Деятельность госпожи Ингрэм была раскрыта с исчерпывающей полнотой. Прошлое другой шпионки все еще окружено тайной.

Кроме того, что Дороти Памела О'Грейди за несколько лет до начала войны приехала на остров Уайт и вышла замуж за отставного пожарника, о ней известно очень немногое. В документах секретной службы она значится под именем «милой Розы О'Грейди», хотя Памела никогда не была милой и нисколько не походила на цветок.

Супруги мирно жили в небольшом уютном домике на Бродвее в Сандауне. Соседи считали их приятными тихими людьми. Супруга, казалось, была вполне под пару человеку, не имевшему честолюбивых намерений и довольствовавшемуся скромной пенсией, которую он получал в отставке.

В Сандауне никто не удивлялся, когда госпожа О'Грейди брала в дом одного — двух жильцов, чтобы прибавить кое-что к скромной пенсии мужа и позволить себе небольшое удовольствие или отложить деньги на черный день. Никого не удивляло и то, что жильцы обычно оказывались немецкими туристами; в то время на английских морских курортах бывало много немецких «курортников». Немцы хорошо платили, но довольствовались скромным жильем и простой пищей.

Возможно, некоторые улыбались, узнавая, что сорокадвухлетняя женщина увлекается рисованием. Но ведь у каждого свои причуды, и если уж на то пошло, то чем рисование хуже, например, вышивания или стряпни?

Так думали соседи, так думал ее муж. Впоследствии подтвердилось, что он не имел ни малейшего представления о профессии своей жены. Очевидно, отставной пожарник был целиком поглощен своими интересами, так как ни разу не попросил показать ему рисунки, которые делала его жена на холмах, обращенных к Соленту и Вентнору, где строились какие-то большие радиомачты. Он не спрашивал, и ему не рассказывали.

В начале войны О'Грейди как пожарник запаса поступил добровольцем на службу и уехал в Портсмут. Госпожа О'Грейди осталась в Сандауне, выезжая иногда в Портсмут, Саутгемптон и Лондон.

Остров Уайт был узловым пунктом в обороне больших морских судоверфей в Портсмуте. Особый отдел по-отечески наблюдал за всеми, кто прибывал в город и выезжал из него. За госпожой О'Грейди во время ее таинственных путешествий была установлена слежка. Обнаружилось, что она поддерживает связь с какими-то лицами. Тогда на сцене появились сыщики. О'Грейди была небольшим винтиком в организации, прокладывавшей путь одиннадцати дивизиям, которые по плану должны были занять остров и два больших порта, находящихся за ним, и использовать их в качестве отправных пунктов для наступления на Лондон и центральные промышленные районы страны. Но она хорошо справлялась со своей работой. У нее в доме под обивкой мебели были ловко спрятаны документы и рисунки, относящиеся к обороне и расположению частей 1-й канадской дивизии под командованием генерала Макнотона, которая дислоцировалась в этом районе.

Дело О'Грейди рассматривалось на закрытом судебном заседании выездной сессии суда Гемпширского округа, которое происходило в Большом зале Винчестерского дворца 17 декабря 1940 года. Это был один из немногих процессов по делу о шпионах, который происходил не в Оулд Бейли.

Прекрасное старое здание Винчестерского дворца, охраняемое солдатами с винтовками, видело на своем веку немало судебных процессов. Когда-то там же судили женщину за государственную измену. Это было 260 лет назад. Тогда перед знаменитым верховным судьей Джефризом предстала госпожа Алиса Лисл, обвиненная в том, что после Манмаутского восстания она прятала мятежников.

Милая Роза, надо отдать ей справедливость, и на суде оставалась непреклонной. Когда обвинитель попытался выяснить, как она жила в молодости, она отказалась дать какие бы то ни было показания. Даже муж почти ничего не знал о ее жизни до замужества. Не приходилось сомневаться, что эта внешне типичная пожилая домашняя хозяйка имела хитрый и проницательный ум. Она была не только шпионкой, но и диверсантом — кроме всего прочего, ей было предъявлено обвинение в перерезывании дважды телефонных линий, связывающих остров Уайт с материком.

Она ничего не отрицала, но долго и красноречиво доказывала, что ни один из ее поступков не был направлен на помощь врагу и что она действовала «из любви к искусству». На суде не было публики. Присутствовали только адвокаты и сотрудники отдела военной разведки и Секретной службы, люди искушенные, знавшие все повадки шпионов, однако и среди них некоторые невольно восхищались этой энергичной умной женщиной, так отчаянно боровшейся за свою жизнь. Ее удивительное красноречие не помогло. Присяжные признали ее виновной по всем пунктам предъявленных ей обвинений, и судья надел черную шапочку в знак того, что она приговаривается к смерти. Стоя между конвоирами О'Грейди не проявила никаких признаков волнения; Она подала апелляцию. Апелляционный уголовный суд заменил смертный приговор тюремным заключением сроком на четырнадцать лет. Мы, англичане, не любим посылать женщин на эшафот… Когда она выйдет из тюрьмы, война уже станет историей. Это будет не та история, которой ожидала эта женщина и о которой так красноречиво говорил доктор Геббельс!

Милая Роза О'Грейди была хотя и маленьким, но опасным колесиком в нацистской машине. В свете зловещих германских планов засылки в Англию через Ла-Манш более опытных шпионов ее роль нельзя было недооценивать.

Это произошло в 1940 году, в одно мрачное, темное декабрьское утро. Диктор Би-би-си коротко и сдержанно объявил: «Ночью на Лондон совершили налет самолеты противника. Причинен некоторый ущерб». Пустынные улицы за Кингс Кроссом и Каледонским рынком — когда-то любимым местом искателей сокровищ, бродивших среди палаток с разным старьем, а теперь военным складом, окруженным колючей проволокой, — были почти безлюдны.

То там, то здесь из окна с выбитыми стеклами и разорванными маскировочными шторами пробивался луч света; груды развалин и дощечки с предупреждением об опасности молча рассказывали о том, что произошло ночью.

На каледонской дороге перед мрачной стеной, за Которой прячется Пентонвильская тюрьма, на посту стояли два солдата. Вот из двери вышел человек. Он торопливо прикрепил листок бумаги на треснувшей полуоторванной доске объявлений и поспешил обратно. Редкие лондонцы, проходившие мимо тюрьмы, не задерживались у тюремной доски объявлений — ведь дело происходило в разгар «блицкрига». А между тем промокший от дождя листок бумаги был любопытным историческим документом.

«Мы, нижеподписавшиеся, заявляем, что 10 декабря 1940 года в Пентонвильской тюрьме в нашем присутствии были казнены заключенные Иосиф Вальдберг, родившийся 15 июня 1915 года в Майнце, и Карл Мейер, родившийся 19 октября 1916 года в Кобленце.

10 декабря 1940 года.

Подписи:

П. Линастон Меткалф — заместитель шерифа Лондонского графства.

Капитан Ф. X. Л. Стивенсон — комендант Пентонвильской тюрьмы.

Джеймс Лиделл — тюремный врач».

Это была первая казнь за шпионаж во время второй мировой войны. На следующее утро министерство внутренних дел передало для опубликования в печати короткое сообщение. В нем не было никаких подробностей: не сообщалось, как эти люди попали в Англию, что они делали, как их поймали и что вскрылось на суде, происходившем при закрытых дверях.

Эта секретность свидетельствовала о беспощадности тотальной войны и необходимости более эффективных мер безопасности, чем те, которые применялись в 1914–1918 годах. На этот раз немецкие агенты действовали вдоль всего побережья Британских островов. Самолеты и радио позволяли легко и быстро передавать разведывательную информацию через все оборонительные укрепления. Руководители контрразведки настаивали на том, чтобы о поимке шпионов как можно дольше не знал никто.

Но от старинных традиций правосудия нелегко отказаться, даже если этого требуют условия войны. Общество должно знать о казни преступника. Потому-то на дверях тюрьмы, в которой Мейер и Вальдберг понесли тягчайшее наказание за свою преступную деятельность, было вывешено упомянутое объявление.