Если Франция снисходительно наблюдала за тем, как этот «близкий друг» многих руководителей страны совершает экскурсии в страну своих предков, то Англия поступала иначе. Союзнический разведывательный центр в Кале, которым руководили офицеры английской Секретной службы, заинтересовался странствованиями яванской танцовщицы. Было приказано следить за Матой Хари. Английские агенты наблюдали за ней в Роттердаме, Гааге и Париже. Она узнала об этом и летом 1917 года поспешно выехала в Мадрид. Известно, что она упрашивала Канариса позволить ей прекратить шпионскую работу и жить на одном месте, если не в качестве его жены, то по крайней мере в качестве любовницы. Канарис заявил ей, что шпионаж означает заключение контракта на всю жизнь и что он раздражен ее возвращением и этим свиданием. Он понимал, что агенты, следившие за Матой Хари и за ним, встретятся, и тогда раскроется еще одна тайна германской разведки.

Желая угодить ему, она согласилась исправить положение, хотя решительно отказалась возвращаться в Париж. Тогда почему бы не Лондон? Лондон был центром, из которого можно почерпнуть сведения, достойные ее способностей. Добиваясь поездки в Лондон, ее импресарио засыпал владельцев лондонских мюзик-холлов просьбами о приглашении Маты Хари в британскую столицу. Однако этому помешала английская Секретная служба. Директор Лондонского павильона оказался особенно тупоумным — он почему-то усомнился в надобности приглашать знаменитую Danseuse,[7] и с ним согласились почти все его коллеги.

Канарис понял, что игра его самого ценного шпиона проиграна. Видимо, английская Секретная служба хорошо знала о деятельности Маты Хари. Он пришел к выводу, что необходимо подтолкнуть разведку противника к более решительным действиям. Разумеется, Канарис понимал, что любовнице его в таком случае грозит расстрел. Для достижения своей цели он использовал другую шпионку — Елизавету Шрагмюллер, известную под различными вымышленными именами: Анна Лессер, «доктор Елизавета», «блондинка из Антверпена». Именно Елизавета передала французскому Второму бюро донесение, содержавшее достаточно данных, чтобы отдать Мату Хари под суд военного трибунала.

В августе 1934 года Елизавета Шрагмюллер умерла от туберкулеза в одном из санаториев Цюриха. На смертном одре она призналась, что выдать Мату Хари приказал ей именно Канарис. Когда появилось это разоблачающее сообщение, Канарис был начальником немецкой военной разведки. В Германии о показании Елизаветы, конечно, умолчали. Больше того, агенты Канариса сумели убедить даже некоторые швейцарские газеты не помещать признания Шрагмюллер. Во всяком случае, появившаяся в газетах коротенькая заметка почти не обратила на себя внимания. Мата Хари была легендой, а о Канарисе слышали очень немногие. К тому же более животрепещущие вопросы не сходили со столбцов всех газет мира. Гитлер открыто провозгласил перевооружение; Германии возвращали Саар; в июне произошла чистка нацистской партии, кульминационным пунктом которой явилась «ночь длинных ножей»; австрийский канцлер доктор Дольфус был убит во время неудавшегося фашистского путча в Вене.

Естественно, что признание Шрагмюллер почти не встревожило Канариса. Может быть, несколько минут он и посвятил воспоминаниям, а затем — опять работа. В тот год было много работы. Полыхающий пламенем 1934 год совершенно вытеснил из памяти Канариса трогательную маленькую Герши, как он называл в самые нежные минуты их жизни Мату Хари, павшую под пулями французов в октябре 1917 года в Венсенне.

Я рассказал историю Маты Хари, чтобы читатель представил себе характер человека, который во время второй мировой войны стал главой немецкого разведывательного аппарата. Вальтер Вильгельм Канарис безжалостно истребил сотни людей, но едва ли на его совести найдется поступок более жестокий и бессердечный, чем коварное уничтожение любившей его женщины, которая стала ему помехой.

Когда в вихре революции и гражданского переворота рейх развалился, а союзники, одержавшие победу, готовили версальское соглашение, капитан-лейтенант Канарис благоразумно исчез в ожидании лучших времен. В 1920 году прусские юнкеры и милитаристы попытались сломить Веймарскую республику, организовав пресловутый капповокий путч, и Канарис счел, что для него настал благоприятный момент. Он снова появился на сцене в качестве второстепенного руководителя одного из многочисленных «свободных корпусов», выраставших тогда, как грибы после дождя. Вместе со своим приятелем по флоту капитаном 2 ранга Эрхардтом он набирал наемников в Баварии, а с другим командиром «свободного корпуса» — капитаном Пфлюгком фон Гартунгом, которого знал по службе в немецкой разведке, — поддерживал дружеские отношения. Гартунг прославился как один из убийц вождя немецких коммунистов Розы Люксембург.

В 1923 году Канарис отправился в Мюнхен и установил контакт с Адольфом Гитлером, Грегором Штрассером и Рудольфом Гессом. После мюнхенского путча Канарис порвал отношения с только что зародившимся нацистским движением. Он был слишком умен, чтобы рисковать своей головой ради неудачливого австрийского пройдохи, который, по его мнению, не имел никаких шансов на поддержку народом его запутанных идей.

Канарис опять решил изменить тактику. Он поехал в Берлин попытать счастья с некоторыми высшими офицерами германских вооруженных сил, которые, казалось, были в хороших отношениях с новым государственным канцлером Густавом Штреземаном. Его познакомили с начальником немецкого генерального штаба генералом фон Сектом. Канарис сумел получить работу в военном министерстве. Версальский до говор позволил Германии иметь армию в сто тысяч человек, генеральный штаб и различные «учебные заведения», тайно, но эффективно осуществлявшие программу быстрого перевооружения. В Кельне находились английские войска, но Кельн далеко, а в Берлине можно было интриговать, почти не обращая внимания на союзную контрольную комиссию. Канарис получил звание капитана 1 ранга несуществующего немецкого флота и начальника организации под туманным названием «Отдел военно-морского транспорта».

К удивлению Канариса, нацистское движение в 1929 году сделало большие успехи. Многие национал-социалисты стали членами рейхстага, и даже генерал фон Людендорф поддерживал Адольфа Гитлера. Канарис решил установить контакт с нацистскими руководителями. Однажды он встретил фон Папена, который частенько приезжал в Берлин из своего имения на Рейне, чтобы встретиться с юнкерами и нацистскими друзьями из Херренклуба, где происходили тайные собрания. Папен обрадовался возобновлению знакомства со своим энергичным помощником по диверсионной работе в Нью-Йорке. Он познакомил Канариса с еще одним «товарищем по оружию», который играл выдающуюся роль в нацистской партии. Это был Герман Вильгельм Геринг, который был начальником так называемого «шутц-штаффеля» — террористических банд, действовавших как личная охрана главарей нацистской партии и разгонявших политические митинги противников нацизма. Смуглый капитан 1 ранга произвел большое впечатление на Геринга, а когда фон Папен рассказал ему о большой работе Канариса во время и после войны, познакомил его с Гитлером.

Геринг пользовался благосклонным вниманием дряхлого Гинденбурга — президента республики, который был орудием в руках юнкеров. В то время шла отчаянная закулисная борьба между юнкерами и нацистами. Хитрец фон Папен осторожно вел двойную игру. Канарис стал одним из главных орудий нацистов в этом заговоре.

Генерал Курт фон Шлейхер, представитель немецкой военной касты, пытался установить умеренно правый режим без нацистов и хотел прийти к соглашению с консервативной и социал-демократической партиями. Гитлер и Геринг понимали: если такое соглашение будет достигнуто, их игра окажется проигранной и национал-социалистская партия, и так уже трещавшая по всем швам, будет обречена на гибель.

Канарис еще не был убежден, что в нацистской партии он найдет лучшее применение всем своим способностям, Гинденбург по-прежнему оставался непреклонен, как скала, в презрении к бывшему ефрейтору, пытавшемуся узурпировать священные права класса юнкеров.