— А где, по-вашему, находился все эти годы Макар? — вопросом на вопрос отвечал Николенька, — теория отца Никона, о том, что Макар явился на землю в образе ангела небесного, конечно интересна, — пустил шпильку в сторону отца Никона Николенька, — но безосновательна! Да к тому же, смею заметить, возвращение Макара в Полянку наблюдали несколько свидетелей!

— Но кто?! — выкрикнули все хором, даже безмолвно сидевшая бабка Пелагея с интересом подняла голову.

— Первый, — Николенька загнул палец, — наш Володенька! А второй свидетель — Марья! Данила, конечно, не в счёт. Думаю, что он всегда присутствовал на сеансах открытия Дверей, не так ли бабушка Пелагея?

Но старуха по-прежнему хранила твёрдое молчание.

Не дождавшись от бабки Пелагеи ответа, Николенька продолжал.

— Володя случайно увидел, как открываются Двери, но был при этом слишком несдержан, за что и поплатился! Любимица Пелагеи Марья тоже присутствовала там, охраняя свою опекуншу от назойливых глаз. Марья, одинокое нелюбимое никем существо — внучка полубезумной ведьмы, слишком привязана к Пелагее, и ни за что не допустит, чтобы тайна баки Пелагеи была раскрыта. Скажу более, она не остановится ни перед чем! — Николенька примолкнул на секунду, вспоминая страшные часы, проведённые в плену у злобной красавицы.

— Марья не виновата, — глухо подала голос бабка Пелагея, — я и знать не знала, что девка-то рядом… безумная она, что с неё взять!

Старуха прикрыла старческие сморщенные веки, переносясь мыслями в прошлое.

— Я когда Шаль от Софьи Михайловны получила, домой пошла, а по дороге в конюшни заглянула, сыночка Макарушку проведать, он Антипу за лошадьми ухаживать помогал. Зашла я туда, Макарушка мой в деннике убирает, старается сердешный, а Антип рядышком сидит и так злобно на сыночка моего поглядывает, что у меня сердце захолонуло.

Тогда и решила я Макарушку своего в другой мир отправить! Когда, думаю, ещё такой случай удачный выпадет, а здесь непременно Антип Макарушку моего изведёт. В тот же вечер мы с Фролушкой его в Монкалина и отправили. Помню, как прощались мы с ним. Обнимаю я его, а он прямо весь огнём горит и только всё шепчет, как в лихорадке: Мама, мама… Сердце моё на части рвалось, будто чуяло, что видимся в последний раз… Давно я хотела всё рассказать, ещё в тот день, как пришли вы ко мне с Дарёнкой, да вот… смолчала… — старуха заплакала тихо, утирая слёзы концом выгоревшего чёрного платка.

— Но что же случилось, когда Макар вернулся? — участливо наклоняясь к бабке Пелагее, спросила Дарья Платоновна, но старуха только помотала головой, рыдая ещё горше.

— Он не вернулся, матушка, — печально отвечал за неё Николенька, — Макар действительно погиб в тот день, когда случился пожар, но не от огня… его погубил Антип, прикоснулся к нему смертельным поцелуем.

— Господи, воля твоя! — ахнула Дарья Платоновна, — но откуда же ты и это знаешь?!

— Догадался, — пожал плечами Николенька, — на эту мысль навела меня книга Михаила Даниловича Перегудова, там подробно описан образ жизни мороков. И одна из особенностей их существования состоит в том, что в последнем перевоплощении тело жертвы перестаёт развиваться. Не изменившийся за много лет облик мальчика Макара, натолкнул меня на мысль, что это никто иной, как злобный морок Антип!

— Он отомстил мне! — горько воскликнула бабка Пелагея, — мне и моему сыну! За мою нелюбовь к нему, за рождение Макарушки! Если бы я получила Шаль днём раньше, мой бедный мальчик был бы жив!

— Позвольте, — холодея от страшной догадки, произнёс Дмитрий Степанович, — но там, в лесу… кто же убил Макара, то, бишь, Антипа?!

Бабка Пелагея подняла на присутствующих сверкнувшие холодным гневом глаза.

— Убила! И ещё тысячу раз убила бы злодея! И в том не раскаюсь никогда ни перед богом, ни перед людьми!

Долго в тягостном молчании сидели собравшиеся, не смея поднять на старуху глаза. Каждый думал о своём, сражённый признанием бабки Пелагеи и невольно спрашивая себя, как бы он поступил, случись с ним такое?

Дмитрий Степанович, терялся в догадках, отчего не пришла со своей бедой Пелагея к своей сестре Софье Михайловне? Неужто та не помогла бы ей, не спасла её несчастного мальчика? И тут же ему вспомнился случай из собственной жизни, когда пришёл к нему, разбогатевшему и успешному с поклоном его дальний родственник по батюшке — просить денег. И он Перегудов, важно развалясь в мягком удобном кресле читал маленькому жалкому человечку в стареньком заштопанном мундире, долгую нудную нотацию о трудолюбии и пользе экономии, а потом конечно дал денег, ведь не плохой он человек, Дмитрий Степанович Перегудов! А этот жалкий человечек отчего-то не взял. Мелко кланяясь и глуповато хихикая, он отказался от протянутой ассигнации, и ушёл, хотя весь вид его говорил, что деньги ему и впрямь нужны! Более Дмитрий Степанович его никогда не встречал, но иногда, вот как сейчас, вспоминая об этом случае, ему почему-то всегда становилось стыдно. И вздохнув, он не стал допытывать несчастную старуху, отчего она не попросила помощи у влиятельной и могущественной Софьи Михайловны.

Дарья Платоновна, расчувствовавшись и роняя обильные слёзы, всё глядела на своего ненаглядного Николеньку, с ужасом представляя себе, что это мог быть и не Николенька вовсе, а вообще неизвестно что такое! И от эдаких мыслей бедной Дарье Платоновне чуть не сделалось дурно.

Более привычные ко всяким необычным жизненным перипетиям Генрих Карлович и отец Никон тоже терзались мыслями, но несколько иного рода, которые, наконец, решился высказать вслух господин управляющий.

— Отчего вы не вернули Шаль законным хозяевам, Пелагея Михайловна? — спросил Генрих Карлович, не поднимая глаз.

Старуха тяжело вздохнула.

— Как Перегудовы то сюда въехали, так сначала хотела, а после всё пошло кувырком. Когда поняла, что Макара больше нет, думала хоть Фролушку спасу. Сколько лет изо дня в день только и боялась, что раскроется страшная тайна, и погубят жестокие люди сыночка моего, кровиночку единственную. Когда узнала, что Стражи взяли его под свою защиту, то снова хотела Шаль Абуджайскую отдать, да не знала, как, всё боялась расспросов про Макара, да про Антипа… а теперь что ж… более мне действительно скрывать нечего!

Старуха развязала тугой узел своего бессменного чёрного линялого платка и положила его на стол, рукой сдвинув в стороны ненужную посуду.

Полежав немного, старенький платок, вдруг пришёл в необыкновенное движение, начал расти в размерах, растягиваясь в разные стороны, и, сначала тускло, а потом всё ярче и ярче расцветать необычайно цветными, дивными красками. По краям колышущейся шали появилась пушистая бахрома, с вплетённой в неё золотистой нитью, в каждом углу вырос крупный цветок, невиданной формы и благоухающий, как сотня роз. Вокруг цветов, появилась роспись из мелких, красочных вензелей, затейливо переплетённых и теряющихся в разнообразных красках благородного полотна.

— Ах, какое чудо! — восторженно всплеснула руками Дарья Платоновна.

И с её утверждением невозможно было не согласиться!

Привлечённые удивлёнными и восторженными возгласами, к столу подбежали дети.

— Ой, какой красивый, — хором завизжали малыши, пытаясь дотронуться хотя бы пальцем, до роскошной шали. Словно почувствовав их желание, расписные уголки колыхнулись, и сами потянулся к их маленьким, нетерпеливым ручонкам, ласково обвивая их маленькие пальчики.

— Ой, он живой! — взвизгнула Настенька.

И тут же каждый попытался прикоснуться к шелковистой, тёплой на ощупь поверхности платка.

Никто и не заметил, как, воспользовавшись суматохой, старая бабка Пелагея поднялась со своего места и незаметно выскользнула наружу, торопливо покидая шумное сборище.

Один только Николенька спохватился, и запоздало глянул вслед сгорбленной фигуре с седыми развевающимися по ветру волосами. Он хотел, было окликнуть её, но его остановил предупреждающий взгляд отца. И пока остальные восторгались необычайной, живой и ласковой шалью, отец и сын задумчиво смотрели вслед несчастной старухе, до тех пор, пока она совсем не скрылась из виду.