Борьба гражданского общества с пролетариатом — это на Западе. А за морями и снегами от Запада жили люди, не признающие частной собственности. Здесь царил принцип «один за всех, все за одного». Согласно теории гражданского общества, эти люди находились в состоянии дикости. Западная философия создала образ дикаря, которого надо было завоевать, а то и уничтожить ради его же собственной пользы. Колонизация заставила отойти от хpистианского пpедставления о человеке. Западу пpишлось позаимствовать идею избpанного наpода (культ «бpитанского Изpаиля»), а затем дойти до pасовой теоpии Гобино. Cоздатель теории гражданского общества Локк, чье имя было на знамени революционеров в течение двух веков, помогал писать конституции рабовладельческих штатов в Америке и вложил все свои сбережения в акции английской компании, имевшей монополию на работорговлю. Для Локка в этом не было никакой проблемы — негры и индейцы касательства к гражданским правам не имели, они были «дикарями».

Так гражданское общество породило государство, в основе которого лежал расизм. И объектом его были не только «дикари», но и свои неимущие — что вызывало ответный расизм с их стороны. Пролетарии и буржуи стали двумя разными расами: уже Рикардо говоpит о «pасе pабочих», а Дизpаэли о «pасе богатых» и «pасе бедных». Даже столь привычное нам понятие «народ» у идеологов гражданского общества имело совсем другой смысл. Народом были только собственники, борющиеся против старого режима. Крестьяне Вандеи в «народ» не включались. Де Кюстин так пишет и о России середины XIX века: «Повторяю вам постоянно — здесь следовало бы все разрушить для того, чтобы создать народ».

Таким образом, гражданское общество основано на конфронтации с неимущими. Под его правом — террор Французской революции, который был предписан философами Просвещения и Кантом как совершенно необходимое и даже моральное явление. Большая кровь есть основа «социального контракта». Читаем в фундаментальной многотомной «Истории идеологии», по которой учатся в западных университетах: «Гражданские войны и революции присущи либерализму так же, как наемный труд и зарплата — собственности и капиталу. Демократическое государство — исчерпывающая формула для народа собственников, постоянно охваченного страхом перед экспроприацией. Начиная с революции 1848 г. устанавливается правительство страха: те, кто не имеет ничего, кроме себя самих, как говорил Локк, не имеют представительства в демократии. Поэтому гражданская война является условием существования либеральной демократии. Через войну утверждается власть государства так же, как «народ» утверждается через революцию, а политическое право — собственностью. Поэтому такая демократия означает, что существует угрожающая «народу» масса рабочих, которым нечего терять, но которые могут завоевать все. Таким образом, эта демократия есть ничто иное как холодная гражданская война, ведущаяся государством». Это не ушло в прошлое с XIX веком, но невероятное количество ресурсов, извлекаемое Западом из «слабых» стран, позволяет поддерживать социальное перемирие, подкармливая половину пролетариата, превращая ее в стабилизирующий общество «средний класс».

Значит ли все это, что гражданское общество плохо, а общинность хороша, что индивидуализм — зло, а солидарность — добро? Ни в коем случае! Это — дело идеалов и веры, а о них спорить бесполезно. Ясно, что человек Запада должен жить в соответствии со своим, выстраданным им мироощущением. Попытка загнать его обратно в солидарность породила страшную болезнь — фашизм.

Не исключено, что не менее страшная, хотя и иная, болезнь поразит и Россию, если радикальный проект превращения русских, татар, манси в гражданское общество затронет тайники души. Модернизация «традиционного общества», построение на его основе многих институтов гражданского общества — процесс исключительно сложный и требует большой осмотрительности. В нем совершенно неприемлемы методы шоковой социальной инженерии. Пример бережной и постепенной, но непрерывной модернизации дает Япония. Другим вариантом быстрой модернизации была эволюция советского послевоенного общества (достаточно стравнить тип и культуру общественных отношений в ряду символических «правителей»: Сталин — Хрущев — Брежнев — Горбачев). Эта эволюция была прервана радикальной реформой.

Традиционное общество России отнюдь не было антизападным. С гражданским обществом Запада Россия всегда искала мира и могла ужиться — если только мягко отводила его загребущие руки. Угрозу создают сегодня именно наши «западники» (вернее, евроцентристы), которые открывают этим рукам окна в Россию. Возможно, что никто и никогда по этим рукам ударить уже не сможет. Но велик риск, что это — иллюзия. И лучше было бы не переходить некоторых критических порогов напряженности.

1997

Опять попал я на симпозиум к «демократам». Приходится ходить, жертвуя здоровьем. Надо же знать, меняется ли у них что-нибудь в голове. Ничего не меняется. Сидят буревестники и вороны горбачевской «революции», кивают, как куклы, головами. Тот же вздор, и хоть бы капля раскаяния.

Впрочем, тема репрессий поднадоела, теперь говорят вообще о России, о государстве. Выходит на трибуну некий Ахиезер — он теперь, оказывается, главный мыслитель о России. Несет ахинею о том, что «российская государственность всегда была источником дезорганизации». Ну не угодишь. То кричали, что государство все зажало, все заорганизовало, дыхнуть было невозможно. Теперь наоборот — в самом себе всегда несло хаос.

Выходит другой, тоже из выдающихся. Фамилия такая чудная, что и запомнить я не смог. Тоже ему государственность российская не угодила — очень кровожадная. Надо, говорит, отказаться от «анклава» (Калининградская обл.) и островов, тогда это государство станет погуманнее. Диалектикой решил шарахнуть, логикой абсурда. Начинаешь думать, что историческая вина есть перед народом у советского строя, вскормил и пригрел он у себя на груди огромную армию таких «обществоведов». Но история безумна, и страдают от ее наказаний невинные.

Начал я говорить об этом собрании потому, что задумался над сообщением, которое вскользь сделал один философ, занятый «изучением качества населения». Известно, что качество наше, по мнению этих господ «оставляет желать», оттого-то реформы не идут. А сказал он вот что: «В Санкт-Петербурге раскрыто преступление. Два российских гражданина разобрали рельсы перед идущим пассажирским поездом, надеясь, что крушение поезда позволит им поживиться имуществом жертв катастрофы. Киллер выглядит агнцем перед этими преступниками». Как ненавязчиво, кстати, напомнил философ, что это сделали «два российских гражданина», а не граждане Люксембурга или Японии.

Этот философ притворяется глупеньким. Из его доклада ясно, что этот потрясающий акт злобы и отчаяния — прямой продукт «реформ», а вовсе не «российского менталитета». Спасибо, что этот наш негодный менталитет тормозит реформу, потому таких актов еще очень мало. А в основание реформы демократы положили идею конкуренции, идею «войны всех против всех», развитую философом гражданского общества Гоббсом. Эту войну должно вводить в рамки права государство-Левиафан, но если оно ослабевает, как сейчас в России, то человек следует своей (вернее их, гоббсовой) природе. А она в этой философии такова:

«Пpиpода дала каждому право на все. Это значит, что в чисто естественном состоянии, или до того, как люди связали дpуг дpуга какими-либо договоpами, каждому было позволено делать все, что ему угодно и пpотив кого угодно, а также владеть и пользоваться всем, что он хотел и мог обpести». Чего же вы теперь хотите? Ломаете русский менталитет — и жалуетесь, что кое-кто начинает действовать строго по Гоббсу!

Но чёрт с ним, с этим философом и его киллерами-агнцами. Пусть не ездит в поездах. Перед нами самими стоит серьезный вопрос, и нельзя уже больше от него уходить.