– Джинсы белые, рубашка клетчатая. Просто, демократично. Так. Теперь для поднятия настроения… Немного витаминчиков…

Насыпает щепоть порошка в ямку на кулаке и вдыхает – сначала одной ноздрей, потом – другой. Его как следовает продирает.

– Смотри не перебери, – смеется Аэлита. – А то Фидель на Кубе раз так забычился – четырнадцать часов речь толкал. Сто тысяч человек чуть не померло на жаре. Избегай крайностей.

– Нет, все будет кратко, лаконично. Пожелай мне удачи. – Шеф берется за перила лестницы, ведущей на верх крыши.

– Удачи.

Он появляется наверху. Снизу – менты в шлемах со щитами. Напротив – нестройная группа испуганных рабочих в спецовках. Проходится взад-вперед по площадке, берется за перила, отпускает их (ищет позу), потом опять берется.

У него нет в руках мегафона, но первое же слово разносится очень громко, так что понятно, что оно усиливается невидимыми громкоговорителями по всей окружности площади.

– Друзья! – восклицает он сердечно.

Рабочие начинают вращать головами в поисках источника звука, но шеф уже не делает театральных пауз.

– Вы приехали сюда, потому что вновь не получили зарплату.

Я знаю, что вы разбили банкомат в городе и теперь хотите справедливости. Требуйте! Но сначала я расскажу вам то, чего вы не знаете… В связи с мировым кризисом компания «Глобал ойл», которая платила вам зарплату, признана банкротом. – Негромкий гул среди рабочих. – Все, работающие на астраханском предприятии «Глобал ойл», с нынешнего дня не являются сотрудниками Компании. – Гул.

Петька набирается решимости и снова делает шаг вперед.

– Брат, – спокойно говорит он. – Мы не знаем даже твоего имени. Как нас нанимали, так и уволили – нечестно. Мы два месяца работали даром… Это несправедливо.

Все ружья ОМОНа в этот момент направлены на него.

– Прошу охрану, опустите ружья! – восклицает шеф.

ОМОН опускает ружья.

– Этот человек сказал правду. Несправедливо! Мир сейчас – это страшное место конкуренции и несправедливости. Я повторю: Компания, на которую вы работали, – банкрот. Не вы и не я виноваты в этом. Но это не меняет дела. Вам важно знать, что будет. Имущество Компании будет перепродано другому владельцу. Из этих денег вам в ближайшее время будет выплачена зарплата. Выходное пособие – увы! – по причине банкротства. Кроме того: Компания, в целях поддержания буровой в рабочем состоянии, приглашает пятнадцать человек продолжить работу, если они выскажут свое согласие.

Какая-то немота накрывает рабочих.

– Вы согласны с тем, что пятнадцать ваших товарищей из ста будут продолжать работу и получать зарплату? – вновь спрашивает шеф.

Молчание.

– Отбирая кандидатуры этих пятнадцати, мы руководствовались принципом социальной справедливости, иначе говоря – семейным положением. Большего, в положении банкрота, Компания не в силах сделать для вас. Мы хотим, чтобы вы это поняли, друзья.

– Мы вам не друзья! Вас-то не обанкротили! – вдруг раздаются несколько разрозненных голосов. – Огласите список! А то и в списке никого не окажется!

– Вы обозлены и думаете, что вас обманывают, – с горечью произносит шеф. – Вам неприятно, что меня не выкинули на улицу вместе с вами. Что ж, я скажу. Я остаюсь здесь до завершения своих функций. Новое руководство уволит меня, как уволило вас. Между нами нет разницы. Понимаете? Мне кажется, не понимаете! Это банкротство – и, значит, все! Ни вас, ни меня здесь больше нет! Только я исчезну отсюда на несколько мгновений позже, с условием, что вы сможете наняться к новым хозяевам, чтобы продолжать работу, а я – нет. Теперь понимаете?

Рабочие понимают, что продолжать разговор – нет смысла. Они гудят уже как-то по-иному… Между ними начинается шевеление, некоторые лезут обратно в автобус. Первым – Федька.

– Вы просили список! – вдруг вскрикивает шеф.

– Да… Список… – вяло отзываются рабочие.

– У меня нет его с собой, но я назову по памяти несколько имен, а вы скажите, правильный ли выбор мы сделали. Итак, известный вам мастер – Петрович. – Одобрительный гул. – Начсмены Широков. – Одобрительный гул. – Агафонов… Сомов…

Убежденные, что добились социальной справедливости, рабочие садятся в автобус, похлопывают по спине Петровича, Сомова…

– Ну, хоть вам повезло, мужики…

– Да, глядишь, срастется, – будто оправдываясь пред товарищами, говорит Петрович. – Нефтянку-то – разве не перекупят? А кто работать будет? Обратно всех соберут…

– Да, соберут, жди-ка, – не скрывает зла Федька. – Если кризис, хрен они кого возьмут, так на вас ездить и будут…

– Да еще вопрос – а было ли банкротство у них, – тихо, наклонясь к Федьке, говорит какой-то молодой. – Я под их автоматами соображать перестал, а кто его знает – может, не банкротство, может, просто выбросили нас – и нет проблемы? Он как гипнотизер: наговорил чего-то – все и поверили. А я так и не понял – кто это был? Ты понял?

– Нет.

– Во фирма: я своего директора в лицо не знаю. И этого мужика ни разу не видел.

– Не, я видел раз, – говорит Федька.- Недавно. По телику, что ли.

– Вот и разбирайся с ними…

– Разбираться надо с самим собой, – спокойно говорит Петька. – Дойти до сути. Не хочется, чтоб нас так легко одурачили. Я бы к адвокату сходил. Пойдешь со мной?

– Не, один давай…

– Плохо дело, – говорит Петька. – Все в огне. Душа негодует, а ты…

– Меня не тронь, – отрезает Федька. – Я свою тропиночку найду. И без ихних подачек обойдемся… А адвокаты эти – тьфу! Одна и та же сволочь…

– Увидим…

– А я и смотреть не пойду, – опять жестко говорит Федька. – Не до тебя мне сейчас, пойми, Петя, друг сердечный. Тут кризис – а значит, надо быстро-быстро – и в ту сторону…

Когда автобус проезжает пост ГИБДД на возвратном пути в Астрахань, гаишник справляется по рации:

– Вижу автобус АО 26-34. Пропустить?

Сквозь хрипы раздается:

– Автобус не задерживать!

Тот же, что и прежде, старый дом с верандой, полутемный притихший двор. Веревка с постиранным бельем. В углу двое курят у открытой двери. Появляется Федька, по ступенькам поднимается на второй этаж. В руке у него – бутылка водки.

Заходит на галерею второго этажа, открывает дверь к Вале. Та на кровати привстала, молча смотрит на него.

Федька тоже молча подходит к столу, ставит стопку, свинчивает крышку, наливает рюмку и хлопает, не поморщившись.

Видно, что разговор начинать ему неохота.

– Федь, – зовет Валя, тоже не зная, что случилось и с чего начать.

Федька молча наливает вторую.

– Федь, ты чего такой? Случилось что?

Федька аккуратно хлопает вторую рюмку. Втягивает ноздрями воздух.

– Все, Валюха, – с едкой решимостью говорит он. – Покончили нас, короче. В связи с мировым кризисом. Поувольняли, на хрен.

– С работы уволили? – уточняет Валя и тут же начинает искать, чего бы закусить ему.

– Всех на хрен, – с каким-то даже удовольствием повторяет Федька. – Вышел такой хлыщ, так и так, грит, мы банкроты. И вы, значит, уволены. Сам-то он не банкрот, по нему видать – держится уверенно. Всю милицию с города согнали: шлемы им дали, щиты. В воздух разрешили стрбельнуть для испуга. В общем, проводили с почестями. Недолго, значит, процветание длилось…

– Ты погоди, – говорит Валя. – Я тебе щас погрею… Поешь… А это – не беда, другую работу найдешь, буровых-то много…

– Ну-у, не-ет, – подзахмелев, усмехается Федька. – Этим мы не нужны. Только и было разговоров: нефть! Нефть! – Его по-пьяному тянет на разговор. И пока Валя хлопочет, он наливает себе еще – но уж половину рюмочки. – Все на халяву жить хотят. Наши – качают. Казахи – качают. Калмыки – тоже в нефтяники подались. Дагестан, Баку – все нефтью захлебываются. Даже этот, туркмен, баши его в душу, и тот в мировом консорциуме чего-то подпердывает.