— Я буду считать часы, миледи. — Он отвесил короткий поклон и зашагал назад к садовому домику.

Обед прошел в приятной обстановке. Утренняя дистанция исчезла, однако непринужденность, которая была между ними раньше, не вернулась. У нее было такое чувство, будто Гидеон наблюдает за ней пристальнее обычного, примеряется к ней, оценивает ее. Он казался не таким уверенным в себе, как прежде.

Поэтому после обеда Гидеон подвел ее к подножию лестницы, она взяла его за руку и повела в свою спальню.

Ну надо же было такому случиться, чтобы дождь пошел именно сегодня! Дождевые капли равномерно стучали по высоким арочным окнам официальной гостиной. Гидеон посмотрел в окно.

— О прогулке не может быть и речи, разумеется, если ты не желаешь промокнуть.

— Нет. Сегодня не желаю. Возможно, завтра. — Белла поднесла чашку к губам.

— Мы можем взять закрытую коляску и проехаться по окрестностям.

— Нет. Кучер промокнет насквозь.

— Какая ты заботливая.

— Стараюсь. — Белла наклонилась и поставила чашку на маленький столик перед ними./Он воспользовался возможностью полюбоваться низким декольте ее платья.

— Гм, — задумчиво промычал он, заставив себя оторваться мыслями от роскошной груди и вернуться к теме обсуждения. Чем заполнить остаток их последнего дня вместе? Ему не хотелось потерять его зря, ибо завтра он уезжает. Гидеон почесал подбородок. Есть очевидный ответ. Но…

— Чем бы ты хотел заняться, Гидеон?

Он замер. Ни одна женщина никогда не задавала ему такой вопрос. Никто, кроме Беллы.

— Гидеон?

Он тряхнул головой и встретился с ее вопросительным взглядом.

— Чем бы ты хотел заняться? — медленно повторила она.

— Э… — Перспектива множества вариантов была пугающей, он не знал, что выбрать. Возможно, стоит прибегнуть к ее помощи. — Есть у тебя какое-то особое предпочтение, о котором мне следует знать?

— Нет. — Она сцепила руки на коленях и выжидающе вскинула брови, готовая исполнить любой его каприз.

Он поерзал в кресле, чувствуя, что не в силах пошевелить языком, а он не делал сегодня ничего, чтобы утомить этот конкретный орган, по крайней мере пока. Он в отчаянии вглядывался в ее лицо, ища хоть какой-то намек на подсказку или скрытый мотив, побудивший поставить его в такое откровенно затруднительное положение, но обнаружил лишь легкую улыбку на губах.

Она самая красивая женщина, которую он когда-либо встречал.

— Я хочу сделать с тебя набросок.

Эти слова вырвались у него так неожиданно, что он испугался. Но взять свои слова обратно не мог.

— Ты художник?

— Разумеется, нет.

 Белла нахмурилась.

— Не обязательно делать это, если не хочешь. Можно заняться чем-то другим. — Она разочарована, потому что он предложил нечто настолько незначительное? Быть может, ожидала, что он предложит заняться любовью? Женщинам всегда нравится слышать, что они желанны.

— Нет. Я буду твоей натурщицей. Хочу посмотреть, как ты меня изобразишь.

— Не жди шедевра. Я не слишком искусен, — ответил Гидеон, затем наклонился, чтобы погладить ее колено через юбки, и понизил голос, желая проверить искренность ее ответа. — Есть другие занятия, предпочтительные для меня.

Ее дыхание участилось, как он и ожидал. Он оставил без внимания растущее разочарование, подавляющее чувство неуместной надежды и улыбнулся ей медленной, греховной улыбкой.

Она шлепнула его по руке, пробирающейся вверх по бедру.

— Тебе так легко от меня не отделаться. Идем. — Она поднялась. — Нам нужно перейти в мою гостиную.

Шелестя юбками, Белла вышла из комнаты.

Белла рылась в ящике стола, когда услышала шаги в коридоре, и улыбнулась. Она почувствовала, когда он вошел в комнату. Атмосфера изменилась, заряженная его присутствием.

— Вижу, ты помнишь, где находится моя гостиная. — Она не стала ждать ответа Гидеона. — Ручка или карандаш? Извини, мелков у меня нет. Акварели — предпочтительный материал для леди. Но ты сказал, что будешь делать набросок, а не рисовать.

— Никогда не пользовался мелками. У меня их просто не было.

Она оглянулась через плечо. Сцепив руки за спиной, с лицом, абсолютно лишенным выражения, он стоял в паре шагов от все еще открытой двери. Это была его идея, почему же у него такой вид, будто он ждет нагоняя от отца? Что ж, как она уже сказала, ему не отвертеться. Она сразу же ухватилась за его предложение и не намерена отступать.

— Карандаш или ручка? — снова спросила она.

— Лучше карандаш.

Кивнув, она снова порылась в ящике и отыскала карандаш, затерявшийся среди писем в глубине. Задвинув ящик, Белла положила карандаш поверх двух листков белой бумаги.

— Вот, или ты предпочитаешь вернуться в большую гостиную?

— Зачем? Здесь очень хорошо.

— Где я должна находиться? Он огляделся.

— На канапе.

— Мне сесть? Что я должна делать? — Это становилось смешным. Почти комичным. Но она в отличие от Гидеона не настолько искусна в создании вокруг себя непринужденной атмосферы. Если они продолжат в том же духе, то скоро она будет вкладывать ему в руку карандаш и спрашивать, хочет он нарисовать линию или круг.

— Что ты обычно делаешь, когда находишься здесь? Что ж, вопрос — это уже хорошо. Они двигаются в правильном направлении.

— Обычно вышиваю. Улыбка тронула его губы.

— Свои розы. Наволочка у меня на подушке, полотенце на умывальнике и то, что в корзинке, в которой мне приносят завтрак. Все они украшены вышитыми розами.

Она смущенно улыбнулась:

— Надо же как-то проводить вечера.

— Мне особенно нравятся те, что на наволочке. Они очень похожи на розы в оранжерее. Китайские. — Он закрыл дверь и прошел дальше в комнату. Шаги его были легкими и непринужденными. — Возьми, что тебе нужно, и сядь на канапе.

— Хорошо. — Белла пошла в спальню, взяла пяльцы и коробку с нитками. Вернувшись, обнаружила его устроившимся на обитом ситцем стуле напротив светло-зеленого канапе с карандашом в руке, лодыжка одной ноги на колене другой в качестве подставки для толстой книги с положенным на нее листком бумаги.

Белла села и расправила юбки, сложила руки поверх шитья на коленях.

— Как мне сесть?

Выпятив губы, Гидеон задумчиво изучал ее. Она подавила желание поерзать под его пристальным взглядом.

Он встал, отложил книгу и карандаш. Вытащил несколько белокурых прядей из шпилек, пальцами коснувшись уха.

— Ты слишком совершенна.

От звука его голоса у Беллы перехватило дыхание. Ее захлестнула волна желания, как несколько минут назад в гостиной. Он делает это нарочно, она уверена в этом.

— Разве бывает что-то слишком совершенное? — спросила Белла, вскинув брови.

Он удержал ее взгляд. Он казался выше, когда стоял, в то время как Белла слегка запрокинула голову. И все же, как всегда с ним, не чувствовала ни малейшего страха.

— Да. Но в искусстве совершенство не приветствуется, — сказал Гидеон, снова устроившись на стуле.

— Что я должна делать?

— Вышивай.

— Но если я буду шевелиться, ты не сможешь рисовать.

— Не волнуйся. У меня в голове твой образ. Просто делай то, что ты обычно делаешь. Представь, что меня здесь нет.

Это невозможно. Она не может не думать о нем. Его широкие плечи полностью закрывают спинку женского стула, а его присутствие затмевает все вокруг. Но, чтобы исполнить его просьбу, Белла взяла пяльцы, вытащила иголку, которая была воткнута в натянутое полотно, и возобновила работу над частично вышитой розой.

Тихий скрип карандаша по бумаге успокаивал. Пальцы ее работали, пронизывая иголкой ткань и туго натягивая нитку, в то время как мысли блуждали.

Проснувшись утром, Белла проклинала дождь, ибо желала провести последний день вместе с ним, гуляя по розарию. Ей хотелось наслаждаться каждой минутой с ним, не дать ни одному мгновению пройти зря, но она боялась, что после чая он вернется в садовый домик. Поэтому и ухватилась за его просьбу сделать с нее набросок. Просьбу, которой она от него не ожидала. Хотя следовало бы. У него определенно руки художника — с длинными пальцами, сильными, но изящными, подвижные и очень ловкие.