Солдат радостно кивнул и отправился прочь.

Тит начал расстегивать нагрудник.

— Так с чего моим ребятам начинать?

— Займись ими, Тубрук. Я пойду проверю, как остальные.

Уходя, Гай резко сжал плечо Тубрука. Сейчас ему хотелось надолго уйти в лес или посидеть в одиночестве у реки, разобраться в своих мыслях. Но все это потом, когда он поговорит с каждым мужчиной и каждой женщиной, которые прошлой ночью защищали семью. Его отец сделал бы то же самое.

Когда Гай проходил мимо конюшни, из темноты до него донесся всхлип. Он замер: стоит ли нарушать чье-то уединение? Горевал не только он один. У погибших остались друзья и родные, которые не ожидали, что встретят утро без них. Гай постоял еще немного, чувствуя маслянистую вонь подожженных им трупов, и вошел в прохладную тень между стойлами. Кто бы это ни был, теперь Гай отвечает за горе этого человека и должен разделить его ношу. Отец понимал это, и именно потому поместье всегда процветало.

Глаза Гая долго привыкали к полутьме после яркого утреннего солнца. Он всматривался в каждое стойло, пытаясь определить, откуда доносятся звуки. В конюшне было всего две лошади. Когда он протянул руку и погладил их по мягким мордам, они отозвались тихим ржанием. Из-под его ноги с шумом покатился камешек, и всхлипывание прекратилось, словно плачущий задержал дыхание. Гай замер, как учил его Рений, пока не услышал, где прозвучал новый вдох.

В грязной соломе у каменной стены сидела Александрия, плотно прижав колени к подбородку. Она подняла глаза, когда Гай подошел ближе, и тот различил дорожки от слез на грязном лице. Она ведь почти его возраста, может, на год старше, вспомнил он. А еще ее побил Рений, за что Гай по-прежнему чувствовал себя виноватым.

Гай вздохнул, не зная, что сказать. Шагнул вперед и сел рядом с ней, не слишком близко, чтобы девушка поняла — ей никто не угрожает. Тишина успокаивала, да и в самой конюшне с ее запахами Гаю всегда становилось как-то легче. В детстве он тоже здесь прятался от неприятностей или наказания. Гай погрузился в воспоминания, и молчание не казалось ему неловким. Тишину прерывали только движения лошадей и всхлипы, которые Александрии не всегда удавалось сдержать.

— Твой отец был хорошим человеком, — наконец прошептала она.

Гай подумал, сколько еще раз он сегодня это услышит и как все это вынести. Он молча кивнул.

— Мне очень жаль, — сказал он и скорее почувствовал, чем увидел, как она приподнимает голову, чтобы посмотреть на него.

Гай знал, что Александрия тоже убивала рабов, он видел ее в крови во дворе, когда выходил прошлой ночью. Он понимал, почему она плачет, и хотел утешить ее, но эти слова как будто прорвали в нем плотину горя, и его собственные глаза заполнились слезами. Лицо Гая исказилось от боли, и он опустил голову на грудь.

Александрия изумленно посмотрела на него, широко раскрыв глаза, а потом, не задумываясь, потянулась к нему.

Так они и обнимали друг друга в темноте, в маленьком омуте горя посреди солнечного мира, где жизнь продолжалась. Александрия гладила его другой рукой по волосам и шептала ему слова утешения, а Гай снова и снова просил прощения у нее, у своего отца, у мертвых, у тех, кого он сжег.

Когда Гай выплакался, она разжала объятия, но в последний момент, пока он еще был совсем близко, она легонько прижалась губами к его губам. Гай немного вздрогнул. Девушка отстранилась, снова обняла себя за колени, и ее лицо загорелось румянцем, хотя в темноте этого не было видно. Александрия чувствовала, что он смотрит на нее, но не могла заставить себя поднять глаза.

— Почему ты?.. — пробормотал он охрипшим от слез голосом.

— Не знаю. Просто стало интересно, как это будет.

— И как это было? — спросил он, и его голос от неожиданности стал звонче.

— Ужасно. Кто-то должен научить тебя целоваться.

Гай ошеломленно посмотрел на нее. Несколько мгновений назад он страдал от горя, а теперь увидел под грязью, прилипшими соломинками и запахом крови — и за ее собственной грустью — удивительную девушку.

— Я могу учиться весь оставшийся день, — тихо сказал он, запинаясь, с трудом проталкивая слова сквозь сжавшееся от волнения горло.

Она покачала головой.

— У меня работа. Я должна быть на кухне.

Плавным движением Александрия поднялась с корточек и выбралась из стойла. Казалось, она вот-вот уйдет, больше не сказав ни слова. Вдруг задержалась и посмотрела на него.

— Спасибо, что пришел за мной, — сказала она и вышла на солнце.

Гай проводил ее взглядом. Поняла ли она, что он еще никогда не целовался? На его губах все еще оставалось ощущение ее губ, словно печать. Неужели это и вправду было ужасно? Он опять представил себе ее гордую осанку, когда она выходила из конюшни. Александрия — как птица со сломанным крылом, но крыло со временем заживет, если у нее будут дом и друзья. Гай понял, что заживет и его печаль.

Когда Гай вошел в комнату, Марк и Тубрук смеялись над чем-то, что сказал Кабера. При виде Гая все замолчали.

— Я пришел… поблагодарить тебя. За то, что ты сделал на стенах, — начал Гай.

Марк оборвал его, подходя ближе и хватая его за руку.

— Не смей меня ни за что благодарить! Я в таком долгу перед твоим отцом, какой никогда не смогу отдать. Мне очень жаль, что он в конце погиб.

— Мы выстояли. Моя мать жива, я тоже. Я знаю, если бы он мог, то снова поступил бы так же. Тебя ранили?

— Под конец. Но ничего серьезного. Они не успевали до меня добраться! Кабера говорит, я буду великим воином.

Марк расплылся в улыбке.

— Если не даст себя убить, конечно. Это немного осложнит дело, — пробормотал Кабера, натирая воском деревянную часть лука.

— Как Рений? — спросил Гай.

Оба замялись, особенно Марк. Они что-то скрывают, подумал Гай.

— Он будет жить, но поправится не скоро, — сказал Марк. — В его годы заражение может быть смертельным. Хотя Кабера говорит, что он выкарабкается.

— Да, — твердо сказал Кабера.

Гай вздохнул и сел.

— Что теперь будет? Я слишком молод, чтобы занять место отца, чтобы представлять его интересы в Риме. Если честно, я бы хотел не только управлять поместьем, но я так и не успел узнать о его остальных делах. Я не знаю, кто распоряжался его деньгами и где лежат бумаги на землю. — Он повернулся к Тубруку. — Ты кое-что из этого знаешь, и я хотел бы доверить тебе управление капиталом, пока не повзрослею, но что мне делать теперь? Все так же нанимать учителей себе и Марку? Моя жизнь впервые стала зыбкой, и я не знаю, куда идти.

Выслушав его тираду, Кабера перестал полировать лук.

— Рано или поздно такое чувство появляется у каждого. Ты думаешь, в детстве я знал, что окажусь здесь? Жизнь любит делать неожиданные повороты. И я бы не хотел другого, хотя иногда это очень больно. Будущее и так во многом предопределено. Хорошо, что мы не в курсе всех подробностей, а иначе жизнь стала бы серой, скучной и похожей на смерть.

— Тебе просто нужно быстро всему научиться, — с энтузиазмом подхватил Марк.

— В такое-то время? Кто будет меня учить? Сейчас не время покоя и изобилия, когда на мою неопытность в политике могли бы не обратить внимания. Отец всегда говорил мне об этом. Он говорил, что Рим полон волков.

Тубрук мрачно кивнул.

— Я сделаю, что смогу, но некоторые уже наверняка ищут пострадавшие поместья, чтобы купить их подешевле. Сейчас не время оставаться без защиты.

— Но я знаю слишком мало, чтобы нас защищать! — не унимался Гай. — Например, сенат может забрать все, чем я владею, если я не буду платить налоги, но как их платить? Где деньги, как их брать и сколько? Как зовут отцовских клиентов? Вы понимаете?

— Успокойся, — сказал Кабера, снова принимаясь медленно полировать лук. — Лучше подумай. Давай начнем с того, что у тебя есть, а не с того, чего ты не знаешь.

Гай сделал глубокий вдох и снова пожалел, что рядом нет отца, который держался в жизни уверенно и прочно, как скала.