– Пока мы в состоянии справиться с этим, Джой, – услышал он голос Кайла. – Ситуация паршивая, однако мы что-нибудь придумаем. Нам предстоят долгие часы трудных разговоров, но не здесь, не сейчас. Вставай, пошли.

– Да. Да. Как скажешь.

Вечером Кайл встретился с отцом в греческом ресторанчике «Афинянин». На ужине был и Джой Бернардо. Успев заранее разогреть себя двумя бокалами джина с тоником, он так расслабился, что едва мог поддерживать невинную беседу. Может, причиной его неразговорчивости являлось не спиртное, а растерянность или страх, но Джой почти не подавал голоса за столом. Перед тем как раскрыть меню, Макэвой-старший осушил две рюмки мартини, а затем пустился в воспоминания о громких судебных процессах. Следуя его примеру, друг Кайла тоже заказал сухой мартини. Скоро спиртное все же развязало ему язык, но ничуть не подняло настроения.

Кайл привел его с собой по одной-единственной причине: ему не хотелось выслушивать нравоучения отца по поводу ловушек корпоративного права и необходимости заняться более достойным порядочного человека делом. Однако после второго мартини, когда Джой стал почти невменяемым, Джон Макэвой предпринял такую попытку. Сын предпочел не спорить, хрустел чесночными гренками, временами поддакивал и слушал. На скатерти возникла бутылка красного вина. Отец затянул новую историю – о неимущем, но благородном клиенте, чью запутанную тяжбу удалось выиграть. Так было всегда, ну, или почти всегда. Героем всех таких историй был исключительно он сам, а бедный человек оказывался спасенным, находил защиту и утешение.

Еще немного, и Кайл уже сожалел бы, что за столом нет матери.

Гораздо позже, когда ужин закончился, он медленно шагал по кампусу – в последний, наверное, раз в качестве студента. И Кайлу вдруг показалась немыслимой та скорость, с которой пролетели эти три года. Впрочем, учеба в юридической школе, что ни говори, его утомила. Он устал от лекций, от аудиторий и экзаменов, устал от существования на мизерный студенческий бюджет. В двадцать пять лет он ощущал себя взрослым мужчиной, превосходно образованным, не имеющим дурных привычек – словом, абсолютно целостной личностью. Будущее безоблачно, перспективы сулили такое…

Но мрачные предчувствия вытесняли из души восторг. Семь лет учебы, расчеты на карьеру – все это сводилось теперь к жалкой участи шпиона поневоле.

Из двух квартир, о которых пока еще раздумывал Кайл, Бенни Райта больше устраивала та, что располагалась в квартале бывших скотобоен, неподалеку от скромного отеля «Гансвурт», в здании, построенном сто двадцать лет назад с единственной целью – умерщвлять в нем свиней и коров. Сейчас, когда реки крови утекли в прошлое, новый владелец здания проделал великолепную работу, полностью переоборудовав весь комплекс, от подвалов до крыши. На первом этаже по-хозяйски разместились дорогие бутики, второй сдали в аренду под элегантные офисы, а уже на третьем были современные, хорошо обставленные квартиры. Элегантность и шик нисколько не интересовали Бенни, равно как и местоположение дома. Главным для него было то, что апартаменты, находившиеся непосредственно над квартирой 5D, тоже оказались свободными. Бенни снял их на полгода, по цене пять тысяч двести долларов в месяц. Теперь оставалось только ждать, когда Кайл перевезет свои пожитки в этот дом.

Однако Макэвоя тянуло совсем в другое место, на Бикмэн-стрит, в двухэтажный домик рядом с муниципалитетом и Бруклинским мостом. В квартирку на втором этаже с улицы вела отдельная лестница. Она была меньше и дешевле первой, однако, принимая во внимание ее общую площадь, арендная плата в три тысячи восемьсот долларов в месяц казалась Кайлу верхом неприличия. За жилье в Нью-Хейвене он раскошеливался на тысячу – вскладчину! К тому же та квартира раза в три превосходила размерами все те, что он смотрел на Манхэттене.

В «Скалли энд Першинг» Кайлу, как вновь принятому на работу, выдали чек на двадцать пять тысяч долларов, и он расходовал эту сумму в высшей степени разумно, надеясь отыскать соответствующее его новому статусу жилье. В начале лета выбор квартир был обычно больше. Как только подвернется что-то стоящее, он решил засесть в четырех стенах как минимум на шесть недель, чтобы подготовиться к экзамену в адвокатуру – экзамен должен был состояться ближе к концу июля.

Когда Бенни убедился, что его подопечный вот-вот подпишет договор аренды на Бикмэн-стрит, туда отправился неприметный мужчина, который предложил агенту по недвижимости более высокую цену. Это сработало, и Кайлу пришлось довольствоваться бывшей скотобойней. Узнав о том, что Макэвой согласился начиная с 15 июня платить за квартиру пять тысяч сто долларов в месяц, Бенни Райт послал в его апартаменты команду техников, которые за две недели до вселения напичкали будущее жилище молодого юриста соответствующей аппаратурой. Микрофоны были установлены в стенах каждой комнаты. «Жучок» поселился в телефонной трубке, невидимый проводок соединил линию Интернета с мощным компьютером, что находился этажом выше, в квартире 6D. Техники спрятали также четыре телекамеры: в гостиной, на кухне и в обеих спальнях. Любую можно было легко извлечь в том случае, если Кайл или его гости вдруг проявят ненужное любопытство. Разумеется, все четыре передавали картинку наверх (компьютеров там хватало), поэтому Бенни Райт мог видеть каждое движение Макэвоя – исключая лишь процедуры бритья, чистки зубов и отправления естественных надобностей. Должна же быть у человека хоть какая-то личная жизнь!

2 июня Кайл погрузил то немногое, чем владел, в джип и простился с Йелем. На протяжении первых миль пути душу царапала ностальгия по студенческим денькам, однако, миновав Бриджпорт, он размышлял уже только о предстоящем экзамене и о том, что его ждет впереди. Кайл предполагал провести некоторое время у друзей на Манхэттене и появиться в своей квартире не раньше середины месяца. Договор аренды еще не был подписан, что ужасно раздражало даму-риелтора: на ее телефонные звонки клиент не отвечал.

Как было оговорено ранее, 3 июня Кайл сел в такси и добрался до отеля «Пенинсула», где в номере на десятом этаже его ожидал Бенни Райт. «Поводырь» был одет как обычный деловой человек: темный костюм, белая рубашка, невыносимо скучный галстук и черные туфли. Однако 3 июня в его облике появилась парочка новых черт: пиджак сброшен, из-под левого плеча торчит рукоять 9-миллиметровой «беретты»: одно неуловимо быстрое движение, и оружие оказывалось в руке. Кайл перебрал в уме исполненные едкого сарказма комментарии по поводу столь внезапной перемены, но затем решил просто не замечать черную рукоять. Не вызывало никаких сомнений: Бенни хотел, чтобы на его «беретту» обратили внимание, может, хотел даже, чтобы о ней упомянули в разговоре.

«Для меня ее не существует», – подумал Кайл.

Он опустился на стул так, как делал всегда в присутствии Бенни Райта: правая нога лежит на левом колене, руки скрещены на груди. В глазах его читалось откровенное презрение.

– Поздравляю с окончанием учебы, – сказал Бенни, стоявший возле окна, которое выходило на Пятую авеню. Он отхлебнул из бумажного стаканчика кофе. – Надеюсь, все прошло нормально?

«Ты же был там, подонок. Твои шестерки следили за тем, как мы с Джоем давимся пиццей. Тебе отлично известно, что мой отец ел на ужин и сколько порций мартини он выпил. Ты видел выходившего из ресторана Джоя, пьяного в стельку. Когда я стоял в мантии и черной шапочке перед штативом фотографа, твои ищейки тоже целились в меня объективами».

– Все прошло отлично.

– Рад. Искренне рад. Ты подобрал квартиру?

– Думаю, да.

– Где?

– Какое вам дело? По-моему, мы договорились: здесь я – сам по себе.

– Я всего лишь стараюсь быть вежливым, Кайл.

– Зачем? Меня бесит, когда при каждой нашей встрече начинается одна и та же благодушная болтовня. Мы что, стали друзьями? Я пришел сюда вовсе не по собственному желанию и говорю сейчас с вами не потому, что скучал в разлуке. Если честно, то в данную минуту я предпочел бы быть где угодно, только не здесь. Вы вынудили меня прийти. Вы мне отвратительны, помните это. К черту вежливость, она вам не к лицу.