В.Б. Придётся ездить в Рим, где тоже так много гоголевских мест. Вы, очевидно, были в Риме на улице Треви, где в кафе выставлен автограф Гоголя, где чашечка кофе стоит 5 евро, где он писал "Мертвые души". Ради Гоголя я не пожалел эти 5 евро, сел за столиком под гоголевским автографом и как бы очутился в России.

И.З. Да, везде, где жил Гоголь, жила и Россия. И римский Гоголь — это самый русский Гоголь.

В.Б. Я сам против такого американизированного табеля о рангах, первый, второй, третий… Но если взять четыре или пять наиболее известных во всём мире русских писателей: Гоголя, Толстого, Достоевского, Чехова, Тургенева, может быть, Лескова (я не беру поэтов, Пушкина, Лермонтова, Тютчева и так далее), то чем, на ваш взгляд, Гоголь отличается от других наших великанов русской литературы?

И.З. Думаю, с Гоголя начинается христианизация русской советской литературы. Конечно, Федор Достоевский — его ученик, все темы, которые он затрагивал в своих книгах, он взял у Гоголя. Гоголь наметил темы для всех романов Достоевского. В "Выбранных местах из переписки с друзьями" — о страшной опасности обезбоживания народа, о "гордости ума", о пагубе фанатизма. При этом Гоголь, по крайней мере в своей прозе, — поэт. Достоевский психоневролог и патологоанатом, он погружается в подполье души человеческой, но человек не может всё время находиться в подполье. От постоянного присутствия тьмы он слепнет. У Достоевского отрицатели, сомневающиеся, подпольные почти всегда убедительнее, чем те, кто им противостоит. Этим, в частности, и объясняется популярность Достоевского на Западе. Она связана не только с тем, что Достоевский разоблачил "бесов" и угадал будущее, но и с тем, что его отрицатели близки современному сознанию западного человека. Он скептик, он разочарован. Если в каждом человеке сидит смердяковщина, то на что и надеяться. Я как-то написал статью о Чехове и Толстом. Именно о их духовной связи. Вы, Володя, упомянули и Николая Лескова. Это — величайший писатель. Лесков написал "Соборян", кстати, печатавшихся в один год и в одном и том же журнале с "Бесами" Достоевского в "Русском вестнике". Ничего подобного Достоевский не написал. Вот откуда бьет сноп света. Может, поэтому Федор Достоевский никогда и не был любимым в народе писателем. Толстой был. Лермонтов, Пушкин. Даже Гоголь, Чехов... А вот Достоевского народ никогда не любил в массе своей, не чтил, как своего. Это писатель для интеллигенции. Есть, конечно, исключения. "Повесть о молодом герое", которую он написал в Петропавловской крепости. Замечательная вещь. О первой любви мальчика к взрослой женщине. Почти тургеневская вещь. Достоевский еще в начале своего пути заявил, что я растопчу их всех. (То есть своих предшественников и современников.) Спишем это на молодой задор. Ибо в целом всё-таки линия у русской литературы была одна. Гоголь воскресает и в Толстом. В его дневниках. Неудовольствие одним лишь искусством. Его недостаточно, чтобы изменить что-то в жизни.

В.Б. Это, по-моему, чисто русская литературная традиция. Эстетство никогда не побеждало. Даже Игорь Северянин закончил стихами о родине. Даже Чехов поехал на свой остров Сахалин. Владимир Маяковский наступил на горло собственной песне. Александр Солженицын не позволил себе "баловаться" чисто художественными поделками. Я уже не говорю о Льве Толстом, который просто отказался от своего творчества, прорываясь напрямую к народу. Да и Николай Гоголь не случайно написал свои "Выбранные места…". Русские гении, доходя до высших пределов художественного творчества, ищут уже прямого разговора со своим народом. Даже эстет Иосиф Бродский не случайно написал свое стихотворение "Народ", которое Анна Ахматова сочла гениальным.

Вы, Игорь Петрович, сказали, что пришли к Николаю Гоголю, задыхаясь от мелкотемья текущей литературы. Сейчас уже ХХ век становится историей. "Лицом к лицу лица не увидать, большое видится на расстоянии". Вот на расстоянии начала третьего тысячелетия, что вы можете сказать о литературных великанах ХХ века? Может быть, литература ХХ века в целом не менее значима, чем литература века девятнадцатого? Или вы и сейчас скептически относитесь к литературным итогам ХХ века?

И.З. В ХХ веке, во-первых, я очень высоко ценю "деревенскую прозу", о которой сам много писал. Она продлила на сто лет жизнь русскому языку, который ныне умирает вместе с крестьянством. Это замечательные писатели Василий Белов, Валентин Распутин, Василий Шукшин, Виктор Астафьев, Фёдор Абрамов. Они прямо продолжили великую традицию своих предшественников.

Но самая крупная величина ХХ века, несомненно, равная и Гоголю, и Достоевскому, — это Андрей Платонов. Сын железнодорожного слесаря, который уверовал в мировую революцию и посчитал коммунистов — людьми, сошедшими на землю по велению Христа. Он видел в Ленине посланца Бога. Отчаяние и трагедия Андрея Платонова, понявшего, что произошло, придало величие всем его книгам. Он перешел в третье тысячелетие без потерь, в отличие от многих его современников. Это высший пик русской литературы ХХ века… Затем "Тихий Дон" Шолохова, который я тоже очень люблю. Владимир Набоков, особенно его роман "Бен Финистер", в русском переводе вышел под названием "Под знаком незаконнорожденных". Некоторые считают Михаила Булгакова великим писателем ХХ века. Думаю, что он блестящий беллетрист. Всеми хвалимый роман "Мастер и Маргарита", безусловно, уступает классической "Белой гвардии".

В.Б. Тут вы — единомышленник Иосифа Сталина. Впрочем, помните, мы обсуждали весь этот дьявольский замысел Булгакова на нашей литературной студии, где я противопоставил абсолютно христианской "Белой гвардии" антихристианский роман "Мастер и Маргарита". Дьявол для него оказался благороднее, чем советская власть.

И.З. Я помню то наше обсуждение. Но вот в энциклопедическом словаре, вышедшем года три назад, есть портрет Булгакова, но нет портрета Платонова.

В.Б. Может, еще чересчур близкое временное расстояние от ушедших. И плюс нынешняя петросянизация поголовно всего народа приводят к восторгу от булгаковской сатиры и иронии. Петросяновщина близка буффонаде из романа. Сравнивают по уровню "Золотой телёнок" Ильфа и Петрова и роман "Мастер и Маргарита". Я подумал, может, они и правы, и это — романы одного уровня, одной темы. Когда-то и Фаддей Булгарин был популярнее Пушкина, а Боборыкин известнее, чем Чехов. Думаю, при всём моём уважении к Михаилу Булгакову, со временем определится и его законное место в литературе. Конечно же, вслед за Шолоховым и Платоновым. Даже вслед за Набоковым. Ведь люди нынче читают "Мастера и Маргариту", скорее, ради абсолютно искренних и даже драматических попыток воссоздать историю Христа, а не еретически наслаждаясь похождениями воландовой компании.

И.З. Евангельская линия в романе эстетизирована и заземлена. Сама мысль о том, что Бог посылает дьявола на землю, чтобы восстановить справедливость, двусмысленна. Получается, что зло можно победить только злом. Что положительного в воландовской компании, они отрезают головы, насылают на людей смертельные болезни. Никогда бы Христос не благословил все эти деяния.

В.Б. На ваш взгляд, Игорь Петрович, обращение ко Христу в светской литературе дозволительно? Есть ли какой положительный пример?

И.З. Я был в Ново-Валаамском монастыре в Финляндии, когда преподавал там три года, и обратился к настоятелю монастыря с подобным вопросом. Он сказал: "Христос должен оставаться в "Евангелие". Абсолютно с ним согласен. Можно поставить под сомнение его появление в "Легенде об инквизиторе". Достоевскому нужно было поставить Христа перед судом реальности. Ты свободы хотел, говорит ему инквизитор, а людям не свобода нужна, а хлеб. Весьма своевременная мысль. Свобода от чего и для чего? Свобода материться, кощунствовать, воровать? Осчастливила ли она Россию? У Достоевского Христу нечем ответить на этот вопрос. Но Христос никогда не считал свободу своеволием, по нему высшая свобода — это самоограничение. И потому, считаю, Христос должен оставаться в "Евангелие".