— Должен признаться, может быть, в самом деле следовало бы сотрудничать более тесно… Однако это не от меня зависит, комендант. Мы оба находимся в одной и той же ситуации; я лишь временно управляю делами трибунала в Риксе, в отсутствие его благородия первого наместника. Так что мы должны понимать, в каком положении находится каждый из нас…

Эгеден чуть скривился, слушая эти внезапные призывы к солидарности.

— Нашим замыслам помешало мелкое обстоятельство, — продолжал наместник, — которого никто не мог предвидеть. Смотри: с большим трудом удалось найти два подходящих существа, человека и кота, готовых за золото выдать себя за величайших бандитов Громбеларда. Собрав собственный отряд, эти смельчаки совершили отчаянное нападение, громко крича, что они — властелины гор… Однако прежде здесь появляется та женщина, везя с собой одного из их людей. Тот человек должен был погибнуть, держать его где-нибудь было рискованно — а если бы он сбежал? Или начал бы говорить, хотя бы с охранявшими его стражниками?

— Он не мог слишком много знать. Впрочем, даже если бы…

— По-настоящему мало знают лишь покойники. И лишь покойник наверняка не сбежит.

— Излишняя осторожность. Впрочем, должен он был умереть или не должен… Нужно было обо всем мне сообщить.

— Дело все в том, господин, что легионы должны были вести себя как обычно.

— Разве я и легионы — одно и то же? Легионы действовали бы как всегда, я же отказался бы от дополнительных мер.

Соттен развел руками.

— Что поделаешь… — с сожалением сказал он. — Если бы не то обстоятельство! Кто же мог знать, господин, что ты позовешь на помощь женщину, которую мы ищем?

— А за что, собственно? Ее вина так и не была доказана, имелись лишь разнообразные подозрения.

— Что ж, господин, это правда. Официально ее никто не разыскивает, и посылать за ней солдат нельзя. Но если она пришла сама? Сразу бы выяснились все эти «подозрения». Нашлись бы доказательства… ее собственные признания, комендант!

Эгеден нахмурился — камера пыток всегда внушала ему крайнее отвращение. Однако он промолчал, прекрасно понимая, что Соттен лишь сгущает краски. Армектанскую женщину чистой крови не мог пытать просто так, ни с того ни с сего, какой попало урядник трибунала в захудалой провинции.

— Теперь скажи, господин, — продолжал наместник, — что было бы, согласись она с твоим предложением? Ведь она опытная проводница, твои легионеры за несколько дней обнаружили бы мои сети и порвали их, тем более что сети эти вовсе незачем было скрывать. Единственное — никто не должен был видеть в них ловушки.

— Однако Охотница моих людей не ведет.

Соттен с облегчением вздохнул.

— За это я отпускаю ей все давние прегрешения…

(«…Тем более что тысячника П. А. Аргена трибунал не слишком любил за излишнюю самостоятельность», — с горькой иронией мысленно добавил Эгеден.)

— …она может оказаться нам даже полезной, — продолжал наместник, — если заманит своих приятелей прямо в нашу ловушку.

— Так в чем проблема?

— А в том, комендант, что, если бы я сразу знал про ваш договор, может быть, я сделал бы так, что с помощью этой женщины сеть, вместо того чтобы ждать, пока в нее попадется рыба, сама бы на нее кинулась!

Эгеден кивнул.

— Но, господин, — помолчав, сказал он, — не слишком ли ты доверяешь своим наемникам? Подумай, с кем им предстоит сражаться.

Сотник, как почти каждый солдат Второй провинции, с равным энтузиазмом преследовал знаменитую пару и восхищался ею. Наместник, однако, сделал вид, что этого не замечает.

Соттен не подавал виду, что, честно говоря, вовсе не уверен в успехе рискованного и весьма дорогостоящего плана. События, имевшие место на перевале Стервятников, давали немало поводов для размышлений. Прежде всего он прекрасно понимал, что группа, выдававшая себя за отряд властелинов гор, состоит (по крайней мере, в значительной степени) из идиотов, у которых на уме лишь золото и приключения. Он надеялся, что их предводители хоть немного умнее пьяных придурков, с которыми Охотница разделалась в «Покорителе». Однако он вовсе не был в этом уверен.

Поэтому сразу же после того, как он узнал о соглашении между сотником и армектанкой, он послал в Бадор, Громб и Рахгар своих людей. Был хоть какой-то шанс, что они найдут где-нибудь лучницу и не потеряют ее из виду, пока она не приведет их к Басергору-Крагдобу. Если же было поздно, может быть, удалось бы эту женщину задержать и заставить говорить…

Соттен даже не подозревал, сколь необычными будут последствия предпринятых им действий и сколь далеко разнесется порожденное ими эхо.

Огромный как скала мужчина в развевающемся плаще, вынырнувший из сплошной пелены дождя, напоминал некий мрачный призрак. Его гнедой конь был столь же могуч, как и всадник, но не отличался чистотой крови и красотой. Особо выделялись коренастое телосложение и мощная грудная клетка животного. От легкого, горячих кровей коня и в самом деле в горах было немного пользы. Но типичный лондер — ибо гнедой принадлежал именно к этой породе — обычно был конем рабочим, слишком тяжелым для верховой езды. Другое дело, если кому-то важнее была сила животного, пусть даже ценой резвости и поворотливости.

Выбравший лондера всадник, вероятно, знал, что делает. Уже сам по себе он весил достаточно для того, чтобы у чистокровного дартанского жеребца подогнулись ноги, а к весу тела добавлялось еще и снаряжение. Прежде всего — огромное количество оружия. У бедра великана висел в кожаных ножнах длинный и узкий меч; на том же поясе висел с другой стороны большой тяжелый нож, которым обычно пользовались охотники для свежевания дичи. Под плащом, на спине, отчетливо вырисовывались очертания еще одного клинка — похоже, обычного военного меча. Кроме того, у седла висели: с одной стороны топор, с другой же — частично закрытый чехлом, солидных размеров арбалет вместе с запасом стрел. Вооружение дополняла кольчуга, видневшаяся из-под куртки, сшитой из медвежьей шкуры и совсем почерневшей от влаги.

Человек этот был очень похож на легендарного свирепого Басергора-Крагдоба, короля Тяжелых гор и громбелардских разбойников.

Собственно, это он и был.

Конь же его ничем не отличался от обычного лондера. И это тоже было правдой. Только лондер этот родился в Дурном краю, а имя его звучало, как требовала того традиция, — Гальватор. То есть — Бессмертный.

Большинство полагало (без каких-либо на то оснований), что бессмертные кони, рожденные в Дурном краю, — это какие-то огненные жеребцы небывалой красоты, и к тому же обязательно вороные. Трудно сказать, откуда взялось это ошибочное мнение. Бессмертным был любой конь, зачатый и рожденный в Дурном краю. Однако короля гор не слишком заботило развенчание предрассудков о вороных жеребцах… да и прочих сказок. «Бессмертного» коня можно было убить, однако даже самые тяжкие раны, нанесенные этому животному, если только не приводили к немедленной гибели, заживали легко и быстро, а кроме того, бессмертные кони могли обходиться без еды и даже без воздуха. Только и всего.

Здесь, на тракте между Рахгаром и Громбом, похоже, должна была состояться некая встреча гигантов. Рослый всадник остановил своего могучего коня, глядя на дорогу, на которой как раз появилась пружинистая, сливающаяся с дождем фигура кота-гадба, о котором каждый громбелардец сразу же сказал бы, что это самый крупный кот из всех, кого видели Тяжелые горы.

— Рбит, — спокойно сказал король гор, соскакивая с коня, — ты не мог послать Ранера?

Кот поднял лапу в ночном приветствии.

— Глорм, друг мой, — произнес он низким, мурлыкающим голосом, — если бы я мог, то послал бы. Ранер лежит избитый.

Разбойник нахмурился.

— Какие-то проблемы?

— Никаких. Играл в кости и выиграл.

— Дурак…

— Дурак. Я хотел, чтобы ты мне оставил Делена.

— Делен был мне нужен. Впрочем, он тоже нарвался бы на неприятности. Соблазнил бы всех женщин в Громбе.