– Но этот русский…

– Ты не понимаешь, чем отличается Дмитрий, Эм? То же самое, что получать зарплату фальшивыми деньгами или резаной бумагой. Я знаю, что такое настоящие отношения, – когда-то я, продолжая метафору, тратила реальные деньги, я швыряла их направо и налево.

– Это звучит не слишком честно, Глор.

– А Дмитрию не нужны реальные вещи. Вот реальные деньги – да. Твой папа никогда тебе не показывал… Ты понимаешь, о чем я говорю?

– Ну разумеется, Глория. – Она складывает стаканы на поднос. Целует меня в щеку. – Помоги мне донести.

Я хватаюсь за край подноса.

– Ты меня не слушаешь.

– Я слушаю. – Она открывает дверь. Я иду следом. – Но этот фальшивый русский не подходит к моей гостиной. Я не хочу, чтоб он травмировал моих гостей.

Она беспокоится не напрасно. Когда мы переставляем стаканы на буфет, я нечаянно слышу, как Дмитрий читает лекцию Максу и Нине тоже:

– Телефонная карта ничего не доказывает. Пи-Джей и Глория были близки, он оставил карточку, когда был у нее в гостях, а обнаружив пропажу, позвонил в телефонную компанию, чтобы карточку аннулировали.

– И он не замечал пропажи больше года?

– Они не расставались до конца жизни Пи-Джея. Не стоит верить всему, что вы читаете. Он был ее наставником, а когда его не стало, я предложил ей занять его место.

Дмитрий считает, что историю с телефонной карточкой прессе выдало ФБР. Он не понимает, что такое «пиар». Самообличение – единственное, что заставляет людей верить в твою невиновность.

Но он делает свое дело – старается быть полезным мне.

Я оставляю его. Эмили включила танго и прибавляет звук всякий раз, когда проходит мимо стереосистемы. Кто-то незнакомый приглашает меня на танец. Я соглашаюсь, но места для танцев нет. Все больше пьянея, я продолжаю поглощать скотч, стакан за стаканом, и в каждый следующий наливаю больше, чем в предыдущий. Дейрдре, похоже, уже несется в ванную, избавляться от выпитой текилы. Джерри расстроен, потому что Дейрдре не позволяет ему остаться в ванной.

– Она может утонуть, – настаивает он. – Скоро полночь?

– Что?

– Я хочу быть со своей невестой.

– Для этого тебе придется стать унитазом. – Я улыбаюсь, но начинается торжественный отсчет времени, и он уходит.

Наступает полночь. Меня целует несколько мужчин, потому что они со мной незнакомы, а я незнакома с ними. Я отвечаю на их поцелуи дольше и глубже, чем они ожидали. Один кладет руку на мою задницу. Я забираю у него стакан с остатками шампанского и допиваю. Сделки. Хороший секс похож на успех в деле или на идеальное преступление, но все это не имеет значения, потому что утром все забудется. По крайней мере, я так чувствую.

Комната покачивается, когда я двигаюсь. Я обнаруживаю в своей руке сигарету. Кто-то подносит мне зажигалку.

Это Дмитрий.

– Почему ты меня игнорируешь? – спрашивает он. От выпитой водки его акцент усилился.

Он выглядит расстроенным. Я целую его, раздвигая его губы своим языком.

– Ты же куришь сигары.

– Не в этом дело. Почему ты меня игнорируешь, Глория? Бросила меня здесь, точно не хочешь, чтобы нас видели вместе?

– Я не понимаю, о чем ты. Терпеть не могу сигареты. У тебя найдется для меня сигара? – Я допиваю остатки скотча, затягиваюсь «Данхиллом» так глубоко, что легкие начинает жечь, и выпускаю дым в его лицо. Дмитрий – большой и круглый, он сложен как рептилия, лицо у него похоже на обеденную тарелку. – Некоторые мужчины находят это сексуальным, – объясняю я.

– Ты пьяна, – говорит Дмитрий, точно это какое-то откровение, что-то, чего раньше мы не понимали, но теперь все станет просто и ясно. – Я в тебе не понимаю, Глория, только одного – что ты напиваешься, а потом ведешь себя, как ребенок.

Я снова выпускаю дым ему в лицо, хихикаю.

– Прекрати, Глория. – Он топает ногой. Его пухлые руки раскрываются и сжимаются, как морские анемоны. Кажется, он сейчас заплачет. – Прекрати и послушай меня. Я намного старше тебя. Я знаю то, чего не знаешь ты.

– Например? – Я обнаруживаю, что, если прищуриться, Дмитрий начинает двоиться у меня в глазах.

– Ваше поколение, я его не понимаю. Ты не слушаешь.

– Я тебя слушаю, просто не желаю отвечать и вообще разговаривать с задницами, которые не наливают мне выпить и не предлагают сигар. – Если я быстро помотаю головой, то заставлю Дмитрия качаться из стороны в сторону, следуя изменяющимся контурам комнаты. – Почему бы тебе просто не сказать Максу, как я талантлива?

– Ты талантлива. Это меня и расстраивает. Ты не учишься у других. У меня.

– Если ты не добудешь мне выпить, я уверена, что смогу найти того, кто это сделает.

Дмитрий берет у меня стакан. Я иду за ним к бару, роль которого исполняет обеденный стол Эмили. Для вечеринки она все задрапировала белыми простынями. Эмили всегда мнила себя великим декоратором.

Дмитрий наливает стакан до половины. Я забираю у него бутылку и доливаю до краев.

– А ты что будешь? То же самое? – Дмитрий не отвечает. Я наполняю скотчем другой стакан и вручаю ему. Он по привычке кивает. – А теперь повтори, о чем ты говорил?

– Я говорил, что тебе следует брать пример с Пи-Джея.

– Умереть, ты хочешь сказать?

– С этим не шутят, Глория, у тебя не хватает такта.

– Да пошел ты. Все у меня в порядке с тактом.

– Не сказал бы.

– Лучше, чем у кого бы то ни было.

– Почему тебе нужно себя с кем-то сравнивать?

– Это ты пытаешься меня с кем-то сравнивать. – Произнося это, я снова наливаю себе до краев. Останавливаюсь, лишь почувствовав, как спиртное течет у меня по руке. Я ставлю бутылку. Вытираю пальцы о кроваво-красный камербанд Дмитрия.

– Я тебя очень уважаю, Глория.

– Ты дерьмо. – Я подношу выпивку к лицу, но мне не сразу удается найти рот. Своим платочком в тон смокингу Дмитрий вытирает скотч с моего подбородка, пока не пролилось на одежду.

– Я просто не хочу, чтобы теперь, когда нет Пи-Джея, пострадал журнал.

– Пи-Джей не был лучшим из редакторов.

– Может, и нет, но он был предан своему делу.

– Дерьмо! – Я чувствую, как мое лицо одновременно пылает и делается ледяным. – Преданность не удержала его от попытки получить место в «Алгонкине».

– Но он остался со мной.

– Потому что у него не было выбора, Дмитрий. Он из кожи вон лез, чтоб привлечь их внимание.

– Пи-Джей был трудягой. Всегда допоздна сидел в офисе. Он мог бы преподавать журналистику.

– Ты можешь сменить тему? Зачем ты так со мной? Предполагается, что ты мой кавалер.

Я снова тянусь к бутылке скотча. Дмитрий накрывает ладонью мой стакан. Я сжимаю его жирное запястье и говорю, что если он не прекратит, то я, блин, заору.

Возможно, почувствовав нарастающее напряжение в нашем углу комнаты, Эмили направляется сюда с шампанским на подносе. Она улыбается.

– Выпей еще «Дом», Глор. Кто-то пооткрывал все бутылки. Не хотелось бы, чтоб оно испортилось.

Я пристраиваю свой стакан к ней на поднос. Беру два бокала и злобно смотрю на Дмитрия, пытающегося забрать один у меня из рук.

– Я иду на крышу, – говорю я, ни к кому не обращаясь. Дмитрий страдает акрофобией.

На верху лестницы стоит открытый холодильник, в нем – еще открытые бутылки «Дом». Парень по имени Рокки наполняет бокалы. Некоторые из них «Штойбен», как у Эмили, но есть и другие – «Баккара», «Лалик», «Микаса».[12] Чей холодильник – непонятно. В доме Эмили проходит пять или шесть вечеринок, и все они постепенно перемещаются на крышу. Дмитрий уходит. Я ловлю себя на том, что болтаю с кучей соседских гостей. В основном рассказываю им об этом гребаном кошмаре – развлекать ФБР, пока агенты ползают по твоему дому, пытаясь найти подозрительные телефонные карточки.

Внезапно я замечаю рядом с собой Дейрдре. Она кажется странно выпавшей из контекста.

– Подержишь меня за ноги, пока я буду блевать с крыши?

– Блевать?

– С крыши. Я могла бы вернуться в квартиру, но боюсь поскользнуться по дороге. Чего доброго грохнусь с лестницы.