие жены. Только Джамбуи-хатун, которой охота уже наскучила, осталась в Ханбалыке.

Император, окруженный двенадцатью придворными, сидел в деревянном павильоне, который покоился на спинах четырех слонов.

Снаружи этот павильон был обтянут тигровыми шкурами, а изнутри выложен расшитыми золотом одеялами. Марко удостоился великой чести быть, в императорском павильоне, в числе двенадцати избранных.

Десять тысяч сокольничих заботились о ценных, специально обученных соколах, ястребах-перепелятниках и орлах. В павильоне императора тоже стояла клетка с двенадцатью лучшими соколами.

Два дня ехал Хубилай-хан со своей свитой, которая насчитывала не меньше семидесяти тысяч человек, на северо-восток. За императорскими слонами шли верблюды и мулы, которые везли на своих спинах клетки с леопардами, тиграми и рысями. Владыка владык любил, сидя в безопасном месте, смотреть, как хищники набрасываются на оленей, серн или диких ослов, рвут их когтями и только потом перегрызают своим жертвам горло, В одной из клеток томился белый тигр Тюрго, которого монгольский наместник из южной провинции подарил Хубилай-хану.

Дорогу в охотничьи угодья охраняли десять тысяч стражников. Небольшие пикеты — по два-три стражника — стояли на всем пути на таком расстоянии, чтобы не терять друг друга из виду.

У каждого из них были в запасе стрелы и колпачки, чтобы приманивать и ловить ученых соколов. Птицам, принадлежавшим императору и его сановникам, надевали на лапы серебряные кольца с именем хозяина и сокольничего, так что потом легко было возвращать птиц владельцам.

Если же сразу не удавалось найти хозяина птицы, то ее, как, впрочем, и все, что терялось во время охоты — например, оружие или украшения, — относили в палатку, установленную на холме. Люди, потерявшие что-либо, приходили в эту палатку за своими вещами.

На берегу широкой реки, которая немного ниже впадала в океан, в богатой дичью местности, оцепленной егерями и сокольничими, разбили лагерь для великого хана и его свиты. Ничего подобного Марко и вообразить себе не мог. За несколько часов на зеленом лугу вырос настоящий город с улицами, переулками, лавками, мастерскими и постоялым двором. Для сыновей императора, его жен и ближайших придворных были сооружены специальные павильоны и раскинуты богатые шатры, а вокруг были разбиты шатры размером поменьше для личной охраны сановных особ и сокольничих. Во всем царил строгий, разумный порядок.

Снаружи шатры были покрыты тигровыми шкурами в белую, черную и рыжую полоску, а изнутри выложены горностаем или соболем. Пораженному Марко, который никак не мог надивиться на это великолепие, превосходившее все, что он когда-либо мог вообразить, казалось, что он находится в многолюдном городе.

Шатер, в котором Хубилай-хан давал аудиенции, был так огромен, что в нем свободно умещалось десять тысяч воинов. Неподалеку от этого шатра находился личный павильон императора, поднятый над землей на трех золоченых колоннах.

На самом берегу реки стояли клетки с хищниками. Тюрго, возбужденный царящим вокруг шумом и жестоко терзаемый голодом, поднял свою могучую голову и издал гневный пронзительный рев. Зверь чувствовал запах свежей листвы и угадывал близость дичи в окрестных полях и лугах.

Когда он был еще совсем маленьким, пожалуй не больше кошки, и беспомощно стоял перед телом своей пристреленной матери, его схватила за загривок рука в кожаной перчатке и сунула в клетку вместе с черным щеночком, который в то время был величиной с кулак. Тюрго рос, и казалось, будто с каждым днем собачка становится все меньше и меньше. Они привыкли друг к другу — Тюрго, императорский тигр, и маленькая черная шавка со злыми глазками.

По опыту Тюрго уже хорошо знал, что вслед за путешествием в раскачивающейся клетке, вслед за людской сутолокой, незнакомым запахом земли, леса, зверей, мучительным чувством голода следует минута всякий раз заново волнующей свободы, когда открывается решетчатая дверь и он нерешительными шагами выходит из клетки, замечает вдали дрожащую от страха серну и, опьяненный волей, бросается на нее.

Тюрго терзал голод. Быстрым, коварным движением он ударил лапой по копью, которое стражник неосторожно прислонил к прутьям решетки, и издал оглушительный рев.

Марко стоял на холме, рядом с палаткой для утерянных вещей. Заходящее солнце озаряло пестрые шатры и золоченые колонны лагеря. Несметные стада лошадей, мулов и верблюдов паслись на лугах. Широкая река, поблескивая в лучах заката, медленно катила свои воды. У подножия холма прошли четыре слона. Между шатрами, павильонами и палатками двигалась пестрая толпа, сверкали сабли стражников и, подобно лодке, над головами плыл, плавно покачиваясь, паланкин.

Четверо слуг внесли его на холм и опустили на землю рядом с Марко Поло.

Узкая рука откинула занавеску.

— Я заметил вас издали… Вы здесь в одиночестве, бек Поло, — проговорил любезный голос. — Разрешите составить вам компанию?

— Это для меня большая честь, милостивый господин, — с радостью ответил Марко.

Из паланкина вышел министр Ахмед и слегка поклонился юноше.

— Вы впервые принимаете участие в императорской охоте? — спросил он.

— Да, впервые, — подтвердил Марко.

Звуки горна и злобное рычание голодных хищников заглушали человеческие голоса.

Прежде чем скрыться за горизонтом, солнце, казалось, отбирало назад у реки, лесов и полей щедро дарованные им золотые лучи и заливало небо размытой огненной краской.

— Я был не старше вас, когда приехал в Ханбалык и впервые предстал перед его величеством, — сказал Ахмед.

Марко, который ценил этого умного и властного человека, выжидательно молчал. Закат угасал, и, быть может, из-за этого шум голосов, доносившихся из лагеря, как будто тоже стихал.

— Порой мне хотелось снова стать простым купцом… Но вы ведь еще молоды, бек Поло, и полны сил… Я часто вспоминаю свой родной город. Он расположен в плодородной долине. Наш дом стоял у самой реки. Я любил сидеть на берегу и глядеть на проплывающие мимо лодки. — В голосе Ахмеда вдруг зазвучал смех. — Зачем я все это вам рассказываю, бек Поло? Вряд ли вы намерены вернуться в вашу прекрасную страну… Посмейтесь надо мной, над моими глупыми мечтами. Да и что вам желать большего? Вы пользуетесь благосклонностью его величества императора.

Туман окутал луга, голубовато-серые волны его подымались с реки.

— На меня вы тоже всегда можете рассчитывать. Вспомните об этом, бек Поло, если у вас возникнут какие-либо трудности.

И Ахмед кивнул слугам.

Марко почувствовал расположение к этому могущественному человеку, которого многие так боялись.

— Благодарю вас, милостивый государь, — сказал юноша и поклонился.

Министр, уже усевшись в паланкин, вдруг наклонился к уху Марко:

— Остерегайтесь Сю Сяна, — прошептал он, — но никому об этом не говорите.

Слуги понесли паланкин вниз. Ноги их до икр тонули в стелющемся по земле тумане. Наступившие сумерки погасили последние краски догоревшего заката.

44
{"b":"134225","o":1}