Ник вздохнул и снова взглянул на перышко.

— Хорошо. Я должен все обдумать. Одно могу сказать: я обрадовался не меньше тебя, когда этот напыщенный скряга удалился.

«Да».

И перышко, крутясь в воздухе, поплыло в сторону хлева рядом с трактиром. Ник крикнул ему вслед:

— И держись подальше от лошадей!

Ник оглянулся и бросил последний взгляд на монастырь. Завтра утром, направляясь в Хартмур, он проедет мимо монастырских стен со своей молодой женой.

Повернув к трактиру, Ник вдруг подумал, что в их положении есть нечто забавное. И, проходя сквозь темный общий зал, поднимаясь по скрипучей лестнице, не переставал ухмыляться, а у дверей своей комнаты даже хохотнул: монашка, призрак и француженка остановились в трактире…

Наверху Ник приоткрыл дверь и проскользнул внутрь. При виде открывшейся перед ним картины у него потеплело на сердце.

Свет догорающей свечи бросал тусклые блики на беленые стены и большой сундук посреди комнаты, из которого торчал клочок яркой ткани: Жена лежала на тощей постели среди разбросанных листов пергамента и разноцветных лент. На полу стоял поднос с почти нетронутым ужином.

Симона лежала лицом к двери. Во сне ее черты выглядели совсем по-детски. Губы приоткрылись. Длинные ресницы лежали черными тенями на румяных щеках. Несмотря на присутствие набитого платьями сундука, она была одета все в тот же пропитанный пылью дорожный наряд. Рука прижимала к груди пожелтевшую страницу.

Ник тихонько запер за собой дверь. Было уже за полночь, и ему не хотелось отвечать на вопросы о своей отлучке.

Не сводя глаз с жены, он отстегнул меч, поставил его у изголовья кровати и стянул с себя сапоги.

«Такая прекрасная и такая стойкая. Не каждый мужчина вынес бы испытания, доставшиеся на ее долю».

Его взгляд остановился на губах Симоны. Ник невольно припомнил, как легко разбудить в ней страсть. Горечь и сладкая мука наполняли его сердце. Перерастет ли их нарождающаяся дружба в нечто большее? Ник не мог ответить на этот вопрос, но он жаждал узнать Симону дю Рош Фицтодд, когда она не удручена семейной трагедией.

Веки Симоны затрепетали, сонным взглядом она посмотрела на мужа:

— Ник, я…

— Ш-ш-ш… — Он присел перед кроватью. — Я не хотел тебя будить, спи-спи.

— Non, я хочу тебе кое-что показать. — Она перекатилась на бок, села и протянула ему листок, который сжимала в руке. В ее глазах светилась надежда. — Посмотри.

«12 декабря 1069 года

Марсель, как всегда, был прекрасен. Целых две недели свободы от ужасного существования в стенах Сен-дю-Лака. Симона наслаждалась жизнью. Жан ее баловал. Маленький Дидье хорошо перенес первую в своей жизни поездку. Похоже, ему понравилось трястись верхом, он дремал почти всю дорогу. Нашим друзьям он очень понравился, нас все уговаривали остаться на Рождество, но ради детей я вернулась. Арман растратил все свои деньги и приехал раньше нас. Он сломал мне два пальца. Теперь до весны мне нельзя будет уехать. О, эта ужасная зима, как я хочу, чтобы ты скорее кончилась!»

Ник посмотрел на Симону:

— Твоя мать?

— Да, — улыбнулась Симона и стала собирать разбросанные бумаги. — Мне еще много читать. Там целые связки. — Симона одернула платье и сияющими глазами посмотрела на Ника: — Правда, чудесно? Как будто она здесь, со мной…

— Я рад за тебя. — Ник удивился тому, с каким спокойствием Симона восприняла рассказ о ранах матери. Он присел на кровать. — Но разве тебя не расстроило то, что Арман избивал ее?

— Конечно, я огорчилась, что он причинил ей боль, — отвечала Симона со странной гримасой. — Но это случалось не раз. Родители страшно ссорились. — Она передернула плечами. — У отца бешеный нрав, а если он рассердится, ему вообще нет удержу, а мама никогда не соглашалась подчиняться ему. Часто, когда они ссорились, я уезжала из дома и часами каталась верхом, иногда одна, иногда с Шарлем.

Ник помрачнел. Раньше он плохо представлял, в каком бедламе прошло детство Симоны, и теперь, получив отчет из первых рук, чувствовал почти дурноту. К тому же ему не нравилось слушать, каким утешением был для Симоны ее нареченный.

На хорошеньком личике жены появилось тревожное выражение. Она положила ладонь на плечо Ника.

— Ты не расстраивайся за Порцию, она умела отвечать на обиды. Недаром у отца не хватает нескольких зубов, а правое ухо не слышит.

Ник удивленно приподнял бровь и фыркнул, не сумев сдержать ироничной усмешки.

— Значит, вот как Арман нажил свои увечья — шрам, хромоту?

Симона сморщила носик, пытаясь вспомнить события своего детства.

— Возможно, но, думаю, дело не в этом. До моего рождения папа участвовал в большом сражении. Сколько я его помню, он всегда так выглядел.

Ник покачал головой и вздохнул.

— Удивительно, что один из них не убил другого. — Слова вылетели у него бездумно, Силона улыбнулась, но тут Ник осознал, какой смысл они могут иметь.

Возможно ли, что Арман дю Рош убил свою жену? И собственного сына? Тогда ясно, почему Дидье не хотел, чтобы Ник расспрашивал Армана о пожаре… И почему мальчик никогда не остается в одной комнате с Арманом… Но зачем человеку убивать своего единственного наследника? Чудесное, невинное дитя? По словам Симоны, Арман обожал его.

— Ник, что с тобой?

Ник оторвался от своих сумбурных мыслей. Не следует расстраивать Симону, ведь все его выводы основываются лишь на предположениях. К тому же если Ник прав и Арман дю Рош причастен к гибели жены и сына, то опасность может грозить и Симоне. Чем меньше она будет знать об этих подозрениях, тем лучше.

— Ничего особенного, — с вымученной улыбкой произнес Ник. — Расскажи мне про Марсель.

В глазах Симоны появилось мечтательное выражение.

— Мама называла его городом мечты, — задумчиво произнесла она. — Мы часто туда ездили, когда отец отправлялся на поиски приключений.

— Значит, он не сопровождал вас?

— О нет. Никогда. Отцу не нравился Марсель.

— Почему?

Симона повела плечом и лукаво улыбнулась — кто знает?

— Может быть, потому, что мама становилась там совсем другой — беззаботной, веселой. Там у нее было множество друзей. И лавки в Марселе богатые.

Голова Ника методично работала, стараясь сложить все обрывки сведений в единую картину, которая могла содержать ключ к разгадке смерти Порции.

— И ты думаешь, что именно там Порция растратила все состояние дю Рошей?

— Я в этом уверена. — Симона поднялась с кровати, прижимая к себе драгоценные листки пергамента, подошла к сундуку, открыла его и, отложив бумаги, начала приводить в порядок радужные наряды, которые прежде кое-как засунула в сундук.

— Когда мы ехали в Марсель — она, я, Дидье, а часто и Шарль, — мама брала с собой кофры, набитые золотыми монетами, а возвращались мы с сундуками новых нарядов и посуды. Вышивки, резная мебель, иногда одна-две лошади для Дидье. — Симона замолчала, любуясь великолепным платьем лазурного цвета.

Ник задумчиво кивнул. Создавалось впечатление, что Порция дю Рош задалась целью намеренно разорить семью, но никакие платья и лошади не способны оставить богатое имение без гроша.

— Кто такой Жан? — вслух спросил он, припомнив имя из дневника.

— Дядя Жан, — вздохнула Симона и улыбнулась. — На самом деле он мне не дядя. Он богатый купец из Марселя и большой друг моей матери. Мы всегда останавливались в его доме.

Чем больше Ник узнавал о жизни Симоны во Франции, тем сложнее казались ему события, приведшие к смерти Порции и Дидье. Частые поездки в Марсель, город, ненавистный Арману. Исчезновение денег. Богатый купец. Да еще Шарль Бовиль… Как он-то связан с этой историей? Ник решил на время отложить расследование. Вот приедут они в Хартмур, и он всерьез возьмется за поиски ключей к этой тайне. Теперь ответственность за Симону, такую прекрасную, чувственную, неотразимую, лежит только на нем, и он намерен с честью нести это бремя.