RE: Да, разумеется, но ты сейчас слишком легкомыслен, ведь ты же не думаешь только об этом.
Он и не думает, в «теории». Но, правда в том, что в этом несовершенном мире Дерек Джармен почти банкрот, и его самые масштабные фильмы, такие как «Караваджо» и «Сад», если и не сделали его богатым, то, по крайней мере, позволили ему расплатиться с крупными долгами. В этом заключена важная идея — в совершенном мире у нас бы не было необходимости тратить большую часть нашей энергии на то, чтобы выжить, но так же не было бы и необходимости становиться культурными хищниками, роясь в мозгах, как правило, весьма глупых музыкантов, кинорежиссеров, модных дизайнеров, художников и романистов для того, чтобы найти объяснение Жизни. Мы были бы слишком заняты поисками самих себя. Мораль, выходящая за пределы любительских записей, о которой он упоминает, сходная с теми устремлениями, с которых в конце 70-х начался «Rapid Eye», гораздо ближе Джармену. В теории, по крайней мере, вся «альтернативная» деятельность «Лэндброк Гроув» осуществлялась только для себя, а не удовлетворения потребностей публики. Это то, чего никогда не смогут понять Звукозаписывающая индустрия и Музыкальная Пресса. В приемлемых областях культуры (нечто предназначенное для «Молодежи») все решают чарты и рейтинги. Джармен это очень хорошо понимает. Публика — это все.
«Публика всегда была опасна. Она может стать огромной».
Не желающий становиться частью поп-культуры, Джармен произносит слово «огромный» так, точно подразумевает — «чудовищный».
«Точно публика слушает какого-то оратора, велящего им идти и убивать людей. Я не верю в публику, поэтому мне чрезвычайно трудно быть честным с людьми, объясняя что-то в таком искусстве. Я говорю только для посвященных, теперь я достаточно хорошо знаю структуру внешнего мира для того, чтобы понимать, что, уверовав во что-то, ты можешь ослепить себя своей верой».
RE: Значит, ты не знаешь, какие чувства хочешь вызвать у людей, выходящих с просмотра твоего фильма, а?
«Нет, не знаю. Даже этого. А что изменится, если я стану думать о том, как это впоследствии поймут другие люди. Результат в любом случае будет очень сильно отличаться от замыслов творца. К тому же не стоит верить в то, что ты можешь контролировать ситуацию и знать, каковы будут последствия. Ты можешь сказать: «я намерен сделать вот это», — но в итоге всегда получается нечто совершенно иное…. В конечном счете, все оканчивается прямо противоположным… Грубо говоря, то, что задумывалось, как Мир и Любовь, превращается в Войну и Ненависть. Все так просто».
Его разум подхватывает нить.
«В чем я согласен с Дженом, так это в том, что если кто-то, что-то делает, то он должен поощрять людей включаться в работу потому, что чем больше людей занимаются делом, тем более интересным и живым оно становится».
RE: Как же оно может быть живым, если никто ни с кем не взаимодействует?
«Потому что все это целиком и полностью строится на внутренних вещах. Вот к чему все это сводится. Не существует никакого внешнего мира. Единственная представляющая интерес вещь — это мир внутри нас и его взаимоотношения с внешним миром. Это выматывает, и это создает Искусство».
Объяснение в духе для фильмов, которые ни о чем не говорят. Домашние фильмы сделанные кем-то и для кого-то. Дерек Джармен — человек одержимый поиском собственных объяснений, необходимых для материального воплощения своей собственной реальности. В этом контексте, иронически, Джармен — человек скромный. Обычное для него отсутствие очевидной пропаганды, идеалов, посланий выглядит куда менее бесцеремонно для зрителя чем то, что мы, например, видим по телевизору. Телевидение, по своей природе, может смешивать миллионы человеческих ощущений — их мнения, политику, мораль, воспоминания — в одну безвкусную, скучную массу, которую формирует кто-то с достаточно большой рукой (люди, подобные Мэри Уайтхаус и Дугласу Херду). Поскольку многие «альтернативы» этому по большей части представляют собой высокомерные, перегруженные и абсурдные реакции на правую пропаганду, которая доминирует на теле- и киноэкранах страны, немодная художественность Джармена кажется глотком свежего воздуха. Если его фильмы должны иметь социальное значение, то вуайер может сам выискивать эти «внутренние объяснения». Человек начинает с того, что пытается понять, что это за хренотень, о чем его фильмы, а потом соображает, что они и не должны быть «о чем-то», и начинает отыскивать в них то, что интересно ему лично, свои потаенные мечты. Он знает много способов содрать скальп.
Главным образом Джармена критикуют за то, что он якобы просто неоромантический либертарианец. Что он далек от «политики». Но Джармен — скрытый анархист. Не нужно обладать бурным воображением, чтобы понять, что в его работе четко видна его позиция.
Фото: «Буря»: Просперо (Хиткот Уилльямс) и король Неаполя (Питер Булл). (Фото Бриджит Холм)
Посмотрите на выставку его живописных полотен, и вы обнаружите такие работы, как сардонически озаглавленная серия «Возвращение домой», ряд больших картин, представляющих собой тающую, объятую пламенем карту Британии. «Британия в тисках адского пламени, ритуальное разрушение маленькой Англии, Старой Страны — ядерными отпрысками Оппенгеймера». Джарменовское отношение к современной Британии похоже на проклятие. Проклинаемый за классовые различия, ханжеский, ксенофобский остров на Западе. Проклинаемый за то, что стал марионеткой в руках Вашингтона. Проклинаемый за то, что отдает предпочтение МТВ перед литературой и живописью. Его одержимость прошлым — в «Юбилее» панковский Лондон пересекается с елизаветинской Англией, в «Буре» он ворошит угли Шекспира, действие «Караваджо» разворачивается в эпоху Возрождения и так далее — это так же и неприятие настоящего. Несомненно, это вполне можно считать «политическим» заявлением.
Сам Джармен говорит:
«Я думаю о себе, как о «зеленом» режиссере. Наша культура всегда оглядывалась назад, в прошлое. Чем меня привлекает елизаветинская Англия — это была культурная Аркадия. Поскольку Шекспир — главный стержень нашей культуры, то изучение этой эпохи становится крайне важным. Практически каждый человек, работающий в сфере культуры, отдает должное Шекспиру. Все эти мифы о Камелоте, Блейк, Теннисон, можно вспомнить всех английских художников — все это мечты об Аркадии. Кажется, мы единственная европейская культура, в основе которой лежит эта мечта». Мечта Джармена — «донаучный мир», мир алхимических видений Джона Ди.
«Люди вновь возвращаются к этому видению, потому что оно обращается к миру живой материи — вот почему алхимия была столь важна. «Зеленые понимают, что уничтожение джунглей Амазонки, огораживание пустыни Калахари и тому подобное доказывает, что научный мир — мир хищников и, возможно, он ошибается в главном. Нам необходимы эти мечты, они должны стать частью нас, вот что привлекает меня в Джоне Ди. Алхимия — превращение материи в золото, бренность и бытие. И чистое золото — это не «капитализм», это следует понимать в духовном смысле — металл, который не разлагается…»
«Если ты жаждешь обрести этот золотой Магнит, твои молитвы должны быть обращены к Богу в поисках истинного знания, раскаяния и страдания и истинного смирения, чтобы познать и изучить три разных мира… Высший небесный мир — источник Света Духа, Второй Небесный мир — источник жизни и Души, а из третьего, начального Мира, идет Неуправляемый, небесный, но ощутимый огонь, с помощью которого усваивается и созревает то, что познано». Джон Ди. «Дух Золота».
«…Возможно, публика сможет разглядеть то, что приводит в движение механизмы внутреннего познания. Вот за чем это все, больше ни для чего. Как в случае с диктатом, верой или теориями, ты знаешь, что можешь владеть всем этим, но понимаешь, что все это может оказаться далеко небесспорным. Не только для тебя, но и для того, в чьи руки это попадает, потому что всякий истолкует это по-своему. Вспомните о художнике, про которого я рассказывал, Караваджо, он стал вдохновителем целого поколения. Некоторые художники впоследствии заимствовали из его работ, как например Веласкес, или Рембрандт, и создавали свои собственные выдающиеся произведения. А другие просто пользовались находками Караваджо, превращая их в условность».
