Ой, только бы эта информация не достигла школы! Ламберт может не беспокоиться, с моей стороны утечки не будет. Не хватало нам еще эпидемии влюбленностей в Павла Петровича. Пусть лучше они его боятся.

…И мне теперь ночь не спать, переживать: откуда про «Локи» и Ламберта знал Летчик Ли?..

В воскресенье меня позвала в гости Наталья. Проживает она в отдаленном районе Москвы… если этот аппендикс на карте города, который даже аборигены ласково зовут «Недоделкино», можно назвать районом Москвы. Ехать по земле до него из любой точки — час, а то и два. А во всех остальных отношениях совершенно очаровательное место, и от центра, а значит, и от заклятья святого Алексея далеко. Птицы же расстояниями не смущаются.

Наталка, в черных штанах и китайской атласной блузе (из тех, что китайцы шьют для себя, а не для европейцев), тут же поставила передо мной кофе и свой фирменный пирог с сыром и жареными грушами. А потом озадачила вопросом: много ли я общалась с Татьяной Жаровой и как она мне показалась.

— Обычная девушка. Прописана, Валерка сказал, в поселке Ароматное Московской области. Приехала завоевывать Москву. Начала с размахом, но тут пришли мы и испортили ей праздник жизни. Всё.

— Это я понимаю. Девушка Прасковья из Подмосковья. А как человек, как преподаватель?

— Море обаяния, — сообщила я растерянно, — целые кучи харизмы, я бы сказала. С людьми работать умеет. Реакция быстрая. Речь довольно грамотная… Наталка, зачем тебе это?

— Галь, ну ты же знаешь нашу ситуацию, — в голосе госпожи директрисы послышались знакомые нотки. — Опять нету руководителя спортивного кружка для младших, а мы зарегистрированы как школа полного дня… чего ты смеешься?

— А ты что, серьезно?! Наталья, но ведь Жарова — аферистка!

— Это да, — с одобрением заметила старая сорока. — Артистка-аферистка. Нам таких и надо. И чтобы умели справиться с нашими детками.

— Да, но если она опять что-нибудь…

— А что она опять? Какую аферу можно провернуть в школьном кружке?

— Ну мало ли… Опять подговорит кого-нибудь дурить нормалов?

— На это у нее уже не будет времени, — спокойно заявила Наталья. И я поняла: действительно не будет.

А Наталья продолжала:

— Теперь она осознала, что с нами лучше дружить. Ко всему прочему, ей ведь деньги надо возвращать людям за неоконченный курс, а она уже много потратила: за квартиру проплатила вперед, прочие накладные расходы… Завоевание Москвы всегда влетает в копеечку, дело такое. Пришлось Танюше взять кредит под залог машины, и уезжать домой, из оплаченной квартиры, ей смысла нет. Так что в работе по специальности она оч-чень заинтересована. Разрешу ей платные курсы устроить для желающих, подороже…

М-да. Методы, которыми моя начальница решает кадровые вопросы, никогда не перестанут меня удивлять. И главное, возразить нечего.

…Крыши. Странные кусочки города, маленькие дворики, поднятые в небо. Пыльные и пустынные, как само городское небо. Необитаемые, неприютные, выветренные до трещин… Что здесь есть, так это одиночество. Ты, небо, неумолкающий ветер. И птицы.

Я заметила его, когда летела домой от Натальи. Севку выдали его братья и сестрички. Осенью вороны часто слетаются в стаи, но этот исчерна-серый водоворот над кирпичной восьмиэтажкой — будто пачку писем бросили в костер, и клочья пепла кружатся в жарком воздухе — был уж очень странен.

Симаков сидел на коньке двускатной крыши, продавив задом плоский картонный ящик и уныло сгорбив плечи. Ветер треплет волосы, к ушам тянутся проводки, в руке сигарета, в угол ящика втиснута бутылка «Балтики». Прожигаем жизнь, в общем. Как сказал бы Летчик Ли: «Тоскует моя лапушка». А Наталья, между прочим, говорила, что мой любимый ученик на этой неделе гимназию посещал нерегулярно. Можно сказать, совсем не посещал.

Вороны вились над ним. Пять или шесть ходили вокруг по коричневой кровле, поклевывали воображаемые зернышки, косились одним глазом: как ты, приятель? Одна сидела у него на правом плече, перебирала горбатым клювом Севкины черные пряди. Вздрогнула от особенно громкого пассажа в наушнике, расправила крылья — и сложила снова, не улетела.

…Вот не умею я этих душеспасительных бесед. А с чего бы мне уметь? В психологических колледжах не обучалась, свое чадо у меня маленькое. А деваться некуда, не бросать же едва оперившегося слетня в таком состоянии.

Симаков чуть не повалился назад, увидев меня. Забычковал сигарету, метнул глазами вниз, но открытая почти полная бутылка пива — не тот предмет, который легко спрятать.

А уж как трудно ее не заметить…

— Привет, Сев, — сказала я, усаживаясь рядом с ним и привычно упираясь ступнями в скат. — Ты слышал — малышня из Удельного нашлась?

По моему, он не сразу осознал мои слова, так настроился, что речь пойдет о прогулах, пиве и сигаретах. Но когда дошло — просиял. И выдернул бананы из ушей.

— Ну! Галина Евгеньевна, а где они были?

Я начала рассказывать, старательно обходя свою роль в инциденте и размышляя, как бы это незаметно ввернуть, что Баранов изменил Ивановой. Ох, никак не ввернешь, абсолютно непедагогично получится…

— Так эти гады что — отнимали у малых Облик? И продавали всякой сволочи?

— Именно. И не только у выдвиженцев, а еще и у поздних. Но теперь эту лавочку прикрыли. Главарь, правда, смылся в чужом Облике. — Я не стала говорить, в чьем именно.

— А остальных всех взяли?

— Не всех. Но никуда они не денутся.

— Просто я тут видел одного… Он был ворона, но летел… — Сева сморщил лоб, подбирая слова. — Погано летел. Как… как человек.

— Что, растопырив ноги и головой вниз? — уточнила я. Севка засмеялся, но тут же снова стал серьезным.

— Нет, не головой вниз. Он так летел… как будто не умел. Или боялся. Тупо. Через дом перелетал вот так, — Симаков описал ладонью синусоиду. — И еще против ветра пер — ыпс, ыпс, ыпс…

Взмахивая локтями и скроив зверски-дебильную рожу, Севка показал, как именно пер незнакомец. Потом замер и подозрительно взглянул на меня.

— Галина Евгеньевна, вы чего?

— Все нормально, просто думаю. — Когда мне внезапно приходит мысль, со стороны это часто выглядит так, будто у меня стряслось несчастье. Севкина пантомима живо напомнила мне институтский двор и угрюмых птиц, рассевшихся на самых толстых ветвях. Будто боялись свалиться.

— Где, говоришь, ты его видел? — спросила я, боясь поверить.

— За городом, у Минского шоссе. Я посмотрел, куда он летит. Там поселок один есть для богатеньких буратин.

— Показать сможешь?

— Легко. — Севка вытащил из внутреннего кармана потертую карту Москвы и области, не сверяясь со схемой, открыл нужный разворот и ткнул пальцем:

— Тут. Только их еще здесь нет, недавно построились. Вот отсюда, видите, ветку к ним проложили, а вот здесь и здесь их поместья.

— Ага. В какое конкретно поместье он летел, не обратил внимания?

— Не обратил. Я же не знал тогда!

— Ничего страшного. (И в самом деле, если известен поселок, остальное — дело техники; Валерка вон всю область перерывает.) Севка…

Это прозвучало проникновенно. Парень даже вытаращил на меня глаза.

— Ты мой лучший ученик. Ты гений. И… и все у тебя будет здорово. И так, как ты хочешь.

Симаков умудренно покачал отросшими волосами: мол, откуда вам знать, Галина Евгеньевна, что вы вообще понимаете в жизни.

— Будет-будет. Вот увидишь.

Мне показалось, он мне поверил.

— Ладно. Ну, я это… полетел. Мне еще к олимпиаде по русскому готовиться.