— Это как? — Манька силилась понять Дьявола, но смысл ускользал от нее.
— Когда-то я сказал: "Припомни мне — станем судиться, говори ты, чтобы оправдаться" Я от своих слов не отказываюсь. У тебя будет такая возможность. Но, если трезубец все время торчал над вампиром, как дамоклов меч, как могу не потыкать им в тебя? и когда будешь обвинять вампира, как Судья обязан сказать: "Маня, не он, а ты ограбила его! Да виноват, а ты помогла!" Ты, Манька, не приносишь мне агнцев во всесожжение, жертвами не чтишь меня, я не заставляю тебя служить мне хлебным приношением, не отягощаю фимиамом, ты не покупаешь мне благовонной трости за серебро, туком жертв не насыщаешь, но грехами твоими затрудняешь, беззакониями отягощаешь. А я оправдываю, помогая. Это как? И долго ли мне терпеть? Вампир проклял тебя, но это не повод, чтобы переложить на него все обязанности. Тем более, криво исполняет…
— У меня агнцев нет, одни образины, сам говоришь, пустыня… — откуда жертвы?! — возмутилась Манька. — И как, интересно, я могу служить хлебным приношением, если фимиам ума не достает… Благовонной трости… Кто станет слушать проклятого? Найди такого дурака, который помолится на тебя! И какой тук, если больные уходят из жизни, не интересуясь, это суицид у него от болезни, или сам по себе… Ведь даже ты смотришь туда же, куда люди смотрят!
— Вот! Так и скажешь, когда будем судиться! — подучил ее Дьявол. — Но истинно, каждый день усугубляешь грех перед душой. Вот ты стояла тут и думала: "Добрая душа моя, интеллигентная, отказалась от меня не во славу себя, а от немощи моей, как жить-то ей было?!" — и оправдала преступление ближнего, — он взглянул на нее строго. — Земля его изнемогает от тяжести наложенного бремени, гудит день и ночь, не отдыхает и не закрывает уст. А ты, вместо того, чтобы понять ее и пожалеть, положила еще один камень. Если вампир виновен, помнить надо каждую минуту, утвердится в мысли, чтобы иные автоматически отметались, как у вампира добрые мысли о тебе.
— А что, нельзя там… на земле… с избами?! Ну, пьют кровь, ну и пусть пьют, нам-то что?!
— Маня, все! Закончилась наша эпопея! — похоронно произнес Дьявол. — В прошлом. Впереди огонь, а позади… Я долго думал… Посмотри, вот полмира, которые принадлежат Благодетельнице, а за ним еще полмира, которые тоже кому-то принадлежат. Избавлюсь ли я когда-нибудь от этой язвы? — Дьявол тяжело вздохнул. — На Крыше Мира истаиваю от своего проклятия…
Он поманил Маньку за собой вверх на вершину, откуда они спустились вниз. А когда поставил кругляшки из своих пальцев к ее глазам, Манька облилась стыдом. Кругляшки из пальцев Дьявола были лучше любого бинокля. Да что там бинокля — она случайно поймала в обозрение звезду, которая стала как солнце, только еще больше, и глазам не больно. А она-то смеялась над ним…
— Смотри! — сказал Дьявол, направляя окуляры из пальцев за первую вершину.
Видела она только край своей земли, мешала гора, но… о, Боже, ужас! Все небо было закрыто тучами…. В огне! Ее земля горела, поднимался черный дым и пламя, сверкало и полыхало, зарево тянулось от края и до края. Маньке стало так холодно, что даже боль не почувствовала бы она — ужас вошел в ее разом оледеневшее сердце.
— Вампиры. Твой Мучитель и Благодетельная Царствующая Особа. Я надеялся, кинутся по нашим следам в горы, и тут, среди тающих снегов мы укроемся где-нибудь. Но нет… — он повысил голос до крика. — А как ты думала, будут терпеть некую Маньку, которая отхватила кусок государства, не заплатив ни копейки? Да еще и Благодетельницу разорить решилась!
— Но ты же… Сам же… — Манька оперлась на скалу, чтобы не упасть.
Лицо стало каменным, мышцы отнялись.
— Что я? Я Дьявол, мне положено беленькое сделать черненьким, а черненькое беленьким… — с издевкой напомнил он. — В общем так, Маня, мы посовещались и решили, или мы все, или ты одна… Если Его Величество перестанет быть человеком, смысла воевать со мной и моими мудрыми исполнителями у вампиров не будет. Так они оставят в покое и землю, и избы, и Борзеевича… Там водяной, там лесной, там все, кем я дорожил, а теперь все они под угрозой исчезновения… Вампир не станет рассуждать, кому и с кем намылить шею — кто не с ним, тот против него. А когда против не будет никого, вроде как и прибить-то некого. Пока у тебя избы есть, они будут их домогаться, а не будет тебя, забудут в тот же миг… Маня, верни им долг раньше, чем оберут нас до нитки!
— Как? И Борзеевич? — она перевела отчаявшийся взгляд в сторону, где остался Борзеевич. — Значит, вы давно?…
Манька проглотила ком и подошла к краю пропасти — глянула вниз. И отпрянула. Дна было не видно. Где-то там, на половине высоты девятой вершины, плыли облака. Перистые. Кучевые остались много ниже. Она взглянула на Дьявола с замиранием сердца. Ну, конечно же, вот сейчас он ей скажет: "Нет, все не так! Ты неправильно поняла…"
— Маня, прыгай! — настойчиво попросил Дьявол, кутаясь нетерпеливо в плащ и уступая ей дорогу. — Но я посоветовал бы более изысканный способ, например: проткнуть сердце Дьявольской стрелой! Мы все же с Борзеевичем рассчитывали, что когда-нибудь, когда все уляжется, достать твой замороженный трупик и предать земле. Чего ему тут сделается? А там… — Дьявол ступил на край пропасти и тоже посмотрел вниз, — от тебя, пожалуй, уже и не останется ничего…
Манька знала, что Дьявол всегда был бессовестным циником. Но не до такой же степени!
Она сверлила его взглядом, искренне пожалев, что ни разу не поранилась стрелой. Стрелы у Дьявола были не простые — могли убить, а могли, как его кинжал, достать врага там, где враг был неуязвим. Смерть или не смерть предлагал он ей? Да?! А какую совесть надо иметь, чтобы заточить человека на сто тысяч лет в каменный саркофаг?! Только за то, что тот потер лампу! Вот дураки-то! Встали и пошли… даже не обиделись, а она бы не простила… Правильно, тяжело с обидою лежать, за год не такое простишь, а тут… — если даже земля была другая! Никак не ожидала она беды от своих товарищей. Значит, убить себя — это и была та самая правильная мысль, из-за которой она пустилась в столь далекое путешествие? Опять?!
— Что значит — опять? — испытующе строго взглянул на нее Дьявол. — Тогда ты… умерла, но не полностью, а сейчас… Оборотни же умирали!
Правильно, Манька прищурилась, никто ей не предлагает поверить в себя… Жалко, что стрелы остались в гроте, а то поранила бы себя прямо сейчас, чтобы проверить… Стоило лезть в горы, истязая себя железом, чтобы убиться на глазах у целого мира!
— Никто, Маня, смерть твою здесь не увидит! — убил ее Дьявол хладнокровным откровением. — Просто посмотри на мир! Видишь, какой он огромный, а тебе места в нем не нашлось…. Везде тебя вампиры достают, даже на Крыше Мира! Как в голову пришло молится на вампира, когда он, — рассерженный Дьявол ткнул пальцем в сторону земли, — уничтожает в это время все, что я дал тебе?! Тьфу на тебя, тьфу! Это, Маня, была последняя капля… И Борзеевич со мной согласился, — Дьявол стал мягче. — А железо сносить надо было, потому что и в Ад оно за тобою попрется. И прилипнет. Ты вот видела, если от Ада не бежать, то через него переступить можно, а с железом как переступишь? Обо что там его сносишь? По Аду можно только голой. Я, можно сказать, раскрыл тебе секрет дороги в Сад-Утопию… Вот три человека — как-то же они туда попали?! А разве они отличались от тебя на земле? И самоубийцы попадали бы в жизнь вечную, если бы знали, как обратить свою смерть против врага. Не я придумал человеку такой ярлык: "проклятый" — вампиры! Просто они знают, что человек никогда не пойдет на самоубийство, если кто-то не отрезал его от себя самого. А раз отрезан, то на другом конце вампир, который купил его, украл, выпил до капли. У человека незащемленного в мыслях такое не поместится. Ладно, — согласился он совершенно спокойно, как будто вопрос уже был решенный, — уговорила, завтра утром умрешь. А пока поищи ключ, а то скоро стемнеет.
— Какой ключ? — сердито буркнула Манька, подозревая, что или над ней опять поиздевались, наказав как паршивую овцу, или и в самом деле места ей не нашлось. Всхлипнула, с болью высматривая вдали землю, которую убивали из-за нее. Издевались над ней или нет, земля горела — она виновата, что погибают, или уже погибли избы. Реветь она не решилась, мужественный от нее ждали поступок, но сопли забили нос. И как Дьявол мог так спокойно ломать комедию в то время, когда мудрый и щедрый ее мирок уходил в небытие.
