Стекло разбилось с треском, смешавшимся со вскриком женщины.

Она еще мгновение стояла неподвижно. Дикая гримаса на лице сменилась удивлением, а потом некоторым замешательством.

— О? — язвительно проговорила она, удивленно разглядывая раненый локоть. — Ну, не знаю… Эти месяцы бездействия все-таки сделали свое дело. Пока… хм, пока что не слишком рисуйся. Только сделаешь себе хуже и выставишь себя на посмешище.

Покачав головой, она разорвала прекрасное платье и перевязала кровоточащую руку. Потом начала заплетать волосы в косу.

Неподалеку от рынка в Громбе когда-то жил человек, который единственный протянул ей руку, когда она — беспомощная, немая и полубезумная — больше всего в этом нуждалась. Он был оружейником, выдающимся оружейником. С неподдельной болью она подумала о том, что никогда уже не сумеет вернуть ему свой долг. Ввязавшись в войну с Брулем, старый мастер заплатил жизнью за желание помочь женщине, которую почти не знал. Разум его пострадал, так же как когда-то ее собственный. Из-за преклонного возраста заклятие Бруля снять не удалось. Мастер Хааген, человек с золотыми руками и большим сердцем, угас, прежде чем она успела хоть как-то выразить ему свою благодарность.

Боль утраты не проходила. К тому же ей было ясно, что в последние дни жизни старика в его разбитой голове мерцал крохотный огонек — и это была мысль о ней. Он умер, не зная, что судьба его подопечной переменилась к лучшему; он наверняка верил, что это когда-нибудь произойдет, ибо в сундуке, где он хранил ее вещи, она нашла засунутый в дорожную сумку отличный гвардейский меч — оружие, которым она охотно пользовалась. Старик об этом знал… Увидев его последний подарок, она расплакалась. Сейчас, вспоминая своего благодетеля, она с грустью коснулась рукояти висевшего на поясе оружия.

Насыщенный дождем ветер, явно повинуясь движению ее руки, ворвался под коричневую накидку, приоткрыв небрежно зашнурованную куртку из лосиной кожи и короткую юбку, едва прикрывавшую голенища крепких, доходивших до середины бедер кожаных сапог. Она раздраженно дернула полы плаща. Налуч, скрывавший в себе не слишком большой лук, чуть сдвинулся; она поправила широкий ремень на плече и двинулась дальше.

Пора была еще ранняя, народу на улицах ей встретилось немного. Сгорбившись под напором ветра, люди безразлично проходили мимо. Она удивленно остановилась, когда дорогу ей преградил высокий массивный мужчина. Подняв взгляд, она долго смотрела прямо ему в лицо, скрытое в тени обширного капюшона.

— Нет, — наконец сказала она, — я, кажется, сплю… Ранер? Ведь не сошла же я с ума? Ну нет, не в этот раз.

— Именно что сошла, Охотница, — ответил он, оглядываясь по сторонам. — Я уже три дня караулю тут словно пес. Дай это. — Он протянул руку.

— Мой лук? — изумилась она.

— Как раз лук больше всего привлекает внимание, — нетерпеливо бросил он. — Женщина без лука — ничего необычного. Ну давай же, наконец! Быстрее, Охотница, нет времени.

Он с трудом запихнул лук под плащ.

— Идем, госпожа. Расскажу все по дороге.

Они пошли дальше. Она выжидающе молчала, но, несмотря на данное обещание, Ранер за первые несколько десятков шагов не произнес ни слова.

Кроме него, в Громбе не осталось никого, кто знал бы Басергора-Крагдоба. Когда король гор покинул Громбелард, грозный силач не сумел найти себе места. Он хотел и умел быть лишь орудием; он желал служить, приносить кому-то пользу, но служить было некому. Хель-Крегири, наследница Крагдоба, сделала его своим рабом; она не любила его и не ценила, о дружбе не было даже речи. Ранер, говоривший когда-то: «Скажи, что сделать, и я сделаю», мучился, служа тому, кто не умел и даже не хотел воспользоваться его возможностями. Однако Тяжелые горы были только одни, и в них правила именно Хель-Крегири. Правление это выглядело не лучшим образом, но было достаточно жестким, ибо отдельный человек не в силах был из-под него вырваться. Отказавшись повиноваться, Ранер вынужден был бы бежать из Громбеларда. Этого он, однако, делать не хотел. Просто не мог.

Молчание затягивалось. Каренира потеряла терпение.

— Ну? — раздраженно буркнула она.

— Хель-Крегири хочет тебя заполучить, — объяснил он… по крайней мере, считал, что объясняет.

После чего он снова замолчал.

— Нет, ради всех… — После долгого тщетного ожидания разозленная лучница остановилась. — И это все? Ничего больше не скажешь?

— Идем, госпожа. Она назначила награду за твою голову. Высокую награду.

Армектанка изумилась не на шутку.

— Ранер, да ты бредишь!

— Несколько дней назад я услышал об этом в корчме. Слышишь, госпожа? В корчме. Раз о таких вещах болтают за пивом, значит, об этом знает весь Громбелард. Ты не знала? — Его слова прозвучали скорее как утверждение, а не вопрос. — Любой бандит на тракте готов ткнуть тебя ножом, Охотница. Твой лук прямо-таки кричит о том, кто ты такая. Никто здесь не носит подобного оружия. Идем же, наконец!

— Нет, этого не может быть, — возразила она. — Еще что-нибудь знаешь?

— Нет, — отрезал Ранер. — Не люблю знать больше, чем следует, — совершенно искренне добавил он.

— Но ведь ты — из воинов Хель-Крегири? — заметила она, помолчав.

— Воин, который о таком деле, как награда за голову Охотницы, узнает в трактире, — язвительно бросил он. — Я ей больше не принадлежу. Нашел себе командиршу получше.

— И кого же?

— Арму, — с улыбкой ответил он.

Арма была сестрой Ранера. Она ушла из Громбеларда вместе с Басергором-Крагдобом.

— Арма вернулась? — Каренира снова остановилась.

— Идем, госпожа. Это тебя беспокоит или радует?

Если это было иронией, то вполне уместной. Трудно сказать, любили ли они с Армой друг друга. Хотя… Отношения, сперва попросту невыносимые, вместо того чтобы ухудшаться дальше, какое-то время спустя несколько улучшились.

— С Хель-Крегири можно больше не считаться, — заявил Ранер, не скрывая удовлетворения.

Каренира покачала головой. Она знала Хель-Крегири… Но Арма и в самом деле была крепким орешком. Для любого. Хитрая интриганка, она была лучшей шпионкой Крагдоба. Она редко уходила в горы. Ранера знали все люди короля гор — об Арме знали немногие. Мало кто вообще слышал, что у силача есть сестра.

— Куда мы идем?

— Здесь живет один купец, который много путешествует. Как и положено купцу. Я забочусь о его доме.

— Ага.

Разбойник сторожил дом купца.

Арма изменилась не слишком сильно; чуть иначе укладывала необычно пышные, солнечно-желтые волосы, стала больше заботиться о себе. Каренира с удивлением обнаружила, что вид этой женщины, которую она когда-то недолюбливала, теперь доставляет ей истинное удовольствие. Может быть, потому, что Арма, как и ее брат, были частью старых добрых времен? Охотница внезапно затосковала по огромному, всегда спокойному мужчине, который вместе со своим другом-котом столь легко и уверенно заправлял в Тяжелых горах. Прежде чем она успела спросить, Арма сказала сама:

— У них все прекрасно… Они передают тебе привет.

Армектанка кивнула.

— Рбит велел тебе сказать, — добавила блондинка, — что… вы обе должны ждать. Он сказал, что ты поймешь.

Каренира улыбнулась.

— Понимаю.

Внезапно она помрачнела.

— Что случилось? — спросила Арма. — Не думай ничего дурного, — быстро сказала она. — Я только хочу… хотела…

— Нет, ничего… Последнее, что я слышала от Рбита, было именно «жди», — вздохнула лучница. — Он сказал, что они еще вернутся. Вот я и… жду.

Блондинка прикусила губу.

— Я ушла вместе с ними, потому что думала, что мне удастся уговорить Глорма вернуться. Но от этой мысли я уже отказалась. Басергор-Крагдоб счастлив в Роллайне, — сказала она с легкой иронией, но вместе с тем с сожалением и горечью. — Рбит — совсем другое дело. Ведь это кот. Ему везде хорошо, но все-таки лучше всего он чувствовал себя здесь. Решение Глорма провести остаток жизни в Роллайне — непробиваемая стена, но если только в этой стене образуется хоть малейшая щель, Рбит тотчас же в нее пролезет. Он умеет быть терпеливым… и ждать… — Она медленно кивнула. — Я уже поняла, что он хотел тебе сказать. Я не знала, что ты настолько… — Она не договорила.