Бордман поперхнулся.
— Боюсь, что все это опять не будет достаточно эффективным, — сказал он.
Она наклонила голову и смотрела на него, не мигая.
— Не будет?
Он не сводил с нее глаз. И вдруг ее глаза наполнились слезами. Она вскочила.
— Ты невыносим! — вскричала она. — Я прилетела сюда, и если… если ты считаешь, что меня можно отправить на корабле ради моей безопасности, только потому, что я “нравлюсь” тебе, как сказал мой брат, потому что я “просто чудо”…
Он стоял, как громом пораженный.
— Господи! Мне что, просить тебя, чтобы ты меня поцеловал?!
На протяжении следующей ночи Бордман сидел у термометра, регистрирующего наружную температуру. Он дежурил возле него, словно мать у постели больного ребенка. От того, что показывал прибор, инспектор покрывался потом, хотя в помещении было даже холоднее, чем накануне. Ситуация грозила выйти из-под контроля. В полночь термометр показывал минус семьдесят градусов по Фаренгейту [12]. Через несколько часов — восемьдесят, а за час до рассвета — восемьдесят пять градусов. Вот когда он по-настоящему вспотел! Цифры ползли вниз, а это означало, что двуокись кислорода начинает замерзать в верхних слоях атмосферы. Замерзшие частички медленно опускаются и, достигнув нижних, более теплых слоев, снова превращаются в газ. Но в слоях, находящихся выше уровня двуокиси кислорода, температура постоянно падает.
Таким образом, понижается верхняя граница двуокиси углерода. Медленно, но неуклонно. А над ней нет предела температурного минимума. Парниковый эффект возникает в результате действия двуокиси углерода. Если его не будет, космический холод проникнет в нижние слои атмосферы. И когда температура над планетой упадет ниже ста девяти градусов по Фаренгейту [13] все будет кончено. Без парникового эффекта ночная сторона планеты лишится тепла с ужасающей быстротой. А дневная сторона станет терять тепло сразу, едва только получая его от солнца. Минус сто девять и три десятых градуса — критическая цифра. Она вызовет падение до ста пятидесяти — двухсот градусов и больше никогда не поднимется.
На планету обрушится дождь из замерзшего кислорода. Человеческая жизнь не сможет продолжаться, хоть в жилищах, хоть помимо них. Не спасут даже скафандры. Они могли бы спасти от падения температуры и радиации вакуума. Но азот заморозит их полностью.
И все же, пока Бордман с ужасом размышлял над происходящим, термометр остановился на восьмидесяти пяти градусах. Когда рассвело, столбик поднялся до семидесяти, а еще через несколько часов — до шестидесяти пяти.
Когда Херндон пришел навестить его, в Бордмане не осталось ни капли самодовольства.
— Мы пытались связаться с тобой, но твое переговорное устройство не отвечает, — сообщил Херндон. — Может, оттого, что ты сидишь спиной к нему и не видишь сигнала. Рики сейчас в карьере, наблюдает за приготовлениями. Попросила меня узнать, не случилось ли чего с тобой.
— У нее есть что-нибудь для согревания воздуха, которым она дышит? — спросил Бордман.
— Естественно, — отозвался Херндон. — А что такое?
— Мы почти побеждены, — пояснил ему Бордман. — Боюсь, нам остались только сегодняшние сутки. Если СО2 замерзнет…
— Мы добудем энергию! — воскликнул Херндон. — Мы построим ледяные туннели и купола. Мы выстроим город подо льдом, если нужно. Но энергию получим!
— В этом я сильно сомневаюсь, — сказал Бордман. — Лучше бы ты не говорил Рики о нашем договоре!
Херндон усмехнулся.
— Готова ли маленькая решетка? — спросил Бордман.
— Все установлено, — ответил Херндон. — Находится в туннеле шахты и обогревается излучателями. Ракеты приготовлены. Запаса хватит на месяцы. Незачем даже испытывать судьбу.
Бордман посмотрел на него странным взглядом.
— Тем не менее нужно попробовать.
Он надел меховой костюм. Теперь все костюмы модифицировали в соответствии с увеличением мороза. При минус шестидесяти пяти дышать уже невозможно: легкие могут обморозиться. Поэтому использовались пластиковые маски, чтобы закрывать лицо, и фильтры, проходя через которые воздух согревался. Несмотря на это, не рекомендовалось подолгу находиться на улице.
Бордман и Херндон вышли из помещения и осмотрелись. Солнце стало еще бледней, его спутники исчезли. Кристаллики льда больше не висели в воздухе. Небо потемнело. Оно стало почти лиловым, и Бордману показалось, будто он может различить слабые искры света — то были звезды, видимые в дневное время.
Вокруг не было никого, только горы хранили белое безмолвие. Правда, у входа в карьер царило оживление, одни люди выходили из него, другие входили. Появились четверо мужчин. Они тащили восемнадцатифутовую решетку, используя для передвижения надутые газом мешки. В костюмах с масками они удивительно напоминали медведей с влажными носами. С помощью электрического подъемника они водрузили металлическую конструкцию на самый верх круглого холма, возвышающегося над долиной.
— Мы выбрали это место, чтобы решетка находилась на прочном основании, — пробубнил Херндон изменившимся под маской голосом.
— Все правильно, — ответил Бордман. — Должно заработать.
Они вдвоем направились в долину, где возились четверо техников. Их маски, казалось, дымились. Они приветственно помахали Бордману.
“Я снова популярен, — думал он. — Впрочем, какая разница. Теперь нет смысла сажать корабль инспекции, раз Рики обо всем знает. И этот замысел ничем не поможет родной планете. Только оттянет мучительный момент”.
Даже когда Рики поприветствовала его, подбегая, он не почувствовал себя лучше. Чего он действительно хотел — это быть с Рики долгие, долгие годы. Лучше навсегда. Но им, вероятно, не дожить и до завтра.
— Панель управления вынесли сюда, — сообщила Рики. — Холодно, но зато можно все пронаблюдать.
Пока было особенно нечего наблюдать. Если все пойдет по плану, столбики приборов поползут все выше и выше. Но они будут показывать не температуру. Сейчас большая энергетическая решетка увеличивает число энергии, получаемой из ионосферы. Но к вечеру температура упадет еще немного. Завтра — еще. Когда она достигнет ста девяти градусов, все будет кончено.
Еще одна похожая на медведя фигура вышла из карьера и направилась к решетке. Человек нес тщательно упакованный предмет. Остановился между прутьев решетки и положил сверток на камень. Бордман проводил глазами кабель, что тянулся от решетки к панели управления, а от панели — к скрытым в толще гор хранилищам резервной энергии.
— Система настроена на запуск ракеты, — сказала Рики, подойдя поближе. — Я все проверила лично.
Человек в мешковатом костюме установил ракету. Над ней поднималось легкое облачко пара. Он отошел от решетки. Бордман нажал переключатель.
Раздался тоненький свист, и завернутый предмет устремился вверх. Он как будто падал в небо. Потрясающе драматичное зрелище! Объект размером с баскетбольный мяч быстро уносился ввысь, пока не исчез из виду.
Бордман сидел очень тихо, наблюдая за приборами. Иногда нажимал то одну кнопку, то другую. Не нужно, чтобы ракета улетела слишком высоко. Достаточно тысячи футов.
Бордман подкрутил верньер. Что-то подсчитал, а затем отключил аппарат. Свист прекратился.
Затем Бордман запустил процесс накопления энергии. Столбик прибора пришел в движение. Маленькая система накапливала энергию, подобно большой, но сравнение пока было не в ее пользу. Энергия поступала маленькими порциями, как если цедить воду через соломинку.
И вдруг произошел скачок показаний. Столбик подпрыгнул, задрожал, застыл на мгновение, а затем начал медленное, но неуклонное движение вверх. Рики не видела всего этого.
— Они что-то заметили! — заволновалась она. — Посмотри-ка на них!
Четверо мужчин, что установили решетку, теперь, не отрываясь, смотрели вверх. Они вытянули руки и куда-то показывали. Один из них подпрыгивал. Они чуть ли не приплясывали.