Для начала связалась в Андрюшей и прямо спросила про Григория.
– Точно освободился, – сказал приятель: его друг говорил, телефон выяснит. И выяснил к вечеру.
Не откладывая дела в долгий ящик, решила встретиться с Гришей прямо сегодня. Если он, конечно, согласится. Но я умею убеждать.
Набрала номер. Подошла женщина. Я спросила Григория Игоревича. Она очень вежливо ответила, что он здесь больше не живет, и продиктовала другой номер, после чего со мной распрощалась. Набрала второй номер. Подошла старушка.
– А кто его спрашивает? – поинтересовалась она.
Я представилась старой знакомой (мы же встречались в «Крестах», но не объяснять же все старушке?), которая хотела бы увидеться с Григорием.
– Очень хорошо, что вы позвонили, – выдала бабулька. – А то я уж не представляю, к кому обращаться. Что вышел, знаете, да?
Я подтвердила.
– Девушка, а приехать можете?
– Могу, – тут же ответила я и спросила: – А что с ним?
– Что-что. Будто не понимаете, – обидчиво сказала бабулька. – Пьет он. Как и все мужики. Уже вторую неделю не просыхает. Как вышел. Приезжайте, если его любите. Ну или хотя бы… он вам небезразличен. Приедете?
– Приеду, – ответила я, попросила продиктовать адрес, схватила сумку, села в машину и понеслась.
По пути, правда, чуть не врезалась в идущую впереди машину (хотя уже давно протрезвела): порадовали рекламщики, перлы которых собирает наша главная редакторша. Я тоже подключилась к этому увлекательному занятию. У нас сейчас на обочинах много щитов красуется. Стоя в пробках и на светофорах, обычно читаю, что на них написано. Но тут сдуру прочитала на ходу (не делайте этого, граждане, аварий будет меньше!). Одна торговая компания приглашала заходить, причем не только приглашала, а завлекала: «Предъявителю объявления – скидка!» «Объявление», по моим прикидкам, было размером где-то три на шесть метров. На грузовике, что ли, его везти?
Нужный мне дом оказался пятиэтажной «хрущобой», правда, не самым худшим ее вариантом. Гриша проживал в двухкомнатной квартирке – снимал комнату у бабульки, которая и разговаривала со мной по телефону.
– Это вы звонили, да? – Она оглядела меня внимательно с головы до ног. – Молодая вы для него. Но это хорошо.
Бабулька пригласила меня на кухню, объявив: Гриша спит. Как я поняла, она хотела выяснить, кто я и достойна ли Гриши. Но из меня информацию так просто не вытянешь. Я сама имею склонность вытягивать ее из других.
Уже на кухне я предъявила бабульке журналистское удостоверение, она нацепила очки с привинченной проволочкой дужкой и долго его изучала, потом исчезла где-то в глубине квартиры (хотя слово «глубина» к «хрущобе» не очень подходит), вернулась с парой наших старых еженедельников, сверила данные с подписями под моими статьями и заявила:
– Да, я про вас знаю. Но по телевизору смотрю только сериалы. Вашу «Хронику» не смотрю. Крови много. И в еженедельнике вас не читаю. Но соседи читают и обсуждают. И смотрят. Вот им расскажу, как вы ко мне приходили…
Я спросила, кем она приходится Григорию.
Оказалось – подругой его покойной матери. Гриша вырос в этом же доме, хотя родился в какой-то коммуналке в центре. Когда его родители получили здесь квартиру, он был школьником. В каком классе, Людмила Никифоровна (так звали старушку) не помнит, это надо у самого Гриши уточнить, когда проснется. Правда, и он может не вспомнить.
Гриша был парень хороший, вежливый. Конечно, и он баловался с мальчишками, но немного. Услышав эти слова, я с трудом сдержала улыбку. И почему люди, разговаривая с журналистом, часто дают образцово-показательные характеристики тем, кто им нравится, и представляют последними негодяями и мерзавцами тех, кто им не нравится? Бабулька действовала именно так. Гриша был представлен «просто удивительным» мальчиком: почти отличником, с примерным поведением, уважающим старших. Старушка даже приплела сюда сдачу макулатуры и сбор металлолома в составе пионерской дружины. Активный общественник, всегда бравший на себя шефство над младшими, после службы в армии пошел в милицию. Защищать порядок в родном городе, бороться с хулиганами, сажать преступников. «Вор должен сидеть в тюрьме! – возвестила бабка, подняв указательный палец кверху, потом вздохнула и добавила: – Но в нашей стране почему-то сидят хорошие люди, а все преступники гуляют на свободе».
– Ну не все… – заметила я.
И мягко вернула разговор к бывшему милиционеру Григорию Пахоменко. По словам бабки, осужден он был неправильно. Пришлось еще минут пятнадцать послушать про остающихся на свободе мерзавцев (в основном чиновников и их сыночков), по которым давно тюрьма плачет, про наших родных мужиков, которым мерзавцы жизнь ломают, а затем про их баб-предательниц. Последнее меня заинтересовало: историю-то осуждения Пахоменко я уже знала от Андрюши. Бабка же теперь сообщала что-то новенькое.
Гришина жена (шалава крашеная) недолго страдала от одиночества, потом стала украдкой встречаться с любовником. Но Людмила Никифоровна ее выследила, потом высказала все, что о ней думает. Гришина жена ответила: она, мол, баба молодая, ей каждый день надо, а Гришку закрыли на четыре года. И она благородно поступает: любовника в дом не водит. Людмила Никифоровна сообщила, что у Гришеньки со шлюхой Надькой две дочери четырнадцати и двенадцати лет.
– Хороший мужик в тюрьме сидел, а эта шалава шлялась!
Примерно года через два после осуждения Гриши Надька все-таки привела хахаля в дом – на постоянное место жительства. По словам Людмилы Никифоровны, Надька-шалава купилась на деньги.
Гриша в тюрьме ничего не знал о происходящем дома. Надька ходила к нему на свидания и ничего не рассказывала. А тут он вышел – и…
Людмила Никифоровна, предполагавшая, что Григорию потребуется помощь после выхода из тюрьмы, была наготове. Тут же забрала его к себе, выделив маленькую комнату. Она уже давно собиралась ее кому-то сдать, но ведь не пустишь же в дом чужого человека? А Гриша – почти родной, сын подруги. Запой пройдет – на работу устроится, Людмиле Никифоровне помогать будет. А то на пенсию не прожить.
– А вы одна живете? – уточнила я.
– Одна, – кивнула собеседница. – Сын у своей шалавы.
Описание собственной невестки почти в точности повторяло описание шалавы Надьки. Невестке, правда, досталось побольше. Я поняла, почему ее сын с женой проживают в другом месте.
Но мне все-таки хотелось поговорить лично с Григорием Игоревичем. Поэтому я спросила у Людмилы Никифоровны, нельзя ли все-таки разбудить Гришу.
– Пошли, – бабка поднялась из-за стола. – Помогать будешь. Я убедилась: ты – девушка приличная, в газету статьи пишешь, по телевизору выступаешь, наши все тебя во дворе знают. Ох, нашим интересно будет, что ты ко мне приходила, – повторила она. – Я всем расскажу. А ты замужем?
– Почти, – ответила я туманно и легонько подтолкнула Людмилу Никифоровну в сторону комнат.
– Гришенька, к тебе девушка пришла! – воркующим голосом объявила Людмила Никифоровна, заходя в комнатушку площадью не более десяти метров. Мебель в ней была старая, похоже, еще вывезенная из коммуналки – или так обветшала за многие годы.
Гриша лежал на продавленной тахте в тренировочных штанах и черной футболке. Несмотря на открытую форточку, запашок в комнате стоял душевный. Сразу же захотелось закусить.
– Гришуня, вставай! – нараспев произнесла бабулька.
Пахоменко буркнул себе под нос что-то неопределенное.
– Ах ты, мерзавец! – взвизгнула бабка, видимо, она смогла различить слова. – Ну я тебе сейчас покажу!
Сухонькая невысокая старушка оказалась очень сильной. Несмотря на то что Гриша был практически в два раза больше ее и по весу, и по росту, она смогла стащить его с кровати, подставила ему свое плечо и потянула в ванную. Мне приказным тоном крикнула, чтобы включала холодную воду. Я побежала вперед и включила.
Затем с Гриши быстро сняли тренировочные, семейные и футболку и его самого скинули в ванну, которая для такого тела явно была маловата. Людмила Никифоровна окатила его холодной водой, Гриша заверещал, хотел выпрыгнуть из ванны, Людмила Никифоровна рявкнула мне: «Держи его!» – сама навалилась сверху. В итоге мы с ней тоже промокли, но результат был достигнут: Гриша вполне осмысленно посмотрел на меня. Моргнул, снова посмотрел.
