Однако осторожность уже не требовалась.
Подсотник лежал на земле мертвый. Лежавший рядом с ним легионер при виде десятника гвардейцев приподнялся на локте и сел. Из его правого бедра торчала тяжелая стрела. Бросив на нее взгляд, Эгдех понял, что у солдата наверняка раздроблена бедренная кость.
— Докладывай, — приказал он.
— Он стрелял оттуда, — с трудом проговорил легионер, показывая на скопление скал. — Он убил подсотника, но мы не знали, где он… Потом он попал и в меня.
— Где остальные?
— Побежали туда, как только увидели, откуда он стрелял… Их больше нет! — истерически крикнул солдат. — Он наверняка все еще сидит там… Он убил их! Я слышал, как они сражались!
— Вы нашли сотника?
— Убит! Все убиты!
— Ты видел труп?
— Да!
— Труп сотника видел? Где он?
Солдат судорожно сглотнул.
— Сотника? Нет… не видел. Но он наверняка убит!
Эгдех заскрежетал зубами.
— Лежи здесь. Пока я не вернусь.
— Я тебя убью!
— Лежи здесь! — рявкнул Эгдех. — Арбалет у тебя есть? Возьми его и лежи! Жди, пока не вернусь, и не стреляй в меня, когда увидишь! Откуда эта сволочь стреляла? Оттуда?
Легионер тяжело вздохнул и кивнул.
Прячась среди скал, Эгдех по большой дуге начал подбираться к тому месту, на которое показал солдат. Времени на это потребовалось немало — десятнику пришлось призвать на помощь весь свой опыт и терпение. Наконец он нашел позицию, откуда можно было увидеть предполагаемое убежище Бельгона. На земле виднелись два неподвижных тела. Похоже, раненый легионер был прав — бегавший по горам безумец медленно, но верно сокращал численность его отряда.
Бдительно оглядываясь по сторонам, готовый к любым неожиданностям, Эгдех обследовал место схватки. У одного солдата была разбита голова, а в груди торчал меч; десятник решил, что легионеры застали Бельгона врасплох, когда он перезаряжал свой арбалет, и безумец сперва воспользовался им в качестве дубины, оглушенного же солдата добил лишь после того, как расправился с его товарищем, — все следы указывали именно на такой ход событий. Но двое убитых отнюдь не были малыми детьми — десятник обнаружил многочисленные следы крови, даже не капли, но пятна… В нескольких шагах лежал порванный на куски мундир. Бельгон, видимо, был серьезно ранен, может быть, даже смертельно. Скорее всего, ему удалось победить, воспользовавшись коротким мгновением, пока его соратники (может быть, даже подчиненные из его собственной тройки!) с недоверием смотрели на убийцу, на товарища по оружию, легионера, который в них стрелял… Лишь потому тройнику удалось справиться с двумя противниками. Но и он не вышел из схватки невредимым.
Держа наготове арбалет, Эгдех двинулся по кровавому следу. Проклятая местность, изобилующая множеством укрытий, была самым большим его врагом. Десятник понял, что, ползая от скалы к скале, он никогда не доведет дело до конца. Все говорило о том, что вполне можно было рискнуть и пойти открыто, быстрее. Тяжелораненый арбалетчик, даже если бы заметил его первым и выстрелил, наверняка бы промахнулся. Эгдех не был трусом — опасность манила его, без нее жизнь утратила бы для него всякий смысл. Хотя, естественно, опасность должна была находиться в пределах разумного… Эгдех вовсе не искал глупой и внезапной смерти.
Из-за скал неожиданно появилась скорчившаяся человеческая фигура. Гвардеец молниеносно присел, в мгновение ока сообразив, что мундира на этом человеке нет, значит, это не пропавший сотник и не товарищ из отряда… Он выстрелил и услышал крик, подтверждавший, что выстрел попал в цель. Эгдех метнулся вперед, вытащив меч.
Девушка, которой стрела попала в живот, лежала среди острых каменных обломков, плача и извиваясь от боли. У Эгдеха потемнело в глазах — все враждебные силы этого мира как будто договорились его уничтожить! Подбежав к лежащей, он склонился над ней.
— Я уже… не убегу… — всхлипывая, проговорила она. — Не трогай меня… А-а… как больно…
Десятник выпрямился, беспомощно озираясь. Увидев свернувшееся в клубок тело у подножия скалы неподалеку, он на мгновение замер, а потом бросился туда.
— Не бросай меня… а-а-а! — крикнула девушка.
Он не обращал на нее внимания.
Бельгон лежал на боку, обхватив руками прижатые к груди колени. В широко раскрытых глазах застыла боль — и ничего больше. Эгдех немного постоял, потом несколько раз пнул труп, наконец сплюнул и ушел.
Несколько мгновений. Всего несколько мгновений, и он увидел бы мертвого Бельгона — и не выстрелил бы в эту проклятую дартанку.
Откуда он мог знать, что девка сбежала? Надо было поговорить с Лордосом…
Лысый десятник имел как глаза, так и разум. Он видел, что эта женщина небезразлична командиру. Ругаясь себе под нос, он пытался представить, что будет, если рыжеволосая красотка умрет. Умереть же она могла очень легко; могла и даже должна была… Десятник хорошо разбирался в ранах. Гладкие разрезы от меча, даже длинные и неприятные на вид, заживали довольно легко. Совершенно иначе обстояло дело с глубокими ранами, от острия или, как в этом случае, арбалетной стрелы. Небольшая дырочка в теле мало что говорила о повреждениях, учиненных стрелой внутри.
Торчащая в животе стрела из тяжелого военного самострела — дело почти безнадежное. Девушке предстояло умереть в муках. Небывалых муках.
Эгдех представил себе сотника, который на это смотрит…
Он наклонился над девушкой. Та открыла заплаканные глаза и попыталась протянуть руку. Именно тогда Эгдех вдруг обнаружил, что с удовольствием стоял бы так и смотрел на нее — до самой смерти. Ее смерти.
— Ваше благородие, — сказал он, — прекрасно знает, что сотник ее любит. Но похоже, сотника уже нет в живых. А представь, что будет, если он все-таки жив? Никто пока не нашел трупа. Может, сотник жив — и что тогда?
— Не бросай меня… А! Как больно…
— Не брошу, — ответил он, присев рядом.
Внезапно он зажал ей рот рукой, схватился за древко стрелы и дернул со всей силы. Девушка глухо взвыла, вытаращив глаза, потом вся напряглась и застыла неподвижно, неестественно выгнувшись и продолжая протяжно стонать; тяжелая мужская рука заглушала крик. Эгдех тщательно спрятал стрелу, ибо нарисованные на ней две черные полоски явно говорили о том, что она выпущена из гвардейского арбалета. Легионеры пользовались стрелами, обозначенными зеленым цветом, а Бельгон был легионером… Не убирая руки с лица пытавшейся безнадежно и слабо сопротивляться женщины, Эгдех сел ей на грудь, достал меч и, орудуя клинком — ему было довольно неудобно, — пронзил острием нижнюю челюсть, между подбородком и шеей. Она пыталась вырваться, и он всем своим весом оперся на руку, которой закрывал ей рот, чтобы прижать голову к земле и таким образом обездвижить. Он медленно проталкивал острие все дальше, протыкая язык, пока не наткнулся на сопротивление нёба. Девушка хрипела и стонала, придушенная тяжестью мужской руки, глаза почти вылезли из орбит. Десятник чувствовал, как упирающаяся в лицо дартанки рука начинает расплющивать губы, вдавливая зубы в рот. Он сильнее толкнул второй рукой, и меч неожиданно преодолел преграду; девушка под ним дернулась, ударила руками о землю и застыла неподвижно.
Эгдех убрал руку с ее лица и встал.
Рыжеволосая красавица из Роллайны после смерти выглядела отталкивающе. В полуоткрытом рту поблескивало озерцо крови, из которого вскоре потек тонкий ручеек; вытаращенные глаза тоже налились кровью. Лицо не сохранило даже следов красоты, и Эгдех подумал, что все это тщета, ничего больше. Перед лицом войны и смерти ничто не имело значения — армектанцы знали, что делали, вознося хвалу своей Арилоре… Гвардеец внимательно огляделся по сторонам и, не увидев ничего подозрительного, извлек из раны свой меч, вытер его и убрал в ножны. Потом быстро подбежал к трупу Бельгона, забрал меч безумца и одну, помеченную зеленым, стрелу.
Возвращаясь в пещеру, он едва не споткнулся о труп командира. Сотник лежал спокойно и безмятежно, словно спал, без боли на лице, без какой-либо ненависти, гнева или страха в широко раскрытых серых глазах. Судя по всему, он сидел на большом камне, возможно, о чем-то размышляя, когда стрела попала ему в спину. Эгдех немного постоял, думая, сколь странно порой складывается судьба, — а потом пошел дальше. Нужно было послать людей за раненным в бедро солдатом… и за всеми убитыми. А потом устроить похороны.
