Так геббелььсовский пропагандистский аппарат и различные юношеские организации готовили материал, из которого четыре доверенных лица Гиммлера выбирали людей для обновления немецкой разведки. Квартет состоял из Рейнгарда Гейдриха (впоследствии его заменил доктор Эрнст Кальтенбруннер), генерала Фельгибеля (сотрудник Канариса) и эсэсовских генералов Вульфа и Закса. Все они находились под наблюдением полковника Бухса. Закс был основным действующим лицом. Он занимал должность начальника отдела связи в штабе рейхсфюрера СС и считался специалистом по диверсии. Работа у него была трудная и незаметная. Он стал известным, и то ненадолго, лишь много лет спустя, когда сменил на посту начальника немецкой военной разведки Канариса, замешанного в заговоре против Гитлера в июле 1944 года.

Главарь «Гитлерюгенда» Бальдур фон Ширах и нацистский министр просвещения Руст поставляли Заксу людей для учебы в разведывательных школах, созданных во многих городах Германии, в том числе в Гамбурге, Мюнхене и Регенсбурге. Людей, отобранных в эти школы, делили на две части. Более образованных и умственно развитых обучали методам разведки, а тех, у кого мускулы были развиты в ущерб мозгу, — диверсионной работе. Термины «тайный агент» и «диверсант» не равнозначны, однако нацисты сумели смешать многие понятия.

Школы, с такой тщательностью организованные Заксом и его друзьями, были интересными заведениями. После войны мне довелось на окраине Гамбурга посетить одну из этих школ Она помещалась в скромном четырехэтажном здании, принадлежавшем якобы школе секретариата нацистской партии. Раньше это была гимназия для дочерей прусских офицеров. Здание занимало большую территорию и было скрыто от глаз прохожих высокой каменной стеной, увитой плющом и хмелем. Судя по хаосу, в котором оставили это место его перепуганные обитатели, в панике бежавшие перед наступлением союзников, нетрудно было представить, что там творилось, когда нацистский орел распростер свои крылья над четырьмя пятыми Европы.

— Продолжим! Так что тебе сказал герр Сорау?

Спрашивавший был типичным эсэсовским головорезом, мускулистым, грубым, начинавшим толстеть. Он направил револьвер в живот человеку, который никак не мог прийти в себя после внезапного пробуждения в середине ночи.

— Ах, так… Молчишь? По мы умеем обращаться и с такими, — сердито проворчал эсэсовец, не получив от своей жертвы ответа. Последовал удар рукояткой револьвера по подбородку. Содрогнувшись, человек молча опустился на пол. Удары сыпались один за другим, но он молчал. Его продолжали бить, пока он не потерял сознания.

Тогда эсэсовец обратился к третьему человеку который все это время спокойно стоял на пороге.

— Ладно, с него хватит! — коротко сказал он, — Пусть его подлечат, а когда он придет в себя, скажите ему, что он прошел испытание. Надеюсь, это воодушевит его.

Подобные сцены происходили в гестаповских тюрьмах всей Европы. Но эта существенно Отличалась от них: и жертва, и истязатель были правоверными нацистами. Так происходило последнее испытание, предусмотренное курсом разведки, — будущий шпион должен выдержать пытки, но не выдать того, что под величайшим секретом шепнул ему преподаватель несколько часов на зад.

Такому испытанию подвергался каждый шпион. Вот с какими людьми приходилось иметь дело английской контрразведке.

Закс тщательно подбирал преподавательский состав. Начальником школы, которую я посетил, был доктор Генрих Курц. Этого опытного агента хорошо знала английская Секретная служба, В 1938 году он был выслан из Соединенных Штатов, но до этого успел обучить Лили Каролу Штейн — Мату Хари Нью-Йорка. В начале войны сотрудники военной контрразведки выследили и арестовали эту способнейшую шпионку.

Шпионская школа Курца располагала специальными кабинетами, аудиториями, прекрасной лабораторией, гимнастическим залом и отлично оборудованным общежитием. На ее территории находился тир, а также дома и мосты для проведения практических занятий по диверсии. Когда учащийся впервые переступал порог школы, его подвергали физическим наказаниям и непрерывным допросам «третьей степени», а опытные провокаторы пытались убедить его в том, что в системе нацизма не все благополучно.

Понятно, что учиться в этой школе было нелегко. Учащийся постоянно находился начеку, а весь день его был до отказа заполнен теоретическими занятиями и физическими упражнениями. Распорядок дня не оставлял ни одной свободной минуты. Перед завтраком физическая зарядка, уроки по практической химии, лекции о взрывчатых веществах, о материалах невидимого письма, о сборке миниатюрных радиоприемников и чтение карт; после завтрака лекции о зажигательных веществах, о подготовке зарядов к взрыву, радиотелеграфии и шифрах. В четыре часа дня был перерыв для спортивных игр, заключавшихся в том, что на учащихся нападали люди, вооруженные палками и дубинками, и они отражали это нападение с помощью приемов джиу-джитсу. Учащегося превозносили, если ему удавалось до полусмерти избить своего противника. Вечером читались лекции по диверсии. Демонстрировались модели таких уязвимых мест, как мост Хелл Гейт в Нью-Йорке, основные лондонские мосты через Темзу, мост Гоулден Гейт в Сан-Франциско и правительственные центры Лондона и Вашингтона. Инженеры указывали места, в которые удобнее всего закладывать мины и динамит.

Закончив школу, слушатели поступали на повышенные курсы в Штутгарте. Здесь находилась центральная библиотека с колоссальными материалами по шпионажу. В отделе иллюстраций насчитывалось около двух миллионов фотоснимков военных заводов, военных учреждений и стратегических пунктов Англии, США и Европы. Теоретически рассуждая, немецкий агент мог бы с завязанными глазами войти в английское военное министерство, найти нужную комнату и пробраться в кабинет, где находится интересующий его документ.

И вот наступало время, когда агенту давали испытательное задание. Получив задание, он должен был усвоить характерные особенности личности, за которую ему предстояло выдавать себя. С этой целью новообращенного «вводили» в семью, погибшую в результате неблагоприятно сложившихся обстоятельств политической или религиозной борьбы. Из архивов концлагерей поступали личные документы, вещи и семейные фотографии. Таким образом шпиона снабжали подлинными документами.

Когда требовались поддельные документы для фиктивных эмигрантов, немцы действовали чрезвычайно осторожно. Бумага, чернила и воск применялись настоящие — доставали их во время налетов на подпольные организации. Все это делалось для того, чтобы «эмигрант», прибывший на лодке в Англию, был уверен, что материалы, использованные для изготовления его документов, могли выдержать любое испытание в лаборатории контрразведки.

Многие эксперты, которые работали в немецких шпионских школах, находятся теперь в руках союзников. Это знаменитый доктор Рудольф Гасснер, рыжеволосый мужчина с красным лицом; начальник штутгартской лаборатории фон Типпельскирх; доктор Ренкен и полковник Моэлъ.

Однако в ходе войны сложились такие условия, что само совершенство немецкой системы обучения явилось одной из причин ее провала. Немецких агентов разоблачали очень быстро. Их действия были слишком уж невинны. С ними случалось то, что обычно происходит с молодым, неопытным сыщиком, одетым в простую одежду, которого замечают именно потому, что он явно не в своей одежде.

Под перекрестным допросом каждый агент из шпионских школ следовал раз навсегда установленным правилам. Там, где настоящий эмигрант волновался и давал подозрительно неточные ответы, агент, игравший роль эмигранта, выпаливал свои показания без запинки. Он вел себя так же, как десятки его предшественников. Как только попадался один — другой, допрос шел по проторенной дорожке: ответы допрашиваемых можно было предсказать заранее.

Нацистская тактика террора оказала агентам плохую услугу. Их учили, как переносить пытки, но искусно применяемые следователями союзников психологические методы допроса обычно смущали их и сбивали с толку. Только к этому не готовили своих агентов нацистские главари.