Марий остановился у внутренних дверей в зал сената.

— Ты не имеешь права входить, пока тебя официально не признают римским гражданином, и даже тогда ты войдешь только как мой гость на день. Я выдвину твою кандидатуру и произнесу о тебе краткую речь. Это формальность. Жди, пока я не вернусь и не покажу тебе, куда сесть.

Гай спокойно кивнул и отошел. После стука двери открылись, и Марий вошел в зал. Гай остался снаружи и стал ходить взад и вперед.

Через двадцать минут он начал нервничать: почему так долго? Подошел к открытым внешним дверям и посмотрел на солдат, занявших Форум. Они выглядели очень внушительно и, несмотря на полуденную жару, стояли по струнке. С лестницы сената открывался вид на всю площадь и беспокойные улицы, и Гай долго все это рассматривал. Вдруг раздался скрип дверных петель, и к нему подошел Марий.

— Добро пожаловать в нобилитет, Гай. Теперь ты римский гражданин. Отец тобой бы гордился. Пошли, сядешь рядом со мной и послушаешь, что сегодня обсуждают. Думаю, тебе будет небезынтересно.

Гай вошел в зал вслед за Марием под взглядами сенаторов. Несколько человек кивнули ему — возможно, знакомые его отца. Гай решил запомнить их лица на случай, если потом доведется с ними поговорить. Он огляделся вокруг, стараясь не раскрывать глаз слишком широко. К мнению этой горстки людей прислушивался весь мир!

Здание очень похоже на цирк в миниатюре, подумал он, занимая место, указанное Марием. Пять ярусов-ступеней окаймляли центральный круг, куда выходили ораторы. Гай вспомнил из своих уроков, что ростра, или трибуна, сделана из носа карфагенского военного корабля. Интересно, что видел этот корабль?

На ярусах располагались сиденья с черными деревянными подлокотниками, заметными там, где их не прикрывали руки сидящих. Все сенаторы были в белых тогах и сандалиях, большинство — седовласы, хотя некоторые выглядели молодо. В зале царило оживление, воздух буквально потрескивал от энергии. Несколько сенаторов стояли. Гай догадался: это означает, что они хотят поднять какой-то вопрос или выразить свое мнение по текущим дебатам. В центре зала Сулла говорил о налогах и пшенице. Он улыбнулся Гаю, заметив, что юноша на него смотрит, и тот почувствовал: это сильный человек. Не менее сильный, чем Марий, — только есть ли в Риме место двоим таким? Сулла выглядел как тогда, на играх: в простой белой тоге, перевязанной красным поясом, с намасленными темно-золотыми кудрями. Он светился здоровьем и живостью и выглядел очень спокойно. Как раз когда Гай сел, Сулла вежливо кашлянул в кулак.

— Учитывая, что сегодня на повестке дня более серьезные вопросы, предлагаю отложить дебаты о налогообложении на следующую неделю. Возражения будут? — Стоявшие с невозмутимым видом сели. Сулла снова улыбнулся, обнажив ровные белые зубы. — Я приветствую нового гражданина и от имени сената выражаю надежду, что он будет служить городу не хуже, чем его отец. — Послышался одобрительный гул, и Гай в знак благодарности слегка наклонил голову. — Однако формальное приветствие также придется отложить. Сегодня утром до меня дошла мрачная весть: городу грозит опасность. — Он замолчал, терпеливо дожидаясь, пока сенаторы перестанут переговариваться. — Царь Понта Митридат напал на наш гарнизон в Малой Азии. В бунте участвуют не менее восьми тысяч человек. Очевидно, они увидели, что наши силы разбросаны, и сделали ставку на нашу слабость и неспособность вернуть завоеванную территорию. Если мы не примем меры, чтобы отразить нападение, есть риск, что армия Митридата вырастет в силе и начнет угрожать безопасности наших греческих владений.

Несколько сенаторов встали, на скамьях разгорелись громкие споры. Сулла поднял руки, требуя тишины.

— Нам нужно принять решение! Легионы, уже находящиеся в Греции, должны охранять неспокойные границы. Им не хватает людей, чтобы справиться с новой угрозой. Мы не можем оставить город без защиты, особенно в свете недавних бунтов, но не менее важно послать легион навстречу Митридату. Греция ждет нашего ответа — и он должен быть быстрым и яростным.

Сенаторы бурно закивали. Рим был построен не на осторожности и компромиссах. Вдруг Гай все понял и посмотрел на Мария. Консул сидел, сжав кулаки, и его лицо было напряженным и холодным.

— И Марий, и я командуем легионами. Мы на несколько месяцев пути ближе, чем все легионы на севере. Я ставлю на голосование вопрос, кто из нас поплывет навстречу вражеской армии.

Он бросил быстрый взгляд на Мария, и Гай впервые увидел в его глазах неприкрытую злобу. Марий поднялся, и все затихли. Те, кто успел подняться с мест, сели, уступая слово второму консулу. Марий заложил руки за спину; Гай видел, что фаланги его пальцев побелели.

— Не вижу в плане Суллы никаких изъянов. Ситуация ясна: наши силы нужно разделить между Римом и доминионами. Я хотел бы спросить его, не вызовется ли он добровольно уничтожить захватчика.

Все перевели глаза на Суллу.

— Я доверюсь суждению сената. Я слуга Рима. Мои личные желания не имеют значения.

Марий натянуто улыбнулся, и напряжение между консулами почувствовалось особенно явно.

— Я согласен, — четко произнес Марий и сел.

Сулла облегченно обвел взглядом сводчатый зал.

— Тогда выбор прост. Я назову сначала один легион, потом второй. Тот, кто считает, что с Митридатом должен биться первый легион, встанет и даст учесть свой голос. Остальные встанут, когда я назову второй легион. В вопросах безопасности Рима никто не имеет права воздержаться. Все согласны?

Три сотни сенаторов согласно зашумели, и Сулла улыбнулся. У Гая по спине пробежали мурашки. Сулла сделал долгую паузу, нагнетая обстановку. Наконец в тишине прозвучало одно-единственное слово:

— Перворожденный.

Марий положил руку на плечо Гаю.

— Сегодня тебе нельзя голосовать, парень.

Гай завертел головой: сколько человек встает? Марий ровным взглядом смотрел на Суллу, словно вопрос не имел для него никакого значения. Казалось, вставали все вокруг, и Гай решил, что его дядя проиграл. Наконец шум прекратился. Гай посмотрел на консула, стоявшего в середине зала, и увидел, как на красивом лице Суллы спокойное довольство сменяется недоверием и наконец яростью. Сулла пересчитал голоса и попросил еще двух человек повторить, пока они не сойдутся в цифрах.

— Сто двадцать один человек проголосовал за то, чтобы на войну пошел Перворожденный легион.

Сулла прикусил губу и жестоким взглядом впился в Мария. Тот пожал плечами и посмотрел в сторону. Вставшие сели.

— Второй Жаворонков, — произнес Сулла почти шепотом, но в умело построенном зале его голос был слышен всем.

Сенаторы снова встали, и Гай увидел, что их большинство. Каков бы ни был план Суллы, он провалился. Сулла нетерпеливым взмахом руки посадил сенаторов, не дав даже полностью сосчитать их и записать. Какое-то время консул явно боролся с собой; однако, заговорив, он ничем не отличался от обаятельного молодого мужчины, каким увидел его Гай, когда вошел.

— Сенат сказал свое слово. Я слуга сената, — официальным тоном проговорил Сулла. — Я полагаю, в мое отсутствие городские казармы займут солдаты Мария?

— Да, — ответил Марий без всякого выражения.

Сулла продолжал:

— Учитывая, что нам окажут поддержку войска в Малой Азии, не думаю, что кампания затянется надолго. Я раздавлю Митридата и вернусь в Рим. Тогда мы решим будущее этого города. — Последнюю фразу он произнес, глядя прямо на Мария, и в смысле его слов не оставалось никаких сомнений. — Я прикажу своим людям к сегодняшнему вечеру освободить казармы. Если вопросов больше нет, доброго всем дня!

Сулла вышел из зала, сопровождаемый группой сторонников. Напряжение заметно спало, все оживились: одни заговорили, другие засмеялись, а третьи лишь задумчиво переглядывались.

Марий встал, и все мгновенно затихли.

— Спасибо за доверие, господа. Я не допущу в город никого, кто силой захочет войти в него.

Судя по его формулировке, заметил Гай, после возвращения Сулла вполне может оказаться в числе тех, от кого Марий собрался защищать город.