Но если в целом в грамматике и филологии греки намного опережали римлян, то область права оставалась доменом римских юристов. Здесь соперничали между собой несколько школ правоведов, к одной из которых принадлежал выдающийся законовед эпохи Адриана Сальвий Юлиан. По поручению императора он просмотрел все существовавшие к тому времени преторские эдикты (напомним, что преторы осуществляли верховную судебную власть) и, отобрав те, что еще соответствовали изменившимся условиям жизни, привел их в систему, а затем свел в единый, обязательный для всех постоянный преторский эдикт, который таким образом впитал в себя все самое ценное в предшествовавших судебных решениях.

К той же школе правоведов, основанной при Тиберии юристом Мазурием Сабином и потому называвшейся сабинианской, принадлежал и Гай, провинциальный юрист, автор сохранившегося до наших дней учебника римского права «Институции», отличающегося последовательностью, систематичностью и ясностью изложения материала.

Математику, астрономию, географию II в. н. э. прославил Клавдий Птолемей. В его главном труде «Альмагест» — энциклопедическом своде астрономических знаний древних представлена и созданная им знаменитая геоцентрическая модель мира, остававшаяся в Европе основой воззрений на устройство Вселенной вплоть до появления системы Коперника. Птолемей же разработал математическую теорию движения планет вокруг покоящейся Земли, позволявшую заранее определять их положение на небе. В трактате «География» он собрал воедино все имевшиеся тогда сведения об обитаемом мире. На карту Птолемея впервые были занесены некоторые местности и населенные пункты отдаленных от Средиземноморья уголков Европы, в частности территория будущих польских земель отмечена названием Калиссия (нынешний Калиш).

Среди множества греческих врачей эпохи империи наибольшей известности достигли двое: анатом и физиолог, смелый экспериментатор Гален и акушер и педиатр Соран Эфесский, чье имя в средние века стало таким же символом медицины, каким имя Аристотеля было для философии. По зоологии и ботанике оригинальных работ почти не было — преобладали занимательные компиляции, вроде сочинения Элиана Клавдия «О природе животных», или же труды чисто прикладные, такие, как справочник лекарственных растений «О лечебной материи» Педания Диоскурида.

У римлян интерес к естественным наукам нашел выражение в создании популярных энциклопедических сводов, где на латинском языке излагались уже накопленные в эллинистическом мире научные знания. Дело энциклопедиста Варрона продолжил при Августе и Тиберии Авл Корнелий Цельс, собравший в обширном труде под названием «Науки» разнообразные сведения о земледелии, риторике, военном деле и медицине. Единственная сохранившаяся часть этого произведения посвящена как раз медицине; она показывает полную зависимость автора от греческих источников, но вместе с тем и его незаурядные способности в разработке собственной латинской медицинской терминологии. Энциклопедический характер носит и «Естественная история» Гая Плиния Секунда Старшего, поражающая громадной эрудицией, неутомимой любознательностью к трудолюбием автора, который, как он сам с гордостью пишет, изучил две тысячи книг. В 37 книгах «Естественной истории» содержатся ссылки на 327 греческих и 146 латинских произведений, и она поныне служит неисчерпаемым кладезем сведений по античной географии, этнографии, физиологии, зоологии, ботанике, фармакологии, минералогии, а также по истории древнего искусства. Для людей античности и средневековья труд Плиния Старшего оставался едва ли не главным источником естественнонаучных знаний.

Кроме права, римляне в первые века империи внесли оригинальный вклад и в такую науку, как агрономия. К сочинениям Катона Старшего и Варрона прибавился в I в. н. э. трактат Луция Юния Модерата Колумеллы «О сельском хозяйстве» — настоящая агрономическая энциклопедия, из которой мы сегодня можем многое узнать о развитии земледелия и аграрных отношений в Италии времен первых императоров и о начальных симптомах кризиса, охватившего вскоре сельское хозяйство Римской империи.

В I–II вв. н. э. риторика сделала большие успехи и оказывала огромное влияние и на философию, и на историографию, и на литературу. Триумф искусства красноречия выразился и в назначении Веспасианом пенсий учителям риторики в Риме. На смену частным преподавателям пришли учителя публичных школ, получавшие жалованье от государства. Первым из них был известный ритор Марк Фабий Квинтилиан, написавший большой трактат «Воспитание оратора» в 12 книгах. По мнению Квинтилиана, которое тогда разделяли многие, искусство красноречия следовало трактовать широко, не сводить его к обучению только риторике, но сделать частью программы всестороннего философского воспитания и образования; в этом представлении об идеальном ораторе как гармонической и глубоко образованной личности слышны отзвуки идей Цицерона, выраженных им в трактате «Об ораторе». Характерным было суждение греческого ритора II в. н. э. Элия Аристида: благодаря риторике можно достичь четырех главных добродетелей — рассудительности, умеренности, мужества и справедливости, Выдающихся ораторов чтили императоры и отдельные города: воздавали им пышные почести, ставили их статуи в библиотеках, выплачивали им денежные премии и пенсии или даже, как преемника древних софистов Полемона, освобождали от платы за проезд по морю и по суше.

Сами темы речей по-прежнему были далеки от жизни: ораторы выступали, говоря о давно минувших исторических событиях, или вообще избирали темы отвлеченные или вымышленные. Состязания в красноречии напоминали театр, и блеснуть неожиданной конструкцией фразы, редким словом или выражением, оригинальным доводом, значило вызвать у слушателей такой же восторг и одобрение, какие выпадали на долю популярным мимическим актерам. Немало авторов насмехались тогда над тщеславием, напыщенностью и многословием ораторов. Подражая греческим софистам V в. до н. э., продолжая их традиции, многие греческие риторы сами начали называть себя софистами. Расцвет "второй софистики" приходится на II в. н. э., когда блистали такие прославленные в то время ораторы, как Полемон, Герод Аттик. Фаворин из Арелата, Элий Аристид. Звучали речи — от высокопарных, торжественных похвал отдельным городам и гимнов в честь богов до шутливых пародий на речи великих афинских ораторов V–IV вв. до и. э. (пример — написанное от имени Демосфена заверение в том, что он не брал взяток).

К деятелям «второй софистики» принадлежал также ритор и философ, а затем язвительный сатирик, высмеивавший и риторов, и философов, Лукиан из сирийского городка Самосата. Его недаром называют «Вольтером античности». В комических и сатирических диалогах, написанных, как и подобало софисту II в. н.э, изящным и чистым аттическим диалектом, Лукиан обличает суеверия и религиозное шарлатанство, насмехается над философами всех известных в античном мире школ и даже олимпийских богов изображает без всякого почтения, как простых обывателей, подверженных мелким страстям и предрассудкам. В лице этого скептика и рационалиста античная культура обрела своего ироничного ценителя и беспощадно насмешливого критика. Ничто не укрылось от его иронического взгляда: ни традиционная религия Зевса, ни новейшие мистические учения, ни еще совсем юное христианство. Но и Лукиан, особенно в молодости, не чужд был обычного тщеславия софиста-ритора: как и те, над кем он впоследствии издевался, он выбирал для торжественных панегириков неожиданные, парадоксальные темы, становившиеся для автора самоцелью. Именно Лукиану принадлежит «Похвала мухе», столь же характерная для риторики II в. н. э., как и написанные высоким стилем похвальные речи Элия Аристида греческим городам и Риму.

С богатой, плодотворно развивавшейся, представленной многими громкими в то время именами греческой риторикой римская, конечно же, соперничать не могла. Здесь тон задавал Квинтилиан, ревностно отстаивавший традиции ораторской прозы Цицерона. Многим обязанный греческой теории красноречия, он, однако, в «Воспитании оратора» предостерегает от «сладких пороков», которые находит в стиле современной ему риторики. Предостережение вполне уместное, ведь и в Риме появлялись единомышленники и подражатели греческих софистов. Страстному увлечению греческих риторов древней аттической литературой соответствовал в Риме возросший интерес к архаической латинской словесности. Так, император Адриан и его литературно-философское окружение предпочитали Энния Вергилию, а Катона Старшего Цицерону. Типичным «архаистом» был Марк Корнелий Фронтон, уроженец римской провинции Африка, ритор, учитель Марка Аврелия. Как и многие образованные римляне того времени, он был эллинофилом, дружил с уже упоминавшимся греческим софистом, оратором и очень богатым человеком Городом Аттиком и сам писал и по-латыни, и по-гречески, причем в своих греческих сочинениях он — аттицист, а в латинских — приверженец римской архаики. Лукиан написал похвалу мухе — Фронтон оставил панегирики дыму, земному праху и даже лени.