Быть может, быть может.
Кроме того, в 1846 году он слушал двухсеместровый курс плодоводства и виноградарства в Брюннском Philosophische Lehranstalt и, конечно, получил очередное свидетельство, сей факт подтверждающее. Не может быть двух мнений насчет того, насколько он был целеустремлен и сосредоточен в изучении этого курса, а практический багаж, усвоенный еще от отца и накопленный за первые годы работы в монастырском саду, вероятно, выделял его среди более молодых слушателей… Быть может, вопросы, которые он задавал лекторам, и споры по разного рода конкретным проблемам помологического дела, которые он заводил с ними, соблюдая, конечно, подобающие ему. как ученику и монаху, рамки почтительности и смирения, — быть может, это заставило увидеть в канонике Менделе потенциальную «звезду первой величины на ученом небосводе» Брюнна?…
Быть может, быть может… В это очень хочется поверить, тем более что конец книги жизни Менделя хорошо известен не только пишущему эти строки, но и людям, читающим их. В том и беда всех биографических книг о великих людях: как бы хитроумно ни компоновал свое повествование писатель, сколько бы ни напускал он туману в начале и в середине, рассчитывая удивить читателя неожиданностями, — все это тщетно. Как только читатель — на обложке, или на первой, или на пятой странице — увидел имя героя, конец ему уже известен. И вот беда еще большая: конец известен и самому автору еще задолго до того, как он положил перед собою стопку бумаги и заправил авторучку чернилами. Как же ему не искать во всем, что придется описывать на длинном пути, ведущем к концу книги, крупицы того пороха, без которого невозможен обязательный, диктуемый законами жанра финальный выстрел!… Просто невозможно, физически невозможно не искать этот порох.
…Итак, предположим, что помологические успехи Грегора Менделя дали ему право на звездный титул и на временное исполнение должности супплента по естественной истории в приготовительном классе Технического училища. Брюннские училищные профессора оказались, таким образом, более прозорливы в оценке его знаний, чем суровый зоолог из Венского университета Рудольф Кнер, и вопреки приговору министерской комиссии они решили бережно поддержать его талант!… Складывается весьма заманчивая коллизия, Менделю остается только оправдать в будущем возложенные на него надежды, а автор вместе с читателем уже знают, что он их оправдал!… Да!
Но вот загвоздка: ровно через два месяца «звезде первой величины» пришлось освободить означенное место — освободить, так было сказано, для лица, постоянно его занимавшего, хоть и не аттестовавшегося столь «звездно». В теплый солнечный день 6 июня 1851 года явившийся на занятия Мендель был неожиданно для него приглашен в кабинет директора училища, где господин Флориан Шиндлер — конечно, «профессор», — вручил ему письмо, написанное в весьма торжественных тонах:
«Дирекция с удовольствием пользуется возможностью выразить Вашему преподобию свою полнейшую признательность за проявленное Вами усердие, за Вашу методу преподавания(!!), принесшую большую пользу, за уважительное отношение к Вашим слушателям и ко всем коллегам и служащим училища;
Дирекция выражает Вам также искреннейшую свою благодарность за Вашу самоотверженность, старание и за действенное способствование достижению задач, стоящих перед Училищем».
Ах, как красиво было ему сказано «вот бог, а вот порог»!… Неплохо, верно?… Более того, директор Шиндлер настолько великодушен, что он не замкнул свои восторги одними рамками этого письма — пусть официального, но все-таки адресованного лишь самому восхваляемому им лицу. В тот же день 6 июня 1851 года он направил не в иное место как в канцелярию штатгальтерства великолепнейшую аттестацию на бывшего временного супплента. Она, конечно, была изложена в классических корявейших оборотах тогдашнего австрийского «канцелярита»:
«В личности члена орденского капитула Грегора Менделя… [был найден супплент по естественной истории [35]], о котором благодаря его одаренности в научном и дидактическом отношении как педагогический корпус, так и покорнейше подписывающаяся дирекция полагают, что они могут быть спокойными после того, как многие профессора, в особенности профессор д-р Коленатый, засвидетельствовали естественноисторические труды [36] упомянутого члена капитула, исправлявшего одновременно обязанности кандидата в гимназические учителя».
Отлично, не правда ли?… Но вот в чем вопрос: с чего это вдруг господину Шиндлеру понадобилось посылать в самую высокую провинциальную инстанцию такую характеристику на педагога, временно исполнявшего обязанности супплента и уже от их несения освобожденного?…
В этой истории есть еще один весьма примечательный момент: супплент Мендель проработал два месяца, но ни в середине этих месяцев, ни по окончании ему не заплатили ни крейцера, и неделю спустя расхваленному суппленту пришлось подавать прошение:
«Брюнн, 15 июня 851 г. [37]
Уважаемый Директорат!
После того, как нижеподписавшийся письмом Уважаемого Директората от 6 июня с.г. за №221 был освобожден от исполнения должности супплента по всеобщей естественной истории в подготовительных классах здешнего императорско-королевского Технического училища по причине выздоровления профессора И. Хельцелета, упомянутый — буде Уважаемый Директорат явит свою благосклонность — покорнейше просит принять меры, дабы за исправление им своей должности с 7 апреля с. г. по 6 июня ему было выдано условленное вознаграждение.
Грегор Мендель, член капитула
монастыря святого Томаша».
И по непонятной причине это письмо проделало какой-то очень длинный путь. Во-первых, оно было зарегистрировано канцелярией училища только 20 июня, и это дает основание думать, что пять дней оно бродило или лежало где-то, быть может, в ожидании, пока ординарная просьба будет подкреплена чьими-то вескими словами. Во-вторых, господин Флориан Шиндлер, полномочный директор заведения, лично распоряжавшийся выплатами отработанных вознаграждений, почему-то не стал в данном случае сам решать сей простой вопрос, а переправил менделево прошение ни много ни мало, как политическому директору Моравского земельного правительства господину Шедаю, который, в свою очередь, переправил прошение советнику штатгальтера господину Дрбалу, и только сам господин Дрбал по размышлении разрешил господину директору училища выдать Менделю заработанные им деньги.
Это маленькое событие можно было рассматривать и как простой образец австрийских бюрократических порядков. Но поскольку малозначащее дело вдруг сделалось объектом консультаций на высоком правительственном (в масштабах Моравии) уровне, возникает мысль, не стояли ль за этими бумагами какие-то события, из-за которых мог загореться весь долгий сыр-бор.
Конечно, следует сразу отвергнуть мысль о том, что Мендель был лицом, нежелательным из-за политической неблагонадежности. Полицейские архивы были тщательно изучены и Ильтисом и Рихтером, в них среди доносов многочисленных осведомителей, меж секретных характеристик и предписаний ничего примечательного из того, что относилось к особе Менделя, обнаружено не было. Наше собственное знакомство с архивами полиции другой тогдашней провинциальной австрийской столицы — Лемберга (нынешнего Львова) позволяет судить, что в таких случаях в начале 50-х годов прошлого века дело принимало иной оборот: шпионаж в Австрии был поставлен на высоком уровне, а меры к крамольно мыслящим людям принимались быстрые и жесткие. Наконец, вся сохранившаяся переписка свидетельствует, что политика Менделя в ту пору интересовала мало и его суждения о событиях не выходили за рамки того, что писалось в высочайше дозволенных газетах.
