Мысли об Оресте и его змеях не давали мне покоя, и я искал удобного случая продолжить давний разговор.

Мы сидели в кроваво-красной кабинке. Толстыми руками Орест держал украшенное кисточкой меню. Казалось, плечи его стали намного шире, и серьезная голова утонула в них.

– Как идет подготовка? – спросил я.

– Я немного снизил интенсивность. Не хочу достигнуть пика слишком рано. Я умею заботиться о своей спортивной форме.

– Генрих сказал, что вы учитесь спать сидя, чтобы легче было в клетке сидеть.

– Этому я уже научился. Теперь у меня другая задача.

– Какая же?

– Употреблять побольше углеводов.

– Потому мы и пришли сюда, – сказал Генрих.

– Каждый день я немного повышаю дозу.

– Дело в том, что в клетке он будет расходовать колоссальную энергию. Придется быть настороже, напрягаться, когда подползет мамба, да мало ли что.

Мы заказали макароны и воду.

– Скажите, Орест, вас не беспокоит, что решающий момент уже близок?

– Что значит, беспокоит? Я хочу войти в клетку, вот и все. Чем скорее, тем лучше. Таков у Ореста Меркатора характер.

– Вы не волнуетесь? Не думаете о том, что может случиться?

– Ему нравится быть оптимистом, – сказал Генрих. – Нынче все спортсмены таковы. О неудачах никто не думает.

– В таком случае объясните мне, что значит быть пессимистом. О чем вы думаете, когда представляете себе неудачу?

– Я думаю вот о чем. Без змей я никто. Вот и весь пессимизм. Неудача – это если ничего не выйдет, если общество защиты животных не пустит меня в клетку. Как я смогу быть лучшим в своем деле, если мне не разрешат этим делом заниматься?

Мне нравилось смотреть, как Меркатор ест. Пищу он всасывал по законам аэродинамики. В соответствии с разностью давления, скоростью поглощения. Он ел молча, целеустремленно, сосредоточенно набивая брюхо и с каждым комком крахмала, скользившим по его языку, преисполняясь, по-видимому, все большего самомнения.

– Вы же знаете, что вас могут укусить. В прошлый раз мы об этом говорили. Вы думаете о том, что произойдет, когда ядовитые зубы сомкнутся у вас на запястье? Думаете о смерти? Вот что я хочу знать. Смерть вас не пугает? Может, мысли о ней не дают вам покоя? Позвольте мне играть в открытую, Орест. Вы боитесь умереть? Испытываете страх? От страха вы дрожите или потеете? Когда вы думаете о клетке, о змеях, о ядовитых зубах, вам не кажется, что на комнату падает какая-то тень?

– Как раз на днях я где-то прочел одну вещь. Сегодня умирает больше народу, чем за все прошлые периоды всемирной истории, вместе взятые. Подумаешь, еще один. Но уж лучше умереть при попытке внести имя Ореста Меркатора в книгу рекордов.

Я посмотрел на сына. Потом спросил:

– Не хочет ли он сказать, что за эти сутки умрет больше народу, чем за всю историю человечества до сих пор?

– Он хочет сказать, что сегодня мертвых больше, чем когда-либо прежде, в общей сложности.

– Что это за мертвые? Уточни.

– Он говорит о людях, которые уже мертвы.

– Что значит уже мертвы? Все, кто умер, уже мертвы.

– Он говорит о людях в могилах. О покойниках, которые известны. О тех, кого можно сосчитать.

Я слушал внимательно, пытаясь понять, что они имеют в виду. Оресту принесли вторую порцию.

– Но люди иногда сотни лет в могилах лежат. Может, он хочет сказать, что в могилах больше мертвецов, чем во всех прочих местах?

– Смотря что ты имеешь в виду под прочими местами.

– Сам не знаю, что я имею в виду. Утопленников. Тех, кого взрывом в клочья разорвало.

– В наши дни мертвых больше, чем когда-либо прежде. Вот и все, что он хочет сказать.

Еще некоторое время я смотрел на него. Потом повернулся к Оресту:

– Вы сознательно идете на верную смерть. Твердо решили сделать то, чего люди всю жизнь стараются не делать. Умереть. Я хочу знать, почему.

– Мой тренер говорит: «Дыши и ни о чем не думай». Он говорит: «Стань змеей, и ты познаешь неподвижность змеи».

– У него теперь есть тренер, – сказал Генрих.

– Он мусульманин-суннит, – сказал Орест.

– В Айрон-Сити, возле аэропорта, живут несколько суннитов.

– Сунниты, в основном, – корейцы. Правда, мой, кажется, араб.

– Разве это не муниты, в основном, корейцы? – спросил я.

– Он – суннит, – сказал Орест.

– Но ведь именно муниты, в основном, – корейцы. Хотя нет. Корейцы только руководители.

Они задумались. Я наблюдал за Орестом. Смотрел, как он вилкой бросает макароны себе в глотку. Серьезное лицо, неподвижная голова с входным отверстием для пищи, которую швыряет внутрь автоматическая вилка. Какая целеустремленность, какая верность намеченному курсу. Если каждый из нас – центр своего существования, то Орест, казалось, настойчиво стремился расширить этот центр, превратить его в пуп земли. Неужели все спортсмены таковы – делают более полноценной собственную личность? Возможно, их отвага, которой мы завидуем, имеет мало общего со спортом. Готовясь храбро встретить опасность, они тем самым избегают ее в каком-то более глубоком смысле и под бдительным присмотром некоего ангела-хранителя обретают способность уберечься от каждодневного умирания. Но разве Орест – спортсмен? Он будет просто-напросто сидеть – сидеть шестьдесят семь часов в стеклянной клетке и ждать, когда его укусят на виду у всех.

– Вы не сможете защищаться, – сказал я. – Мало того, вы будете сидеть в клетке с самыми склизкими, жуткими и мерзкими тварями на земле. Со змеями. Люди видят змей в страшных снах. Видят скользких, ползучих, холоднокровных яйцекладущих позвоночных. Люди обращаются к психиатрам. В нашем коллективном бессознательном змеи занимают особенно гнусное место. А вы добровольно входите в замкнутое пространство с тридцатью или сорока самыми ядовитыми змеями на свете.

– Почему это они склизкие? Вовсе они не склизкие.

– Знаменитая склизкость – это миф, – сказал Генрих. – Он входит в клетку с габонскими гадюками – у них ядовитые зубы в два дюйма длиной. Может, там будет дюжина мамб. А мамба, между прочим, – самая проворная змея, обитающая на суше. При чем тут склизкость?

– Все это лишь подтверждает мои слова. Ядовитые зубы. Змеиный укус. Каждый год от змеиных укусов погибает пятьдесят тысяч человек. Это вчера по телевизору передавали.

– Чего только не передавали вчера по телевизору, – сказал Орест.

Ответ меня восхитил. Наверно, я и Орестом восхищался. По прихоти бульварной прессы он формировал в себе сильное «я». Упорно тренировался, то и дело говорил о себе в третьем лице, употреблял много углеводов. Рядом всегда был тренер, аура вдохновенной игры с огнем притягивала его друзей. Чем ближе решающий момент, тем больше жизненных сил.

– Тренер учит его дышать древним способом, на манер мусульман-суннитов. Змея – это одно существо. А человек может стать тысячью существ.

– Стать змеей, – сказал Орест.

– Люди начинают интересоваться, – сказал Генрих. – Похоже, поднимается шумиха. Похоже, он и вправду это сделает. Похоже, ему уже поверили. Все условия соблюдены.

Если собственное «я» – это смерть, как оно может быть сильнее смерти?

Я попросил счет. Извне приходят какие-то обрывки с мистером Греем. Туманный образ в серых трусах и носках. Я достал из бумажника несколько купюр и, энергично потерев их пальцами, убедился, что к ним не прилипли другие. В зеркале мотеля во весь рост отражалась моя жена – белое тело, пышная грудь, розовые коленки, коротенькие пальцы на ногах – в одних гетрах мятного оттенка, похожая на второкурсницу, зачинщицу оргии.

Когда мы приехали домой, она гладила в спальне белье.

– Чем занимаешься? – спросил я.

– Слушаю радио. Правда оно только что выключилось.

– Если ты думаешь, что мы покончили с мистером Греем, то пора тебе о нем напомнить.

– Речь идет о собирательном образе или о мистере Грее как индивидууме? Это имеет огромное значение.

– Безусловно. Дениза спрессовала пилюли.

– Значит ли это, что с собирательным образом покончено?