Конечно, и такой, стратегически проигрышный вариант прихода к власти облегчил бы положение множеству людей, уменьшил разрушение страны и позволил бы передохнуть и укрепить тылы оппозиции, и за это надо было бороться. Но риск надорваться и совсем загубить дело был бы велик. По-моему, к таким перегрузкам партия еще не готова.
Не нужно тратить нервы и тешить себя возможностью подтасовок при голосовании. Ну, предположим, натянули Ельцину несколько процентов — принципиально это дела не меняет. Режим, который пришел к власти недавно и на волне поддержки большинства активной части народа, может быть устранен только при очень большом перевесе оппозиции. Кредит доверия удивительно растяжимая вещь и сохраняется даже без всяких положительных результатов. Правда, и исчезнуть он может внезапно — опротивет режим, и все.
В нашем же случае дело гораздо сложнее, ибо для очень многих режим Ельцина принес положительные результаты, удовлетворил такие материальные запросы и духовные ценности, которые эти люди боятся потерять с приходом коммунистов. Здесь, по-моему, главный урок выборов. И если мои рассуждения верны, многое придется менять и в способе объяснения всего происходящего, и во всей политической доктрине оппозиции.
Начнем с того, что происходящее никак не укладывается в простые, привычные, разумные схемы (например, знакомые нам из исторического материализма). Вот, Зюганов говорит: «не может же народ согласиться с таким порядком, при котором один ограбил девятерых». Разумно! А на деле мы видим, что такой порядок не просто возник и существует, а что треть ограбленных молчит, а треть активно за этот порядок выступает. Значит, чего-то мы, разумные, тут не видим.
Крупнейший психолог нашего века Юнг, наблюдая за пациентами-немцами, написал уже в 1918 г., задолго до фашизма: «Христианский взгляд на мир утрачивает свой авторитет, и поэтому возрастает опасность того, что «белокурая бестия», мечущаяся ныне в своей подземной темнице, сможет внезапно вырваться на поверхность с самыми разрушительными последствиями». Потом он внимательно следил за фашизмом, и все же в 1946 г. в эпилоге к своим работам об этом массовом психозе («немецкой психопатии») признал: «Германия поставила перед миром огромную и страшную проблему». Он прекрасно знал все «разумные» экономические, политические и пр. объяснения фашизма, но видел, что дело не в реальных «объективных причинах». Загадочным явлением был именно массовый, захвативший большинство немцев психоз, при котором целая разумная и культурная нация, упрятав в концлагеря несогласных, соединилась в проекте, который явно вел к краху.
Почему, уже после войны, Юнг говорил о том, что проблема, которую Германия поставила перед миром, огромная и страшная? Потому, что это был лишь пример того, как идеологи разбудили и «раскачали» скрытые, скованные разумом и нравственностью устремления человеческой души — коллективное бессознательное — и этот зверь начал действовать способом, который невозможно было предсказать. Это было предупреждение миру: в общественных делах, особенно «ломая и перестраивая», надо быть очень осмотрительными, действовать без заклинаний, путем разумного и осторожного диалога.
Почему я припомнил это предупреждение Юнга? Не для того, чтобы уподобить кого-то фашистам. А потому, что поведение огромных масс населения нашей страны обусловлено, на мой взгляд, не разумным расчетом, не «объективными интересами», а именно всплеском коллективного бессознательного. Это поведение в высшей степени не разумно и кажется той части народа, которая психозом не захвачена, непонятным и необъяснимым. В некоторых частях сломанного СССР раскачанное идеологами коллективное бессознательное уже привело к крайним последствиям. Возьмите Армению. Нет смысла искать разумных, пусть и эгоистических, расчетов в ее войне с Азербайджаном. Это — массовый психоз, вызванный политиками для более «безобидной» цели, для свержения советского строя и разрушения СССР.
Многие в рядах оппозиции думают, что если бы им во время выборов дали больше экранного времени, позволили бы донести до народа свою правду, то положение резко изменилось бы. Я так не считаю. Какую еще правду надо доносить, когда она вопиет на каждом шагу — на улице, на работе, в троллейбусе, который взрывается в центре Москвы. Жизнь дает такой пропагандистский материал, что по сравнению с ним всякие выступления Зюганова бледнеют. Что толку говорить с экрана: «Доменных печей погашено больше, чем во время войны!», если тебе искренне отвечают: «Вот и хорошо!». Весь строй рассуждений коммунистов рассчитан на здравомыслящего человека. Но для тех, в ком коллективное бессознательное вырвалось своей неожиданной стороной и подавило разум, этот строй мысли не только чужд и непонятен, он им противен. Он вызывает обратный эффект. А вот бессвязная, рваная, полная темных эмоций речь Ельцина близка и привлекательна. Нельзя сказать понятна — ибо она воспринимается не разумом, а подсознанием.
Какой же стороной вырвалось коллективное бессознательное русского народа и куда оно нас сейчас влечет? Ведет ли оно, как верещат демократы, к либеральному открытому обществу, рыночной экономике, правовому государству и прочей сладенькой дребедени? Год за годом накапливалось много признаков, а выборы уже показали четко: раскрепощенное перестройкой коллективное бессознательное влечет нас совсем в другую сторону. Оно лишь на коротком пути было попутчиком демократов, когда ломали порядок. Советский, социалистический, тоталитарный — как угодно его назови, неважно. Суть в том, что ломали порядок и создавали хаос.
В дураках при этом осталась либеральная интеллигенция, должна же это она наконец признать. Второй раз в истории она раскачала коллективное бессознательное русского народа и оказалась растоптанной в возникшем хаосе (об этом криком кричат русские философы в книгах «Вехи» и «Из глубины», понятнее Юнга). В первый раз Россия «кровью умылась», и каким-то чудом коммунисты сумели овладеть разбуженной энергией и направить ее на строительство, создать новый порядок. Это — поразительная историческая заслуга большевиков, какое-то прозрение на них снизошло. Повторите-ка их опыт, господа Горбачев да Чубайс.
Почему же интеллигенция не поняла этой стороны советского проекта? Из-за легкой внушаемости и поразительного отсутствия исторического чувства. В советской идеологии история была искажена — вместо бунта «свято-звериной» русской души революция была представлена как разумное и чуть ли не галантное классовое столкновение (возможно, это умолчание было оправданным — не поминать лиха). Сказано было: красные за социализм, белые за капитализм, победил прогресс — просто и понятно. А ведь главной, стихийной и страшной силой было антицивилизационное бунтарское движение. Для него одинаково были чужды и белые, и красные — носители того или иного порядка. Его туманно назвали «зелеными» и изобразили в кино в образе гротескных махновцев. А ведь это течение пронизывало все слои общества и было повсеместным, ползучим, «молекулярным». От этих стычек и малых войн между дворами, деревнями, бандами в Гражданскую войну погибло во много раз больше людей, чем от военных действий красных и белых.
Кто же сегодня поддержал Ельцина, если не считать ничтожную кучку «новых русских» с их разумным, даже циничным расчетом и сбитую с толку интеллигенцию (об этих особый разговор)? Поддержали именно те, в ком взыграло обузданное советским строем антицивилизационное коллективное бессознательное. Возникновение индустриальной цивилизации было «скачком из мира приблизительности в царство точности». Скачком очень болезненным. И это царство — еще островок в мире, и нас тянет вырваться из него обратно в мир.
Эти массы людей, освобожденные с заводов и из КБ, от норм права и нормальной семейной жизни, правильно поняли клич Ельцина: «Я дал вам свободу!». Но это — не свобода, о какой мечтали Сахаров и А.Н.Яковлев, не свобода западного индивидуума, зря они радовались грядущему хаосу. Это — именно «воля, волюшка», которую Яковлев так ненавидит. Свобода казаков, ватаги, банды. Артели челноков и рэкетиров — это казаки конца ХХ века, сбежавшие на новый Дон от крепостного права завода и университета. В самом понятии рынок их слух ласкали эпитеты: свободный, стихийный регулятор. А понятие плана отталкивало неизбежным: плановая дисциплина, неукоснительное выполнение.
