— Мусульмане! Одним шпионом стало меньше. Это Том Пери. Его черная душа не выдержала угрызений совести, и он умер, чтобы поспешить покаяться перед свои Богом. Пусть торопится. А его смерть ляжет еще одним несмываемым пятном на совести его президента. Аллах свидетель, мы не хотели его смерти. Но все в воле Аллаха, великого и милосердного!

Толпа стояла в молчании и испуганно смотрела на гроб: человек, умерший своей смертью, вызывал у нее страх. Машину заполнили вооруженные люди, борта закрыли, и она тронулась в путь. От Священной площади она свернула налево, в ту сторону, где открывались ворота в Деште-Кевир.

К концу второго дня пути Рэмбо вышел из солончаков и без сил упал на галечник, закрывшись с головой тем, что осталось от аба. А ведь Давуд предупреждал об этих коварных кевирах, способных поглотить караван. Солончаки, говорил он, — это слоеный пирог из соляных корок и слоев глины. Слой глины опускается и под прикрытием соляной корки превращается в зыбкое болото. Бедный осел не успел издать даже предсмертного крика. Но ведь своей смертью он спас ему жизнь. Пойди тогда Рэмбо вместе с ним за этой чертовой колючкой, и его путешествию пришел бы мгновенный и бесславный конец. А Давуд и здесь предупреждал: иди только на звезду и не сворачивай в сторону ни на один градус, не надейся на компас — иди по караванной тропе. Тропы не было видно, ее давно никто не протаптывал, но оставалось направление тропы, и каждый шаг в сторону от нее грозил гибелью.

Когда животное рухнуло под солончаковой коркой, Рэмбо охватил такой страх, который он не испытывал за всю свою жизнь. У него было ощущение, что он сидит на маленьком твердом островке, окруженном со всех сторон бездной. Этот страх сковал все его движения, и он не мог заставить себя сдвинуться с места, пока не увидел долгожданную Полярную звезду. Тогда он встал и, как безумный, бросился ей навстречу. Если уж ему суждено погибнуть, он погибнет сразу. Но он не погиб. Солончак хрустел у него под ногами зло и раздраженно, а он бежал и бежал до тех пор, пока не почувствовал, что победил страх. И тогда пошел, ступая твердо и уверенно, широким размеренным шагом. Теперь он победил и выверенные тысячелетиями фарсанги.

Но он остался без воды и пищи. Того, что Давуд велел положить в сумку, действительно должно хватить лишь на то, чтобы не умереть сразу. И теперь не было тента, чтобы укрыться в его тени хотя бы в самые палящие дневные часы, когда солнце уже не жгло, а жалило тысячами игл. Его аба превратилась в рваный кусок бесцветной материи.

Нужно было вставать, чтобы еще засветло найти эту чертову крепость. Рэмбо поднялся, достал флягу и смочил горло — утолять жажду было уже нечем.

Он не прошел и фарсанга, как увидел немного правее своего пути бесформенный холм. Значит, когда он огибал барханы, путь его сместился к западу, и осел поплатился за это жизнью. Как, впрочем, поплатился за это и его хозяин. Рэмбо ускорил шаг и вскоре вошел в караван-сарай. Это была обычная прямоугольная просторная постройка, которую можно встретить в любом городе Ирана. По углам ее возвышались башни, которые придавали караван-сараю солидный вид. Стертые каменные плиты двора свидетельствовали о том, что на них не менее ста лет осторожно ступали верблюды, топтались козы и овцы. Рэмбо поразило то, что годы не сумели вытравить отсюда острый и густой запах овечьего помета, который оживлял этот безмолвный и пустой караван-сарай. В некоторых местах были сложены большие вороха верблюжьей колючки. Остались ли они от прежних времен или сюда заходили еще местные пастухи, это понять было трудно.

Позади караван-сарая тянулась стена. Видно, это и была та самая стена, о которой упоминал Давуд. От жилищ ничего не осталось, кроме бесформенных холмов. Еще более печальный вид имели заброшенные пашни. Пораженные язвами солончака, они превратились в подобие чудовищного скелета. Окружающие их сухие и почти занесенные песком арыки, разрушенные земляные ограды — все показывало, что когда-то здесь были плодородные поля, которые кормили жителей крепости. Что заставило их покинуть родные места? Какая напасть обрушилась на них? Скорее всего, несколько лет уничтожительной засухи. Этого достаточно, чтобы сдать крепость демону пустыни, а ее уродливые останки выставить напоказ другим обитателям Кевира как напоминание о своенравных капризах пустыни.

Рэмбо отошел от крепости на восток и увидел в косых лучах заходящего солнца огромную идеальную поверхность, будто утрамбованную гигантским катком. Значит, этот естественный аэродром был намечен не только с помощью циркуля и линейки, но и с помощью космического спутника.

Солнце зашло за горизонт, и Рэмбо почувствовал, будто он снова опускается в глубокий колодец. И тогда он вспомнил о ворохах верблюжьей колючки в караван-сарае. Несколько десятков ярдов туда и обратно быстро согрели его, но он весь искололся. И пришлось из остатков аба сделать себе нечто вроде рукавиц. Когда он перенес из караван-сарая всю колючку на это обширное поле и разложил ее на три равные кучи так, что образовался треугольник, наступила полночь. И в мертвой тишине его чуткое ухо уловило знакомые звуки. Они нарастали с двух сторон: с востока — гулкие и монотонные, с юга — трескуче-вызывающие. Из Египта шли "Геркулесы", с авианосцев в Оманском заливе — вертолеты. Все начиналось так слаженно, так выверенно, что Рэмбо на какую-то секунду даже поверил в успех операции и осудил себя за то, что позволил себе вмешиваться в это грандиозно-масштабное дело, в котором ему просто нет места, где он не больше, чем песчинка в бескрайнем Кевире. Но это мимолетное сомнение так же быстро погасло в его сознании, как и вспыхнуло. Он вспомнил учения на плато Колорадо, толпы вокруг посольства в Тегеране, и ему стало не по себе. Он неторопливо достал из сумки целлофановый пакет со спичками, и когда услышал, что машины приближаются, стал поджигать один ворох колючек за другим.

Сперва, включив прожекторы, на солидном расстоянии друг от друга сели два "Геркулеса", потом приземлилось шесть вертолетов. Рэмбо стоял в центре треугольника, образованного тремя кострами, и грелся. Траутмэна он узнал сразу, как только тот вошел в луч прожектора, направляясь к нему. Колючка догорела, Рэмбо оказался в темноте, и тогда он пошел навстречу Траутмэну.

— Сэр, я здесь! — крикнул он и, не выдержав, побежал. Они остановились друг против друга в двух шагах.

— Мальчик мой, — сказал Траутмэн, — что с тобой случилось?

— Это пустыня Кевир, сэр, — улыбнулся Рэмбо. — Разве не бывало хуже?

Они шагнули друг другу навстречу, и Траутмэн сжал Рэмбо в своих объятиях.

— Главное, ты живой, — сказал он с облегчением. — Остальное не имеет никакого значения, — Траутмэн отпустил Рэмбо и еще раз оглядел с ног до головы. — Тебе здесь было тяжело?

— Я здесь впервые испугался, сэр — признался Рэмбо.

— Что ты говоришь? — Траутмэн был поражен. Тогда я не могу даже вообразить, что ты мог пережить… У тебя ничего не получилось, Джони? Идешь со мной?

— У меня получится, сэр. Я здесь для того, чтобы предупредить вас.

— О чем?

— Сэр, если вы не измените план, вас уничтожат. И уничтожат заложников. Тогда и я ничего не смогу сделать.

Что-нибудь случилось? Траутмэн тревожно посмотрел на Рэмбо.

— Пока ничего не случилось, сэр. Но может случиться так, что прольется много крови, а вся операция окажется бессмысленной.

Траутмэн оглянулся на машины. Все шло, как на учениях, — "береты" из "Геркулеса" быстро занимали места в вертолетах, вертолеты готовились к дозаправке.

— Ты хочешь что-то предложить, Джони?

— Да, сэр, — шанс на выигрыш. Нельзя штурмовать посольство — это гибель и ваша, и заложников. Они перестреляют всех, пока вы доберетесь до них. Нужно один вертолет сажать на крышу посольства, три — во двор и два — перед воротами. Только так можно обеспечить внезапность нападения, сэр.

Рэмбо разволновался. — Послушайтесь моего совета, сэр. Ведь я все видел своими глазами и все рассчитал. Тогда я пойду с вами. Если — нет, в предместьях Тегерана я с вами расстанусь.