Молча смотрю в потолок. Бабушка сказала, что я всего лишь раз в месяц буду превращаться в белого тигрёнка. А что в этом плохого? Это же так здорово — побыть настоящим тигром!

Но внезапно — тяжёлые и быстрые шаги по коридору. Распахивается дверь в детскую. Я привстаю с постели, даже не пытаясь притвориться что сплю. Ну наконец-то хоть кто-то пришёл ко мне, я так устала бояться!

В дверях стоит папа. Если рассказать ему, как мне страшно, он утешит меня. Он всегда меня утешал.

— Взгляни!!! — рявкнул куда-то вглубь коридора отец, указывая на меня. — Разве у людей так светятся глаза?!! Она — зверь!!!

… Ч-что?..

Я застываю. Я даже не дышу…

— Брось нести чушь! — зло одёргивает его дедушка, заходя в комнату. — Неужели не видишь, как напугал ребёнка?!

— Какой она к чёрту ребёнок?!! — заорал папа. — Монтр она!!! Теперь она — монстр!!!

— Она твоя дочь!! Как тебе не стыдно! — в комнату вошла бабушка, и я потянулась к ней.

— Бабушка, мне страшно! Почему папа так говорит? — я хочу плакать, я так хочу плакать…

Она села на мою постель и, пересадив меня себе на колени, обняла.

— Всё будет хорошо, — шепнула она.

Я уткнулась лицом в её шею. Она пахла корицей и ванилью, которые всегда добавляет в свои вкусные пироги.

— Ну а ты что молчишь?! — ядовито спросил дедушка, когда в комнату вошла моя мама. Я обернулась, но она усердно прятала от меня глаза и вообще смотрела себе под ноги. Но — она моя мама, и я, спрыгнув на пол, побежала к ней.

— Мама, мам, что происходит? Почему папа на меня злится?

Мне было так страшно… Господи, как же мне было страшно… Если бы ты только знала, мамочка!..

Однако отец неожиданно не подпустил меня к ней. Я попыталась обогнуть его, я тянула к маме руки и плакала, и тогда он ударил меня наотмашь, так, что я полетела на пол.

Больно! Больно, больно, больно…

— Папа, за что-о?!!

— Да как ты посмел, Леонардо?!! — бабушка сразу же бросилась ко мне и подняла меня. — Не разбила ничего, малютка Ким?

Я плакала. Я больше не могла терпеть ни страха, ни боли.

— Всё, с меня хватит!!! — рявкнул дед, глядя в глаза тому человеку, которого я когда-то звала папой. — Собирай вещи и вон из моего дома!!!

— С радостью, — сухо ответил некогда мой отец. — Джу, ты со мной?

Моя мать молчала и только тихонько плакала. Я смотрела на неё с ожиданием.

— Мама, — мой голос дрожал, — мамочка, пожалуйста, останься! Я так тебя люблю, я всегда буду слушаться, только не уходи, пожалуйста! Не бросай меня!

— Джу остаётся, — холодно и жёстко произнёс дедушка, — со своей пятилетней дочерью, а ты выметайся!!!

— Ну уж нет! Я лишился ребёнка, но жену никому не отдам!!! — словно безумный закричал оте… нет, просто Леонардо и, схватив за руку маму, утянул её куда-то вглубь квартиры. Дедушка вышел за ними и закрыл дверь в детскую.

Я ревела и не могла успокоиться, а бабушка гладила меня по голове, целовала в лоб и шептала:

— Всё будет хорошо, Ким. Всё будет хорошо, малютка…

В квартире то и дело раздавались крики и ругань, шаги, потом кто-то яростно хлопнул входной дверью и… и…

… И всё. Тишина. Всё кончилось.

В детскую вошёл усталый дедушка и, сев рядом с нами, ласково погладил меня по плечу. И я всё-таки решилась спросить:

— … А где мама?..

— Уехала, Ким, уехала. Нет у тебя больше родителей. Только я и дед, — вздохнула бабушка, вытирая слёзы. — Только я и дед…

От ветра резало глаза. А потом меня обожгло яркое рыжее пламя.

Изумрудный лёд треснул.

Я лежала на кожаном сиденье и не ощущала саму себя. Точнее, ощущение было, но какое-то эфирное, призрачное, быть может, на грани бессознательности, точно сделай я неверное движение — и лететь мне во тьму, где нет и никогда не было дна. Вот только мне почему-то казалось, что отправься я туда, и мне уже будет всё равно, я уже не почувствую ни полёта, ни времени.

Но, так или иначе, какое-то ощущение тела у меня было и его хватило для понимания того, что из моего носа медленно сочится кровь, а пульс рвёт мою голову на куски. Рвёт с болью, да, очень сильной болью, однако эта боль означает лишь то, что я освободилась от зелёного то ли льда, то ли пламени и нахожусь в мире.

Реальном мире.

Я вернулась, я жива, я могу…

И в этот же миг, словно протестуя, моё тело резко выгнулось от болевого спазма, а рот распахнулся в беззвучном вопле.

Но ведь я всего лишь попыталась вдохнуть!!!

… Больно! Больно!!! Господи, помоги!! Как же мне больно-о-о-о!!!

… Я кричала, но крик звучал лишь в моей голове, потому что горло будто атрофировалось — я не могла ни вдохнуть, ни что-либо сказать. А боль жёстко била в глаза яркими цветастыми пятнами, шумела в ушах томным голосом океана то громче, то тише, и каждый её удар совпадал с ударом моего пульса.

Сипя и царапая ногтями всё, что только попадалось мне под руку, я жадно пыталась заглотнуть воздуха. Хотя бы чуть-чуть, хотя бы самую малость…

Ну пожалуйста!!!

Чьи-то тёплые уверенные руки взяли мою голову, и жёлтые пятна перед глазами, смиловавшись, немного расступились, чтобы показать лицо Итима и его синие глаза.

Синие как птица…

Нет! Это уже где-то было… Это было до того, как я… Чёрт, что же произошло? Я только что побывала… Нет. Я только что была не собой… Кажется, я утонула в глазах и разуме оборотня… Но… что же было потом? Синяя бездна, танцующее пламя, исходящее от изумрудного льда, резкий ветер и рыжий огонь… Что это?

Однако из-за недостатка кислорода цветные пятна сомкнули свои вальсирующие ряды, и больше я не видела ничего. Мне казалось, что я медленно падаю куда-то в глубокую пропасть, куда-то движусь…

… Или это меня несли на руках?..

— Дыши медленно, слышишь?! — чей-то знакомый голос слабо донёсся до меня сквозь океанский шум боли. — Вдох-выдох, но медленно, слышишь?!!

— Да… — шепнула я в пульсирующую болью пустоту, и мне вдруг стало холодно. Отчаянно, дьявольски холодно. Понимаю, это звучит смешно, особенно если учесть, что я, скорее всего, нечто нематериальное, но тем не менее, так оно и есть. Меня затрясло от холода, всё моё сознание свело немилосердной судорогой, как будто я оказалась завалена снегом…

… А потом я ощутила касание воды и тишину. Такую, что бывает только в сердце моря. Шум прибоя исчез — только тишина, ненавязчиво давящая в уши.

Я видела эту воду. Тёмная, синяя, кристально чистая, спокойная и холодная. А над ней был свет. Не такой ласковый, как солнце, и не такой холодный, как луна, но всё-таки свет…

… Поначалу вода держала моё сознание в своей толще, заставляя забываться от холода, подводя к самой грани сознания, а потом начала поднимать вверх. Я бы сказала, на поверхность, если бы была уверена, что она там есть.

… Медленно и неуклонно я поднималась, наслаждаясь покоем и в то же время чувствуя, что больше не могу терпеть этот сводящий с ума холод. Что-то в нём было зимнее. Я не могу объяснить, что именно, знаю лишь одно: это не просто низкая температура, это что-то, принадлежащее зиме. Быть может, была здесь какая-то… свежесть. Извините за глупость, но это, кажется, именно то слово.

Свежесть.

… Свет был всё ближе и ближе. Я мысленно протянула к нему руку и мягко влилась в тёплый летний воздух, в своё тело, в чьи-то объятья…

… Открывать глаза не хотелось. Не хотелось рушить иллюзию покоя, тишину…

Пустую тишину, без шума боли.

… Но одно только пение сверчков и шёпот листвы беспощадно топтали идиллию, втаптывали её в пыль. От неё оставалось одно только чувство, такое, словно я увидела, может быть, не самый прекрасный, но уж точно самый загадочный и самый приятный сон.

В душе остался странный сладковатый осадок, и вэмпи, довольно мыча, с упоением облизывала его, как маленькие дети облизывают большущие леденцы на палочках.

Прислушавшись к себе и к ней ещё раз, я со вздохом открыла глаза.