Дарья Платоновна с неудовольствием глянула на Виктора и уже собиралась сделать ему замечание, как её опередил озабоченный голос отца Никона, поспешно подскочившего с дивана:

— Однако, господа, спешу откланяться! Уж и так изрядно задержался.

— Куда же вы спешите, батюшка? — озадаченно спросила Дарья Платоновна, тут же позабыв про внука, и с недоумением воззрилась на подскочившего священника.

— Да как же благодетельница! — всплеснул руками отец Никон, одёргивая помятую рясу — ведь, чай, в церкви мне надобно быть — сегодня раба божьего Макара отпеваем! — и добавил еле слышно, — нет ведь, чтоб один раз помереть, они по второму разу умудряются, а ты изволь — служи!

Он хлопотливо пробежался по комнате, бесцельно трогая быстрыми руками старинные вещи, словно раскланиваясь и с ними тоже, и поспешил к выходу, нелепо подёрнув одной рукою полы длинного одеяния, а другой небрежно осеняя оставшихся крестом и торопливо бормоча благословения.

Дарья Платоновна тут же всполошилась, ахнула, всплёскивая полными ладошками, и тоном, не допускающим никаких возражений, выговорила супругу о необходимости тоже присутствовать на похоронах.

— Да как же, Дмитрий Степанович! — восклицала она, возмущённо разводя руками, хотя Перегудов и не пытался с нею спорить, — ведь мы здесь с вами — закон и власть! А тут такое дело — смертоубийство! Беспременно нам надобно на отпевании быть!

Тут же решено было посетить службу всей семьёй, и Дарья Платоновна вышла распорядиться, чтоб поторопились с обедом.

Виктора отправили приводить себя в порядок, выговорив ему за непослушание (не очень, впрочем, усердствуя), но, тем не менее, в наказание оставили его дома под присмотром верного Ёры Семёновича.

Пообедали наскоро, причём часть семейства, посвящённая в чудесные и невероятные тайны, хранила важное молчание. Дмитрий Степанович немало озабоченный эдакими прямо скажем странными новостями, Дарья Платоновна и Николенька, горделиво раздуваясь от приобщения к семейному таинству, а Виктор просто потому, что чувствовал снисходительную мягкость знающего человека к ничего не подозревающим малышам и тётке Екатерине.

И вот пару часов спустя семейство Перегудовых в неполном составе чинно выступало по деревенской улице. От усадьбы до церкви было рукой подать, а поскольку Дмитрий Степанович и Дарья Платоновна не склонны были к помпезности, то запрячь коляску и не подумали. Шагали по-простому пешком, раскланиваясь со встречными крестьянами.

Дмитрий Степанович был непривычно задумчив, по-новому оглядывая свои владения и живущих в нём людей. Его супруга всю дорогу развлекала себя тем, что старалась угадать, к какой народности принадлежит тот или иной житель. И порою до того пристально осматривала встречных обитателей Полянки, дотошно донимая их двусмысленными расспросами, что Дмитрий Степанович, осердившись, был вынужден сделать ей замечание. После этого Дарья Платоновна немного угомонилась и лишь шёпотом комментировала шедшему рядом Николеньке свои предположения относительно того либо другого крестьянина.

Катенька, единственная дочь Перегудовых, была как обычно довольна и безмятежна. Она шла, поддерживая под руку близорукую мисс Флинт и рассеянно оглядывая деревенские окрестности, одинаково радушно глядя на пролетавших ли птиц или на кланяющихся ей крестьян. По обыкновению она всё больше молчала и лишь кивала иногда с лёгкой улыбкой на безумолчную трескотню гувернантки. Её бездумный поверхностный взгляд оживлялся, только падая на одетых в аккуратные тёмные платьица Настеньку и Володеньку, да и то ненадолго, а затем она вновь уходила в свои далёкие никому неведомые мысли.

Катюшина спутница мисс Флинт надевшая маленькую чёрную шляпку с вуалеткой по случаю печального торжества, поначалу безуспешно пыталась спасти подол длинного чёрного же платья, мгновенно намокший после недавнего дождя. Поняв, наконец, всю тщетность своих попыток она принялась воинственно разглядывать в позолоченный лорнет местных жителей, изредка делая замечания своим воспитанникам на английском языке. Впрочем, дети Настенька и Володенька, осознавая всю важность момента (мисс Флинт сообщила им с печальной миной, что они будут присутствовать на похоронах маленького мальчика и должны вести себя достойно) шествовали серьёзно и чинно, крепко держась за руки и не шаля, как обычно, так что замечания мисс Флинт отпускала более по привычке.

Наконец всей процессией подошли к церкви, и степенно перекрестившись, поднялись по ступенькам. Внутри уже шла служба. Крестьяне, завидев барина с семьёй, расступились, освобождая место впереди, и Перегудовы тесной стайкой встали у самого амвона, окружённые большой толпой молящихся людей.

Неподалёку от них стояла бабка Пелагея, тяжело опершись на крепкую суковатую палку. Против ожидания, её глаза были сухи, а лицо непроницаемо и строго. Надобно заметить, что, несмотря на печальное и трагическое событие никто не плакал. Лица крестьян были напряжённые, словно в страшном тоскливом ожидании грядущей беды. Бабы с боязливым любопытством вытягивали шеи, разглядывая покойника, и тут же крестились торопливо и испуганно, тихо перешёптываясь между собой. Мужики всё больше угрюмо молчали, склонив обнажённые головы и неловко переминаясь с ноги на ногу, обречённо глядели в пол.

Отец Никон ходил кругом деревянного гроба, помахивая дымящимся кадилом, и неразборчивой скороговоркой читал молитвы, изредка перемежая своё бормотание единственно понятной фразой: Во имя отца и сына и святого духа! заслышав которую, добросовестная Дарья Платоновна всякий раз крестилась и отбивала низкие поклоны, успевая при этом искоса поглядывать по сторонам.

Младшие дети Настенька и Володенька скоро заскучали, вынужденные стоять неподвижно среди большого скопления народа и вначале осторожно, а затем всё смелее начали возиться, пихать друг друга в бок острыми локотками и дёргать мисс Флинт за подол, громким шёпотом спрашивая нельзя ли им выйти. Гувернантка, в конце концов, осердилась и развела детей в разные стороны. Она поставила девочку справа от себя, строго погрозив ей длинным, ухоженным пальцем, а присмотр за Володенькой взял на себя Николай, крепко ухватив мальчика за маленькую ладошку и сурово при том, нахмурив широкие брови. Володенька лишённый привычного общества сестры тотчас присмирел, но живая натура не позволила мальчику долго находиться без действия, и вскоре он принялся вертеть головой в разные стороны, разглядывая церковное убранство и высоко откидывая назад тонкую шею, рассматривал роспись на потолке. Николенька не мешал этим его занятиям, справедливо полагая, что более полного послушания от шестилетнего ребёнка он навряд ли добьётся.

Неожиданно Николай почувствовал, что маленькая ручонка мальчика внезапно запотела и крепко вцепилась в его ладонь. Он с недоумением глянул вниз на Володю и увидел, что лицо малыша совершенно побелело, а трясущиеся губы приоткрылись, будто он силился что-то сказать. Левая рука его медленно поднималась вверх, указывая на что-то дрожащим указательным пальчиком. Николенька проследил за его взглядом и увидел ту самую иконописную картину, что не далее, как сегодня утром привлекла его пристальное внимание. Николай слегка сжал ладошку мальчика и тот тут же повернул к нему испуганное бледное личико.

— Что случилось? — одними губами спросил Николенька.

Володя в ответ странно и некрасиво втянул голову в плечи и отрицательно закачал головой, показывая, что всё в порядке, но вид при этом имел такой жалкий и беззащитный, что у Николеньки невольно сжалось сердце.

— Что с тобой, малыш? — шепнул он, присаживаясь на корточки.

— Я боюсь! — неожиданно и быстро прошептал ему Володенька в ответ, тревожно оглядываясь по сторонам.

Николенька встал под осуждающим взглядом недремлющей Дарьи Платоновны и, виновато улыбнувшись, вывел мальчика на воздух.

На улице щёки Володи тотчас зарозовели, но он всё продолжал крепко держать дядю Николя за руку.

— Ну что же ты, Володенька! — упрекнул его тот, — ты же знаешь, что в церкви шалить нельзя, отчего же ты не слушаешься?