Разве мы не привели пример, того, как мы по䐿устительствуем системе образования, открыто внушающей детям идеи, которые она считает правильными? Что наша вера в «добро» и «з䐻о» столь извращена, что адепты авторитетного мнения Государства действительно свято верят, в свое прав䐾 на мон䐾полию в благочестии, справедливости, хорошем вкусе и зд䑀авом смысле? Что мы создали бюрократию, которая присвоила себе право вмешиваться в частную жизнь людей и критиковать даже самые благородные поступки личности? Разве мы не обременены вопиюще антидемократической электоральной системой, которая не будет ниспровергнута теми, кто допустил эту систему к абсолютной власти, коррумпированными, тупыми, жестокими полицейскими силами и несправедливым, предвзятым и дряхлым правосудием? Сверх того, история велит нам хранить верность, лояльность правительственному монолиту, предположительно существующему для того, чтобы служить людям и обеспечивать их благополучие, превратившемуся в современное Божество. Служить (особе=но во время войны) и обслуживать. Наше чувство свободы абстрактно, наше ощущение давления слишком реально.

Система несовершенна, и у всех правительств есть недостатки, но наше нынешнее правит䐵льство изменило все правила и это сошло ему с рук. Как говорил Стюарт Белл: «Джону Донну было бы что об этом сказать».

Правительство звонит в колокол по равенству в обществе, которое, как мы когда-то верили, выступает против авторитарности. Оно звонит в колокол по свободам — знакомым, понятным и некогда доступным. Оно звонит в колокол по нашим детям. Они вырастут в обществе, в котором в порядке вещей обыски в домах граждан без ордера, вскрывание частных писем, семидневное заключение без предъявления обвинения, 3 месяца в тюрьме без суда, смерть в заключении, пластиковые пули, которыми стреляют в детей, мирные демонстрации, которые объявляются незаконными, судебные процессы без участия присяжных и принудительное лечение заключенных, успешное лишение права на участие в забастовках и пикетах, уничтожение местной демократии, запрещение книг…

Возможно, последнее слово следует предоставить человеку со стороны, чье мнение будет более объективным. В нашем случае это американский профессор Рональд Дворкин, политический комментатор, философ и лектор Оксфордского университета: «Поистине цивилизованное общество бдительно следит за вопросом о гражданских правах. В этой стране огромное количество меньшинств являются объектом ненависти. Каждый человек, который тем или иным образом является членом меньшинства, не только черные, не только гомосексуалы, но все люди, придерживающиеся каких бы то ни было непопулярных взглядов, должны объединиться. Они должны заявить, что не допустят того, чтобы при каждом возможном случае люди, прикрываясь в качестве оправдания сфабрикованными предлогами, сбрасывали и без того тонкий налет цивилизованности».

Но слова рекламного лозунга «тори», повторяемые видеомагнитофоном, холодные и пустые… «Человек рождается свободным… его естественное состояние… право, данное ему богом. Нигде эта традиция не укоренилась так глубоко, как в Британии… мы гордая нация индивидуалистов. Свобода — наша сила и наш лозунг…». Телевидение лжет нации, которая больше ни во что не верит.

Наши притязания на то, что мы самая свободная страна в мире больше не имеют никаких оснований. Это правда, не требующая доказательств.

Это прощальный взгляд на Англию.

Эта статья вдохновлена доктором Теренсом дю Куисне. Теренс дю Куисне — давний сотрудник «Rapid Eye», пишущий на самые разные темы. Среди его книг «Catalogi Librorum Eroticorum», «Справочник по психотропным веществам» и сборники поэзии. Он клинический фармаколог, много пишущий о правах человека, восточных учениях, классической литературе, поэзии и живописи. Саймон Дуайер также благодарит Свободу за помощь в исследованиях для этой статьи.

Маленькая чистая комната в Лондоне, Радио 4 разносится из открытого окна над рядами плоских черепичных крыш. На медицинской кушетке лежит полуобнаженный мужчина. Он смотрит на трещину в потолке. Над ним, точно богомол, нависает лампа на гибкой ножке. Медовый голос, глубокий и гипнотический, смывает остатки беспокойства, «вы можете ощутить легкое покалывание». Запах медицинского спирта влияет на возникающие образы, как горячечный жар. Покой нарушается тошнотворным жужжанием крохотной металлической иглы, поблескивающей голубыми чернилами. Мелькнувшие было мысли о стоматологических пытках, Клаусе Барбье или Лоуренсе Оливье, затихают, напряженные мускулы расслабляются, как только тело понимает, что это совсем не больно. Все очень спокойно.

Последний раз я отважился войти в татуировочный «салон», когда мне было шестнадцать. Я сидел, втиснувшись в очередь, состоящую из бледной прыщавой плоти моряков и скинхедов, глядя зачарованно и с тайным ужасом на пивные брюшки, украшенные Микки-Маусами, кулаки с выгравированным словом L.O.V.E. и разрисованные бритые затылки. Все это несмываемое художество было следствием нескольких минут работы художника, похожего на Халка Хогана, белой горячки и личной гигиены гиппопотама. Зубы стиснуты в бессмысленной ухмылке, пока разрисованные клиенты обнажают свои белые волосатые окорока и получают свою дозу гепатита как настоящие мужчины. Внезапно я вспомнил, что у меня назначена встреча.

Прошло почти десять лет, прежде чем я сдался. На этот раз, однако, все было по-другому. Теперь я попал в умелые руки мистера Себастиана, легендарной фигуры среди поклонников тату, у него репутация лучшего татуировщика и специалиста по пирсингу по эту сторону Атлантики.

Если вы хотите, чтобы с вами поработал Себастиан, вам не придется сидеть целый час в очереди, вам придется записаться в лист ожидания на четыре-пять месяцев. Как любой хороший хирург или адвокат, этот человек источает атмосферу элитарности — встречи только по расписанию, он поднимает ремесло боди-арта до высокого профессионального уровня. Все довольно просто, если ты хочешь украсить свое тело, если ты следуешь моде, ценишь профессионализм или просто являешься разумным человеком, ты отправишься к мистеру Себастиану. Твое тело этого заслуживает.

Но как такой человек попал в этот мир, которые даже теперь ассоциируется со скрытым мачизмом? Его история вполне традиционна. Его первая татуировка — маленькая звездочка на ладони была самодельной работой, сделанной во время службы в армии, но что сделано, то сделано. Необычно то, что Себастиан (настоящее имя Алан Оверсби) заинтересовался сперва пирсингом, а лишь потом тату.

Безработный, не пожелавший следовать по стопам отца и трудиться в страховом агентстве в Ливерпуле, 22-летний Алан сел на пароход, отправляющийся в Южную Америку, чтобы стать Надсмотрщиком на плантации сахарного тростника в Британской Гайане. Там-то он впервые и познакомился с пирсингом.

«Я увидел двух батраков с проколотыми сосками и вставленными в них золотыми колечками. Как только я это увидел, я сразу понял, чего я хочу. Я познакомился с ними, и однажды вечером они отвели меня к странному маленькому человечку, португало-индейцу, который жил в джунглях в одном из этих домов на сваях. Это он сделал им пирсинг. Я помню, мы сидели, пили ром, а его ручная обезьянка бегала по комнате и везде писала. Мы были немного пьяны, но это не спасло от боли. Он знал свое дело, но использовал старомодный прокалыватель, похожий на шприц».

По возвращении в Британию Себастиану пришло в голову, что его золотые колечки расположены слишком близко от сосков, поэтому он решил их передвинуть, самостоятельно сделав новые проколы с помощью какого-то дезинфицирующего средства, виски и иглы для вышивания. «Чертовски больно», но все получилось.