И почему ее совсем не удивляет, что мистер Роуздейл читает эту газету?

Она взглянула на миссис Тавишем.

— Нет, я не планирую поехать в Лондон. Я вполне довольна жизнью здесь, в Боухилле. Я просто попросила прислать «Тайме» на случай, если это доставит удовольствие лорду Стирлингу.

— Алорд Стирлинг должен приехать? — Выражение невинного любопытства миссис Тавишем не могло замаскировать горячего желания заполучить новость, о которой можно будет посплетничать в деревне. Белла опустила взгляд в тарелку. Зачем она упомянула Стерлинга? Ей неприятно было признаваться, что муж не предупреждает ее о своих приездах и отъездах. Это заставляло ее чувствовать себя такой неважной, такой незначительной, словно ее постоянное проживание в Боухилле нечто такое, о чем даже думать не стоит. Она судорожно сглотнула, чтобы смягчить ком в горле, и, не в состоянии все время лгать единственной женщине, которую называет другом, сказала:

— Я не знаю точную дату приезда его сиятельства, но на всякий случай организовала доставку газеты.

— У вас есть родные в Лондоне, не так ли?

— Да, миссис Тавишем. Мой старший брат делит свое время между Мейфэром и Норфолком, родовым имением. — Напрочь потеряв аппетит, Белла положила нож и вилку по обе стороны тарелки. Когда мысль о Филиппе стала хуже мыслей о Стерлинге? Возможно, когда она потеряла надежду получить от Филиппа хотя бы весточку, не говоря уже о визите.

— Все верно. Ваш брат — граф Мейбурн. Я часто забываю, поскольку вы редко говорите о нем. Какая жалость, что неотложные дела не позволяют ему приехать в Боухилл, но не к лицу пэру уезжать из Лондона, когда заседает парламент.

Филиппу не нужна никакая отговорка, чтобы удерживать его подальше от Шотландии. Ее присутствия здесь вполне достаточно.

— Да, он крайне занятой человек, который очень ответственно относится к своим обязанностям.

— Приятно слышать, — объявил мистер Тавишем с угрюмым кивком. — Нет ничего хуже, чем член палаты лордов, не присутствующий на заседаниях парламента. Некоторым из этих молодых вельмож следовало бы постыдиться. Проигрывают состояния, оставляя семьи ни с чем. Кошмар!

Нет, Филипп никогда не будет настолько безответственным, чтобы забыть о своем долге. Эта черта присуща ей одной.

— Уолтер. — Миссис Тавишем нахмурилась и выбрала еще один кусочек шатобриана на большом серебряном блюде, поставленном рядом с ее тарелкой на обеденном столе. Затем громко охнула, отчего ее внушительный бюст затрясся. — Чуть не забыла сказать вам. Наша старая кобыла разрешилась жеребенком в субботу. Такой длинный, с тонкими ножками и нежнейшим носиком. Милейшее создание. Вы должны заехать посмотреть на него.

Белла кивнула и, как могла, попыталась скрыть вздох облегчения. Это был лишь вопрос времени, когда тема семьи Беллы наскучила старой женщине.

Они перешли в гостиную, где мистер Тавишем не отказал себе в удовольствии выпить стаканчик портвейна, а они с миссис Тавишем пили чай. Когда возобновился разговор о жителях деревни, Белла обнаружила, что ей все труднее удерживать мысли на ее теперешних собеседниках. Они проносились мимо удручающих тем Стерлинга и Филиппа и с готовностью устремлялись к  мистеру Роуздеилу, ко всем тем чудесным вещам, которые он проделывал с ней сегодня днем, и всем тем восхитительным вещам, которые еще сделает.

Но когда Тавишемы наконец уехали, Белла безжалостно подавила порыв помчаться к мистеру Роуздеилу и отправилась к себе в спальню.

Страсть не правит ею — это она управляет страстью.

Гидеон рассеянно протянул руку. Края листьев легонько царапали голые пальцы, когда он шел вдоль ряда кустов, окаймлявших розарий.

Он не получил записки от леди Стерлинг ни вчера вечером, ни сегодня утром. Предоставленный сам себе, он использовал «Тайме» и несколько пасьянсов, дабы убить утренние часы. Слуги леди Стирлинг были внимательны к деталям, как и она. Все, что потребовалось, — это одна просьба, чтобы лондонская газета стала неотъемлемой частью корзины с завтраком, доставляемой в коттедж каждое утро.

Но когда утро перетекло в день, он поймал себя на том, что в нем начинает расти странное нетерпение. Единственными звуками в коттедже были дробное постукивание подошвы его сапога о половицы и шелест карт, когда он сидел за обеденным столом и нехарактерно проигрывал одну игру за другой. Разочарованный, он возлагал вину на то, что не привык так много часов проводить один, находясь в доме дамы. Визиты в сельские имения длились обычно всего несколько дней, поэтому его клиентки редко позволяли провести слишком много времени, не прибегая к его услугам, будь то общение или другие, более приятные занятия. Близость также являлась существенным фактором. Его покои обычно состояли из гостевой комнаты, удобно расположенной рядом с их спальнями в главном доме. Прогулка по коридору могла свести его лицом к лицу с хозяйкой дома.

Использование гостевого коттеджа являлось своего рода роскошью. Или Гидеон считал это роскошью до того, как одиночество не одолело, его.

Не то чтобы ему требовалось постоянное общение с кем-то. Когда его расписание было открыто, он с удовольствием проводил день-два один в своей квартире, прежде чем отправиться к портному или проверить удачу в каком-нибудь джентльменском игровом клубе Уэст-Энда. Но здесь все иначе. Он чувствовал себя скаковой лошадью, слишком долго остающейся в стойле. Он знал свою цель пребывания в Боухилле, и неопределенность того, когда же его призовут на беговую дорожку, мешала ему расслабиться.

Впрочем, беспокоиться рано, впереди еще много дней. Результат вчерашней прогулки в коляске удерживал в стороне озабоченность, что он теряет свое хваленое мастерство в обращении с прекрасным полом. Она придет к нему. Но когда? Ожидание действовало ему на нервы. И Гидеон решил отправиться на прогулку.

— Мистер Роуздейл!

К нему направлялась служанка. Гидеон остановился.

— Да?

— Для вас, сэр. — Служанка протянула ему записку.

— Спасибо.

Служанка ушла, и Гидеон развернул послание. Приглашение на пятичасовой чай. Улыбка тронула его губы. Он посмотрел на карманные часы и нахмурился. Было всего два часа.

Гидеон направился к коттеджу.

Гидеон поставил пустую чайную чашку на блюдце на ближайший приставной столик.

 — Хотите еще чаю?

— Нет, благодарю.

— Как насчет пирожного? Они бесподобны.

— Нет, спасибо, — отозвалась она.

— Вам ничего не нужно?

Улыбка тронула губы.

Это была новая улыбка. Такой он еще не видел. Много бы он отдал, чтобы узнать, что происходит в этой прелестной головке. Сидя на краешке дивана цвета слоновой кости, с аккуратно расправленными на ногах изумрудными юбками, идеально прямыми плечами и спиной, она казалась такой царственной, такой неприступной, почти холодной. Но он-то знал, что это не так.

Леди Стирлинг подняла глаза.

— Прогулка. Я пробыла в доме весь день и хотела бы прогуляться.

Это не то, что вызвало лукавый изгиб ее губ. Ну что ж, все равно потом она ему скажет. По крайней мере пока что они пьют чай в официальной гостиной с открытой дверью, за которой время от времени мелькают слуги. Ее экономка прошла по меньшей мере раз пять за последние двадцать минут.

— Если вы закончили, мы можем идти.

Она отклонила его предложение взять ей шляпку или шаль. Они вышли из дома. Она взглянула на небо, когда они проходили по усыпанной гравием подъездной дорожке.

— Если б я мог, то вызвал бы солнце для вас.

Ее шаги замедлились, и она медленно оглядела его с улыбкой, полной неожиданной радости.

— Спасибо, но сегодня мне не нужно солнце.

— Это почему же?

— Вы здесь, — сказала она просто, словно такого ответа было достаточно.

Это был самый прекрасный комплимент, который он когда-либо получал. Лишившись дара речи и чувствуя себя странно незащищенным, Гидеон быстро перевел глаза на широкую лужайку перед ними и устремил взгляд на деревья вдалеке. Всего раз за четыре дня, которые он находится в Боухилле, она взлетела на вершину блаженства, так что у нее нет причины считать, что он способен соперничать с солнцем. Ее слова — всего лишь часть любовной игры, и ничего больше. Он взглянул на нее, и к нему вернулась уверенность.