Когда редактор «Юридического вестника Йельского университета» соглашается занять ничего в материальном плане не сулящую должность консультанта благотворительной организации, в глазах большинства однокурсников и почти всех профессоров он становится героем. Когда же он внезапно решает связать жизнь с Уолл-стрит, толпа восхищенных почитателей начинает быстро редеть.

Кайл чувствовал себя изгоем. Бывшие единомышленники смотрели на него теперь с явным недоверием. Баловни судьбы, готовившиеся войти в высшую лигу, были слишком заняты собой, чтобы обращать внимание на одумавшегося сокурсника. Взаимоотношения с Оливией свелись к чистой физиологии: молодые тела требовали секса, хотя бы раз в неделю. По словам подруги, Кайл здорово изменился: стал мрачнее, постоянно был погружен в свои мысли и делиться ими не хотел.

– Если бы ты только знала, – беззвучно шептал он. – Если бы ты знала…

Оливия с радостью приняла предложение о стажировке в Техасе: там ее ждали активисты движения за отмену смертной казни. Девушка вынашивала грандиозные планы перестройки всей исправительной системы. Теперь они с Кайлом редко виделись, но полностью контакт пока не потеряли.

Одним из самых любимых преподавателей Кайла был старый профессор-радикал, возглавлявший в шестидесятые годы минувшего века марши в поддержку или против чего-то. Профессор и сейчас считался в университете ярым борцом с любой несправедливостью. Услышав о ренегате, он явился к нему лично и потребовал объяснений. Поедая острые пирожки в мексиканском баре за пределами кампуса, оба проспорили более полутора часов. Кайл сидел с видом незаслуженно оскорбленного человека, но в глубине души сознавал, что профессор прав. Тот блистал красноречием, грохотал кулаком по столу, хлопал себя ладонями по бедрам – и все впустую. Напоследок, качнув головой, он бросил:

– Ты разочаровал меня, Макэвой.

– Спасибо, – буркнул Кайл и, поднявшись, зашагал к кампусу.

С языка у него рвались проклятия – он ненавидел себя, Бенни Райта, Илейн Кенан, «Скалли энд Першинг». Да будь проклята эта жизнь! Но что еще – кроме проклятий – ему оставалось?

До неприличия быстро скомкав разговор с двумя приятелями, Кайл набрался мужества поехать домой.

Семейство Макэвой оказалось в Пенсильвании в конце XVIII века, вместе с тысячами других шотландских переселенцев. Несколько поколений Макэвоев обрабатывали землю, а затем решили искать лучшей жизни сначала в Виргинии, потом в обеих Каролинах и в конце концов даже на самом юге. По пути следования кто-то оседал, в том числе и дед Кайла, пресвитерианский священник, который умер еще до того, как Кайл появился на свет. Преподобный Патрик Макэвой был настоятелем трех храмов в Филадельфии, и лишь в 1960 году его перевели в Нью-Йорк. Его единственный сын Джон закончил в Нью-Йорке школу, а потом и колледж. Уцелев во Вьетнаме и получив диплом юриста, он возвратился домой.

В 1975-м Джон Макэвой бросил работу низкооплачиваемого клерка маленькой фирмы по торговле недвижимостью в Йорке. Перейдя на противоположную сторону главной улицы города, Маркет-стрит, он арендовал двухкомнатные «апартаменты» в здании бывшего склада, повесил над дверью скромную вывеску и оповестил сограждан о готовности представлять их интересы в суде. Законы, которые регулировали торговлю недвижимостью, ему смертельно наскучили. Джону требовались драма, острый конфликт, война. Жизнь в Йорке была безмятежной и предсказуемой, а отставной сержант морской пехоты рвался в бой.

Работал он много, упорно и отличался беспристрастностью и демократизмом. Клиенты запросто приходили к нему домой, неотложные вопросы он готов был выслушивать даже по воскресеньям, во второй половине дня. Ночным звонком Джон без страха поднимал из постели мэра, навещал клиентов в больнице или тюремной камере. Он называл себя «адвокатом улицы», защитником тех, кто трудился на крошечной фабрике, кого обидели или лишили законных прав, кто дерзнул скрыться от карающей руки правосудия. Интересы банков, страховых компаний, риелторских агентств Джона Макэвоя не волновали. Своим клиентам он не выписывал почасовые счета, иногда он вообще не требовал гонорара. Порой ему приносили корзинку свежих яиц, дрова, хороший кусок мяса для бифштекса или предлагали сделать мелкую работу по дому.

Офис постепенно рос, становился больше, занимал соседние комнаты, потом – целые этажи. В конце концов Джон выкупил весь склад. Приходили и уходили молодые юристы; мало кто задерживался дольше чем на три года: главу фирмы отличала крайняя требовательность к персоналу. К своим секретаршам Джон был намного снисходительнее. Одна из них, разошедшаяся с мужем Пэтти, после двух месяцев ухаживания стала его супругой и вскоре зачала ребенка.

Юридическая фирма Джона Л. Макэвоя не имела особой специализации и просто помогала самой малообеспеченной части городского населения. В нее мог заглянуть любой прохожий, не мороча себе голову предварительной договоренностью. Если Джон в этот момент бывал свободен, то вошедший усаживался напротив и начинал рассказ. Фирма вела дела по завещаниям и купчим на землю, по разводам, хулиганским выходкам подростков, по мелким кражам имущества и десяткам других бытовых проблем, без которых невозможна жизнь ни одного, даже самого маленького, городка в американской глубинке. Поток клиентов не иссякал, двери офиса открывались рано, а закрывались порой ближе к ночи, приемная никогда не пустовала. Неизменно большое количество клиентов, а также врожденная шотландская бережливость позволяли Макэвою не только сводить концы с концами, но и сравняться по уровню доходов с представителями среднего класса Йорка. Будь Джон более экономен, или более избирателен, или более жесток в оформлении своих счетов, он смог бы без особых усилий повысить эти доходы раза в два, стать достойным членом местного клуба. Но игру в гольф Джон не любил, как не любил и самых состоятельных жителей города. Куда важнее было другое: занятие юридической практикой он считал своим предназначением, а помощь менее удачливым своим согражданам – своим долгом.

В 1980 году Пэтти дала жизнь двум девочкам-близняшкам. Тремя годами позже родился Кайл. В раннем возрасте мальчик целые дни проводил в кабинете отца. После того как родители развелись, ярму совместной материнской и отцовской опеки смышленый ребенок предпочел тихую гавань папочкиного офиса. По возвращении из школы Кайл усаживался в маленькой комнатке на втором этаже, где и готовил домашнее задание. В десять лет он научился пользоваться ксероксом, варить кофе и правильно расставлять по стеллажам юридические справочники в отцовской библиотеке. За все это Джон платил сыну доллар в час. К пятнадцати годам паренек уже неплохо ориентировался в основах юриспруденции, мог вполне грамотно составить исковое заявление. На последнем году учебы в школе Кайл, если не был занят игрой в баскетбол, почти все время проводил рядом с отцом – либо в его кабинете, либо в зале суда.

В стенах отцовского офиса он чувствовал себя лучше, чем дома. Болтал с клиентами, которые ожидали, когда Макэвой-старший их примет, заводил легкий флирт с секретаршами и не скупился на советы сотрудникам. Остроумной шуткой Кайл мог запросто разрядить сгустившуюся вдруг атмосферу – отец любил иногда прикрикнуть на подчиненных. В Йорке его знал каждый адвокат, каждый судейский чиновник. Забавы ради Кайл выбирал минуту, когда городской судья оставался в кабинете один, клал ему на стол ходатайство от имени несуществующего бедолаги, приводил, если в том была необходимость, веские доводы и покидал здание с оформленным по всем правилам решением. Клерки вообще считали его членом адвокатской коллегии.

До поступления в университет Кайл еженедельно являлся в офис по вторникам: некий мистер Рэндольф Уикс взял за правило во второй половине дня доставлять Джону Макэвою провизию – весной и летом овощи и фрукты из собственного огорода, осенью и зимой свинину, птицу или дичь. Каждый вторник ровно в пять вечера мистер Уикс на протяжении десяти лет вносил таким образом плату за оказанные ему юридические услуги. Никто не знал ни суммы его счета, ни того, сколько уже было уплачено, однако Уикс все еще считал себя должником. Много лет спустя он объяснил Кайлу, что талантливый адвокат Макэвой-старший совершил однажды чудо и спас его непутевого отпрыска от тюремной камеры.