Сумев вызвать у людей интерес, оратор «обосновал» своё заявление следующими доводами:

«Если корабли и плавание действительно реальны, покажите нам корабли, уже совершившие путешествия, и пловцов, вернувшихся назад!»

Инструкторы не могли принять подобного вызова. Он был рассчитан на то, что ослеплённая толпа не увидит лжи. Дело в том, что корабли иногда не возвращались назад, а возвратившиеся пловцы претерпевали такие изменения, что становились невидимыми для остальных.

Толпа требовала ясных доказательств, «Кораблестроение — это искусство и ремесло, — говорили беглецы, пытаясь унять волнение. — Изучение и применение этого знания требуют использования особой техники. Всё это, вместе взятое, вызывает общую активность, которую нельзя изучать по частям, как этого требуете вы. Эта активность сопровождается присутствием неосязаемого элемента, называемого баракой, от названия которого произошло слово „барк“, то есть корабль. Это слово означает „тонкость“, и его нельзя показать вам».

«Искусство, ремесло, общее, барака — чепуха!» — закричали революционеры и повесили всех кораблестроителей, которых смогли обнаружить.

Новое учение было принято с радостью — как провозвестие освобождения. Человек обнаружил, что он уже вполне созрел. Он, по крайней мере, временно почувствовал себя свободным от ответственности.

Благодаря простоте и удобству революционной концепции большинство других способов мышления были вскоре забыты. Очень быстро её уже стали считать фундаментальным понятием, которое не стал бы оспаривать ни один здравомыслящий человек. Здравомыслящими считались, разумеется, те, кто не вступал ни в какие противоречия с общей теорией, на которой теперь основывалось общество.

Идеи, которые противоречили ей, сразу же объявлялись неразумными, а всё неразумное считалось плохим. Поэтому если у кого-либо появлялись какие-то сомнения, ему приходилось либо подавлять их, либо игнорировать, так как любой ценой он должен был производить впечатление разумного человека.

Надо сказать, что слыть разумным не составляло труда. Нужно было только придерживаться ценностей общества, тем более что истинность разумного не требовала доказательств, если человек не мыслил себе жизни вне острова.

Теперь общество пришло в определённое равновесие в пределах острова и, если подходить к нему с его мерками, производило впечатление внушающей доверие завершённости. Оно было основано на разуме и чувстве и выглядело вполне благовидно. Например, на вполне разумной основе было разрешено людоедство. Обнаружилось, что человеческое тело съедобно. Съедобность — признак пищи. То есть человеческое мясо — тоже пища. Для того, чтобы компенсировать недостатки подобного рассуждения, нашли следующий выход: в интересах общества людоедство поставили под контроль. Компромисс стал отличительным признаком временного равновесия. Каждый раз, когда кто-нибудь находил возможность для нового компромисса, общество порождало новые социальные нормы.

Поскольку искусство кораблестроения не находило видимого применения в условиях этого общества, то любая деятельность, связанная с ним, легко могла быть сочтена нелепой. В кораблях не нуждались — некуда было ехать. Из определённых предположений можно было сделать определённые выводы, с помощью которых «доказывали» эти самые предположения. Это называется псевдоопределённостью и заменяет собой реальную определённость. Именно с этой псевдоопределённостью мы сталкиваемся ежедневно, допуская, что завтра мы будем всё еще живы. Наши островитяне применяли её вообще ко всему.

Две статьи Большой Универсальной Энциклопедии Острова могут дать нам представление о том, как всё это происходило. Черпая свою мудрость из единственного интеллектуального источника, доступного им, учёные светила острова сделали следующие выводы (открытия):

«Корабль — нечто раздражающее. Воображаемое средство передвижения, с помощью которого, как утверждают мошенники и лжецы, можно „пересекать“ воду, что с точки зрения современной науки является абсурдом. На острове не существует водонепроницаемых материалов, из которых можно было бы построить такой корабль, не говоря уже о том, что с Острова просто некуда плыть. Пропаганда кораблестроения является самым тяжёлым преступлением, описанным в статье XVIII УГОЛОВНОГО кодекса („Защита легковерных“).

Мания кораблестроения — крайняя форма ухода от окружающей действительности, признак плохой приспособляемости к окружающей обстановке. В соответствии с Конституцией все граждане, подозревающие о наличии у кого-либо этого ужасного состояния, обязаны уведомить официальные органы. Смотрите: „Плавание“, „Психические отклонения“, „Преступление“.

Плавание — нечто отталкивающее. Это воображаемый метод передвижения тела через водное пространство, исключающий возможность потопления и используемый главным образом с целью достижения какого-либо места вне Острова. Человек, „изучающий“ это отталкивающее ремесло, должен пройти нелепый ритуал. На первом уроке он должен, лежа на земле, двигать руками и ногами, подчиняясь команде „инструктора“. В целом, основой этой концепции послужило стремление самозваных „инструкторов“ навязывать свою волю легковерным в первобытные времена. Позднее этот культ принял форму эпидемической мании. Смотрите: „Корабль“, „Ереси“, „Псевдоискусство“».

Словами «раздражающее» и «отталкивающее» на острове пользовались для того, чтобы указать на то, что противоречило новому учению, которое именовалось «приятным». Смысл этого заключался в том, что теперь люди должны были доставлять удовольствие себе в соответствии с тем, что было полезно Государству. Государством называли совокупность всех людей.

Неудивительно, что с самого начала новой эры сама мысль о возможности покинуть остров наполняла людей ужасом. Такой же неподдельный ужас можно было наблюдать у отсидевших долгий срок заключённых перед выходом на свободу. Вне места заключения — неясный, незнакомый, враждебный мир.

Остров не был тюрьмой, но он был клеткой, незримые ограничения которой действовали куда более эффективно, чем любые видимые преграды.

Общество островитян становилось всё более и более сложным, поэтому мы сможем охватить лишь некоторые из его выдающихся особенностей. Оно располагало богатой литературой. Кроме художественных произведений, существовало множество книг, описывающих ценности и достижения нации. Была создана также целая система аллегорической литературы, живописавшей те ужасы, которыми полна была бы жизнь, если б общество не утвердило себя в своём нынешнем счастливом состоянии.

Время от времени «инструкторы» пытались помочь бежать всем сразу. Капитаны жертвовали собой ради восстановления условий, при которых ныне скрывающиеся кораблестроители смогли бы продолжить свою работу. Историки и социологи связывали эти усилия с условиями Острова, не допуская и мысли о возможности каких-либо контактов вне этого замкнутого общества. Почти для всех случаев можно было сравнительно легко найти правдоподобные объяснения. В расчёт не принимались никакие принципы этики, так как учёные с неподдельным усердием продолжали изучать лишь то, что им казалось истинным. «Можем ли мы делать больше?» — спрашивали они, считая, что альтернативой «больше» могут быть чисто количественные усилия. «Что ещё мы можем сделать?» — и так спрашивали они друг друга, думая, что это «ещё» подразумевает собой нечто иное. Их реальной проблемой было то, что они считали себя способными задавать вопросы, игнорируя тот факт, что постановка вопроса не менее важна, чем ответ на него. Островитяне, конечно, располагали широкими возможностями для мышления и деятельности и в пределах своих маленьких владений. Разнообразие идей и различий во взглядах создавали впечатление освобождения. Мысль поощрялась, естественно, при условии, что она не была абсурдной.

Допускалась свобода высказываний, но от неё было мало толку без совершенствования понимания, к которому не стремились. В соответствии с изменениями, происходившими в обществе, работа и цели мореплавателей должны были выражаться различными способами. Это сделало понимание их реальности ещё более затруднительным для тех, кто пытался следовать им, придерживаясь понятий, принятых на острове. Из-за всей этой неразберихи иногда даже способность помнить о возможности побега могла стать препятствием. Постоянное осознание такой возможности не было чем-то особым, однако желавшие бежать чаще всего довольствовались какой-либо заменой. Неясная концепция плавания не могла быть полезной без ориентации, но даже тем, кто больше других хотел заняться кораблестроением, было внушено, что они уже обладают такой ориентацией. Они уже созрели. Они ненавидели всех, кто говорил им о том, что они могут нуждаться в подготовке.