Федька берет бутылку, поддевает крышку ключом, берет чехонь, отламывает ей голову, начинает чистить…
– Свежая…
– А друг твой чего робеет? Подходи! Как звать?
– Саша.
– Вот, Сашкбу тоже дайте.
– Не пьет он, – досадливо говорит Федька.
– Совсем не пьет? – ровно удивляется Гурий. – Это как понять: по здоровью или из принципа?
Саша смотрит на Гурия, не знает, что отвечать, в то же время чувствует, из-за него Федька в дурацкое положение попал.
– Я, дядя, птицей могу крикнуть. Любой, какой хочешь, – говорит Гурию Саша.
Тот усмехается. Цыгане тоже смеются.
– Ну, индюка покажь.
Сашка надувает грудь и вдруг натурально начинает клекотать индюком.
Один цыган не выдерживает, ржет, пиво у него изо рта проливается пеной. Видны золотые зубы, дырка меж зубов.
– Ладно, ладно, – говорит Гурий. – А соловьем можешь? Люблю соловья.
Сашка отходит чуть в сторону от пьющих. Останавливается в тени.
И вдруг начинает отщелкивать: щёк! щёк! щёк! фиуи-иуть! иу-ррр-тт-ц!
(Не отличишь от птицы.)
Гурий смотрит на него серьезно.
– Ладно, бог с тобой, парень, ты, значит, на птичий лад живешь… – Смотрит на Федьку: – Ну а ты? Ты с чем пожаловал?
– Да вот подзаработать хочу.
– Много щас у нас не заработаешь… Икру-то похерили, знаешь? Не идет икра, запрет повсеместно. Ну а рыба – сам знаешь – тут тонны надо.
– Ну что значит – тонны? – спав с лица, говорит Федька. – Штук десять – это сколько потянет?
– Долларов триста.
– Да-а…
– Ты пей… Может, не стоит тебе ввязываться?
– Да уж все, решено. Куда привозить рыбу-то?
– В Марьевку. Егора спросишь, он примет, расчет даст. Когда идти собираешься?
– Лодку надо глянуть, – Федька говорит.
– Где она у тебя?
– В Самосделке стоит, на Старой Волге.
– А-аа, – говорит Гурий Аверьяныч. – Бывал… Там же места были рыбные – ох и места! Сейчас обловили все, даже не суйся. За раскаты уходи, в море. Только учти: сейчас на погранцов нарвешься – добра не жди. Эти хуже рыбнадзора, хуже милиции…
– Ладно, ученые.
– Мое дело – предупредить.
– По рукам, значит?
– Ты меня не подводил – я тебя не подведу.
Федька допивает пиво. Ставит пустую бутылку в ящик.
– Ну, тогда бывай, Гурий Аверьяныч.
– Удачи, Федя, с этим твоим соловьем.
Цыгане смеются.
ХI
Утро того же дня в «министерстве внутренних дел». Иначе говоря – в УВД области. За столом – Олег Рахимович, в летней форме майора, рядом – капитан. Олег Рахимович смотрит отснятую видеозапись событий, капитан руководит показом, делает пояснения. Напротив стола мнется лейтенантик. К нему и обращает свои грозные вопросы «министр внутренних дел» по ходу просмотра. Плоский экран. Все современно. Смотрят прямо с камеры-цифровушки. Подсоединена к телевизору проводом с желтым и белым разъемами.
– Так, так, – говорит Олег Рахимович. – Это вот повтори.
Капитан нажимает перемотку назад.
– Вот появляется фомка. Вот они ею стену начинают долбить. А откуда она появляется?
Лейтенант:
– Хоть убей – не сняли. Из автобуса вытащили небось.
– Небось! Кто вытащил? Может, шофер дал? Все снято как через очко! Вот, ломают: а скажи, кто ломает? Кто тут закоперщик? Ничё не поймешь…
– Вплотную же не подойдешь, товарищ майор…
– Да лучше б он эту камеру себе в жопу засунул и просто, понимаешь, про-сто, как прохожий, прошел бы рядом – и нам рассказал – кто ломал, кто вскрывал… Эх, технику вам дали! Недоноски!
– Виноват, товарищ майор!
– Заладил: «виноват»! А что толку? Стой! Вот здесь все точно видно. Вот он выхватывает фомку у неизвестного, делает два шага навстречу патрульной машине и – кидает. Попал в грузовик. Разворачивается… Стоп! Лицо! Лицо видно. Разобрались – кто это?
– Так точно, товарищ майор. Панкратов Федор, тридцать лет. Не судим. Автомобиль ВАЗ-2121, номерной знак…
– К черту номерной знак, короче – нашли Панкратова?
– Никак нет, товарищ майор, – оправдательно говорит лейтенант.
– Ты мне брось долбить – «никак нет», «никак нет», говори по делу: где искали, почему не нашли.
– Проверили дом, по месту жительства, там его нет, машины тоже. Соседи говорят, последнее время часто не ночевал. Возможно – связь с женщиной…
– С какой женщиной? Фамилия, имя-отчество, где живет эта баба?
– Не выяснено, товарищ майор, будем ис…
– Чтоб завтра – хоть из-под земли!… Так, – обращаясь уже к капитану. – А здесь у нас совсем другая картина. Здесь уже другой верховодит. Вот, хорошо видать. Это у нас кто?
– Богданов Петр. Вот, сейчас он поближе подойдет. Остановить? Друг Панкратова, тридцать три года, не женат. Вступает в переговоры, выдвигает требования. Странный тип. На спокойствии. Уверенный в себе. Панкратов – тот на рывке, но возле офиса компании стушевался, держится в стороне. Первым садится в автобус, ведет себя пассивно…
– А этот, вишь, расщеперился…
– Я и говорю: странный тип.
– Так, а Петра Богданова этого…
– Тоже не нашли… После событий ночевать домой не пришел, мать божится, соседи подтверждают, куда делся – неизвестно.
– Опять неизвестно! Ну, мастера! Этих двоих надо брать сегодня же, а все, что вы можете сказать, – «неизвестно». Вы издеваетесь надо мной, что ли?
– Найдем, товарищ майор. Арестуем. Вы только скажите – за что?
– Решим за что, вы задержите… Чтоб на нашу голову чего похуже не было, понял? Нам беспорядков только не хватало… Там народу сто человек уволили, они сейчас ополоумели, банкомат разбили, в офис разбираться приехали – а вы двух главных смутьянов найти не можете! На этих что хочешь вешай: хулиганство, массовые беспорядки… А лучше – просто спровадить их на недельку… Чтоб весь город раком не встал. А то побьют все витрины на хрен – и вот тогда с нас спросят. Не отвертишься – сдерут лычки, будешь, как чурка, улицу мести! Ты понимаешь хоть меня, черт?
– Так точно, товарищ майор, понимаю!
– Дурак ты, что ли? Перестань, говорю, долдонить! Думай давай, как их сюда доставить!
XII
За городом – кладбище старых кораблей. В основном это речные буксиры, отслужившие свой срок, но еще не распиленные на металлолом. Но есть и баржи, самоходки, другие разные корабли. И как во всякой свалке отслуживших человеку верных машин, есть в этой груде кораблей что-то щемящее, грустное: выбитые окошки рубок, оторванные иллюминаторы, якорные цепи, ржа в ноздрях клюзов, мотки канатов на кнехтах, шелушащаяся краска, целые и промятые борта, серебристые доски облезлых палуб – весь этот странный, уходящий, ветшающий мир, в который превратились недавно еще годные речные суда, словно ракушки, отброшенные волной на берег… В этом мире есть даже своя жизнь – кулички у воды, мальчишки, перебегающие с удочкой от корабля к кораблю, две-три бродячие собаки… И – странное ощущение близкого человеческого присутствия, которое проступает здесь – уцелевшим поручнем, здесь – штурвалом с отполированными ручками, здесь – не до конца разоренным интерьером рубки, картинкой какой-нибудь, наклеенной на стену, календарем за 1990-й, к примеру, год, вырезкой красотки из старой «Работницы» или из «Огонька». А один корабль и вовсе кажется обитаемым: тут в каюте гвоздик вбит, висит свитерок, койка застелена, кусок хлеба, яблоко и бутылка минералки на столике… Легко маневрируя меж этих кораблей, на свалке появляется человек. Это Петр Богданов. Он в майке, джинсах, запачканной ржавчиной куртке…
Направляется к довольно большому обжитому кораблю. Влезает на палубу. Садится. Делает глубокий вдох – готовится к медитации.
Долго не получается у него. Он чем-то растревожен, мысли мешают. Наконец приказывает себе:
«Это не тот человек.
Это не тот человек.
Сотри его из сознания.
Сотри его.
