— Это хорошо, — согласился Ник, все еще вглядываясь в горизонт. — Добрый рыцарь! — Ник развернул коня к гвардейцу.

— Да, сэр.

— Возьмите своих людей и скачите в Уитли. Там по обвинению в предательстве арестуйте лорда Уоллеса Бартоломью. Он и его люди отказались от битвы, хотя знали, что она неизбежна. Доставьте его в замок Вильгельма и скажите, что после битвы я сам явлюсь и предъявлю обвинения.

— Милорд! — воскликнул королевский рыцарь. — Вы не желаете, чтобы мы сражались с вами бок о бок?

— Вы сами сказали, что победа будет легкой. А я хочу разгромить Донегала с теми людьми, чьи земли и дома они разорили. — И Ник, не раздумывая, обратился к Тристану: — Что скажешь, брат?

Тристан без колебаний согласился.

— Как прикажете, лорд Николас. Удачи вам, сэр. — Рыцарь поклонился, развернул лошадь и поскакал к своим людям.

Рэндалл спросил:

— Сэр, готовить отряд?

— Да, — ответил Ник. — Как только королевские воины уйдут, выстрой наших по гребню холма. Я хочу, чтобы эти негодяи увидели, какой ад они навлекли на свою голову.

Рэндалл ускакал. Ник повернулся к брату:

— Благодарю, Тристан, что поддержал меня перед людьми короля.

— Я всегда тебя поддерживаю, Ник. Возможно, не всегда соглашаюсь с твоими решениями… — Он не стал заканчивать фразу, а соскочил с коня и стал проверять упряжь.

Ник фыркнул:

— Ты вечно со мной споришь, сомневаешься в моих способностях.

— В способностях не сомневаюсь, а в здравости суждений — бывает.

— Ты даже убедил Вильгельма, чтобы он заставил меня жениться, — сказал Ник, пропуская мимо ушей слова брата.

Тристан остановился и вопросительно посмотрел на Ника:

— Ты сожалеешь, что леди Симона стала твоей женой?

Ник посмотрел ему прямо в глаза:

— Нет.

Тристан ухмыльнулся и промолчал.

— Но дело не в этом, — продолжал настаивать Ник. — Ты ведешь себя так, как будто я не способен отличить черное от белого.

Тристан вздохнул и спросил:

— Ник, ты помнишь, как мы впервые встретились?

Ник поправил ворот кольчуги.

— Ну, разумеется.

— Дело было накануне такой же битвы, какая предстоит нам сейчас, — заговорил Тристан. — Я знал о тебе не больше, чем мы сейчас знаем об этих валлийцах. Я мог бы отказаться от твоей помощи. Откуда я мог знать, что ты меня не обманешь? Честно говоря, я и нашей матери тогда не верил.

— Но ты ведь знал, что мы братья.

— Знал. — Тристан натянул латные рукавицы, — И твои люди соединились с моими. А когда я хотел пойти на риск и этим подвергнуть опасности леди Хейт, именно ты остановил меня.

Ник неразборчиво рыкнул и стал отвязывать от седла шлем.

— И я ведь не бросился на тебя за то, что ты вмешался. Не упрекал за недостаток веры в мои сомнительные суждения.

— Это другое дело, — проворчал Ник.

— Разве? — Тристан натянул шлем на голову. — Я перед тобой в долгу, брат, и буду выплачивать долг, нравится это тебе или нет. Ты помог мне вернуть мои владения, жену, семью. И я прослежу, чтобы ты сохранил все, что у тебя уже есть.

Ник мотнул головой и вскочил в седло Великолепного. Что толку спорить? И честно говоря, искренняя речь брата тронула его до глубины души. Возможно, Тристан все же не считает его полным неудачником? Странно только, что Тристан, советник короля Вильгельма, уверенный в себе рыцарь, считает себя в долгу перед ним, Ником…

Братья развернулись лицом к границе Уэльса. Земля у них за спиной дрожала от мощной поступи боевых коней хартмурских воинов.

— Похоже, скоро у тебя будет возможность вернуть мне свой долг, брат. Считай, сколько врагов перебьешь. Могу поспорить, я убью в три раза больше. Если больше окажется у тебя, считай, что мы в расчете.

Тристан расхохотался:

— Договорились. Только считай лучше. Ты ведь не силен в цифрах. Может, в конце ты окажешься в долгах как в шелках.

Подошел хартмурский отряд. В тот момент Ник и представить себе не мог, какую страшную цену заплатит за это сражение его брат.

Если бы у Симоны была хотя бы минута, чтобы оценить положение, она, возможно, действовала бы по-другому. Но удар, нанесенный в висок Женевьеве, поверг ее в панику. Кто-то обхватил Симону за талию, чья-то грязная рука зажала ей рот, мешая кричать.

Симона брыкалась, кусалась, отбивалась от невидимого противника, а в это время Арман, с притворной грустью глядя на потерявшую сознание Женевьеву, насмешливо ворковал:

— О, Женевьева, любовь моя, прости.

Правый глаз Армана дергался и временами совсем закрывался. Лицо перекосилось в нервной судороге. Волосы висели липкими прядями, спадая на ворот грязной рубахи. Он выглядел так, как будто несколько дней спал под забором. Наконец отец обратился к Симоне, но его слова мало ее успокоили.

— Порция? — с ужасом прошипел он, но тут же очнулся. — А, Симона! Ты так на нее похожа в этом платье. Я прямо испугался. — И он расхохотался так, словно произнес нечто крайне остроумное.

Симона прекратила сопротивляться, но чувствовала дурноту от обхвативших ее чужих рук. Во рту скопилась слюна, глаза слезились, из носа потекло. Она боялась, что ее вырвет, если не удастся вздохнуть полной грудью.

Арман глумливо зашептал:

— Ты обещаешь вести себя тихо, если я велю Элдону отпустить тебя?

Симона кивнула.

— Отпусти ее, — по-французски скомандовал Арман.

Симона развернулась и увидела толстого здоровяка в вонючем и грязном тряпье.

— Ты должна простить его некоторую нечистоплотность, — хихикнул Арман. — Он прятался за конюшнями, практически в навозной куче. Ждал подходящего момента.

— Я знаю, что ты сделал, отец! — задыхаясь, проговорила Симона. — Знаю! Как ты мог? Как ты мог так поступить с ней и с невинным ребенком?

Одним гигантским прыжком Арман подскочил к дочери и ударил ее по лицу с такой силой, что она отлетела к стене и упала на пол. Из носа потекла кровь. Арман стоял над дочерью и трясся всем телом. Дергались все мышцы лица, искажая его до неузнаваемости. Сейчас он выглядел тем, кем был, — сумасшедшим.

— Прикуси язык, Симона, иначе я его вырву! — с видимым усилием понизил голос Арман и мотнул головой, словно пытаясь вернуть мыслям ясность. Он встал над Симоной на четвереньки, и она вскрикнула от страха. — Я н-не знал, что мальчишка в тот день был в конюшне. Ты, ты, ты должна была отвезти его в Бовиль, далеко, далеко от того, что я собирался сделать! Ты убила его!

Сначала Симона не могла понять смысла его слов. Сама она говорила о Женевьеве и маленьком Тристане. Но тут ее осенило, и страшная правда комом застыла у нее в горле. Симона задыхалась.

Это Арман устроил пожар, в котором погибла ее мать. И маленький Дидье. Ее отец — убийца.

Сейчас Арман схватил ее здоровой рукой и стал трясти, неразборчиво бормоча:

— М-м-мальчик был моей единственной плотью и кровью! Никогда, никогда, никогда бы я не тронул ни одного волоска с его головы! Мой мальчик! М-м-мой!

Он отбросил Симону на пол и поднялся с колен. Симона только сейчас до конца осознала, что он ей сказал.

— Дидье был… он был твоей единственной плотью и кровью?

— Да, да, да! Да! — крикнул Арман. — Я-то думал, что ты и сама уже догадалась. Ты ведь считаешь себя такой умной! Я едва пришел в сознание, когда меня обвенчали с этой шлюхой, твоей матерью. Могу только догадываться, как этот гнусный торговец, этот мерзкий слизняк Рено заполучил ее. Вот почему она так хотела обвенчаться со мной. Семья не позволила бы ей выйти замуж за простолюдина, но тут она забеременела. Ее бы вышвырнули из Сен-дю-Лака! Дали бы по толстой заднице — и прощай.

— Дядя… — Симона сглотнула. Нет, больше не дядя. — Жан — мой отец?

— Ну, точно не узнаешь. — Арман пожал плечами и хмыкнул. — Одно могу сказать, твой отец не я. Когда ты родилась, я был едва живой.