— Ну, земля хранит Бога…
— Земля прозрачней кристалла, который ты видела. Она не хранит, но имеет запись. А рисует она точно так же, как прямолинейный камень, который в кармане у Борзеевича. Если там шевелится что-то непознаваемое — это мерзость.
— А ты, Борзеевич, что молчишь? — Манька обратилась к Борзеевичу, который жмурился от солнца, разглядывая еще одну гору.
— Ну… даже не знаю. Не многие изнуряют себя. Вот ты, знала, что дал тебе железо вампир, но было тебе хорошо — и не жалела о нем. Пылилось на чердаке… Помнить о ближнем надо каждый день, а если вампир — каждую минуту. А народ разве помнит, что завтра к нему придет или Бог, или враг, или брат… Он думает: "вот придет, и разберемся". Народ, как ты, а ты — самая его середина…
Он кисло улыбнулся, заметив, как Манька недовольно пнула снег, метя в него. Скатал в руке комок и передумал бросать. Вспоминая о далеком прошлом, он чувствовал свое поражение, и обвиняя, и оправдывая людей. Наверное, он сожалел о богатом убранстве, от которого остались одни лохмотья. Но что мог сделать человек, окруженный врагом, привязанный к столбу с разложенным под ним хворостом? Весь мир привязан, если не слышит крики о помощи. Человек поставил над собой человека, и теперь человек решал его судьбу.
— Если бы я знала, то все было бы по-другому, — оправдываясь, расстроено проговорила Манька.
— Теперь знаешь, — пожал плечами Борзеевич. — Хитрые исторические книги имеет двоякое толкование. Вампирским умом одно, а счастье в другом. Все это аллегории. На земле две истины — вампира и Дьявола. Одна — крематорий, вторая — вечная жизнь. Ближе всегда та, которая легко достается. Когда учиться не надо. Вот ты, всю жизнь прожила в Аду, а встретила Дьявола — и подумала, да разве ж она была Адом?! Но когда Дьявол ведет за руку, Ад не страшит, как если бы вышел и повалил. Рано или поздно мир исчезнет перед глазами, и человек остается открытый всему, что лежит в его земле. Чтобы сделает человек с червями один на один, когда обступят со всех сторон?
Вся жизнь фараона — со смертями, с борьбой за трон, с жестокостью, окруженная подневольными людьми доказывает, что он был вампиром, который не поднимал человека. Но знание есть знание — не добро и не зло. Им можно убивать, а можно защищаться. И невольно подумаешь: а не было ли сие грандиозное дружественное послание замыслом Дьявола, оставленное человеку? Если бы захотел, ему вполне по силам на него опереться. Из прошлого помочь тебе только так и могли, переступив через голову вампира, чтобы тот не увидел в сей книге Дьявольской мудрости. Вампиры-то меньше всего могут это знание поднять…
"Я твой сын, о Осирис Ани, чье слово — истина. Я пришел защитить тебя. Я собрал твои кости, и я собрал воедино твои части тела. Я принес твое сердце, и я поместил его на престол внутри твоего тела. Я приведу твой дом к процветанию после тебя, о ты, который живешь вековечно."
"Я защищаю тебя этим пламенем. Я отражаю твоего врага прочь от долины могил. Я разбрасываю песок у твоих ног. Я обнимаю Осириса Ани, чье слово — истина. С миром."
"Я пришел, чтобы рубить на куски. Я не был разрублен на куски, я не позволю, чтобы тебя разрубили на куски. Я пришел, чтобы совершить насилие над твоим врагом, но я не позволю, чтобы насилие было совершено над тобой. Я защищаю тебя."
Земля твоя — Осирис Ани, писец, чье слово — истина, в который сеют огонь, чтобы защитить, а ты — враг, которого приходят разрубить на куски… Когда-то знания вампира были совершены, и сводились к тому, чтобы обмануть Дьявола и землю. Но человек ушел с земли, и с ним ушли знания, потому что все знания взяты от человека, который получил их от Дьявола. Не доказано, что Иосиф прошел по земле Египта, но Египет был колыбелью цивилизации, в которой утвердился Царь и престолонаследие. В других местах народ решал, кому доверить себя. Может, египетские пирамиды смотрятся круто, но кто, кроме вампира, мог положить столько камней в одно место? Вспомни: лежит вампир посреди залы — и свиток на груди мертвеца, и хвалебные песни во славу себя на стенах, и входы и выходы… А змея на маске?… Могу предположить, что отец Иосифа был душой, тогда кто фараон? Или наоборот… Я тогда в лохмотьях не ходил, золота у меня поболее было. Руку дам на отсечение, что не обошлось без меня. Но как вспомнишь, если жалок человек и ненавидит Бога всем своим сердцем, поднимая Мученика до Благодетеля? Конечно, вампир думает, что пережить ужас ему будет легче, когда ни одна тварь не поднимается на него. Но так ли это, если убивает себя, чтобы расплодиться? Что он будет делать с мертвым самим собой? А с Дьяволом, который откроет и выпустит на него беснующуюся мерзость? Вот что я думаю, мы здорово влипнем, если не на того нападем! Но если не предупредим удар, обрушится бедствие.
— Мы уже влипли… — с убитым видом произнесла Манька, заметив странное крылатое существо. Заметила лишь потому, что оно зависло в вышине, нацеливаясь на поляну. — Ой, — испугалась она, указывая в сторону земли. — Что это?
Дьявол и Борзеевич, резко обернувшийся, тоже удивленно воззрились на парившее чудо.
— У этой птицы есть имя, — ответил Дьявол спустя минуту, наблюдая за полетом существа. — Знакомьтесь, Змей Горыныч Пекельный. Можно просто: дракон! Существо мифическое, самое, пожалуй, древнее рукотворное существо, но, безусловно, жизнеспособное. Выдержанный, как яд, который поднял его из земли. Врагу не спится!
Борзеевич как-то сразу побледнел, охрип, или потерял голос, издавая надсадный свист из легких.
— Братва, атас! Поджаримся! — он кинулся за скалу, разом оживившись, страшно перепуганный. Отдаленное равнодушие слетело с него. Сгребая камни, Борзеевич хоронил себя под ними заживо, не обращая внимания на язвительную насмешку Дьявола, бормоча громким полушепотом: — Я жил, я жив, я буду жить… Каждый раз наши встречи заканчивались смертельными ожогами! Ну, нет, не-е-ет, на этот раз не дамся! — он залез в вырытую яму, вопросительно взглянув на Маньку.
Манька смотрела то на Дьявола, то на Борзеевича, не понимая, какую позицию занять. Под землю ей не хотелось.
— Это вампиры прилетели посмотреть на самое страшное для них чудо, — успокоил ее Дьявол. — Им сейчас не до нас, но у Горынычей очень хорошее зрение. Схоронись-ка за камень, — предостерег он, подталкивая ее к валуну и прикрывая сзади. — Не приведи Господь, увидит! Благодетельные вампиры ищут избы, чтобы понять, какая Манька в них погостила!
Встревоженная Манька спряталась за камень, наблюдая за драконом.
— Но… как же избы? А вдруг вампиры нападут? — она до боли сжала кулаки, до крови закусила губу, шагнув вперед.
— Помилуй, Маня, избы не дуры! — Дьявол оттянул ее назад. — Не станут они выходить за границу дозволенного, а дерево не даст их в обиду. Полетают вампиры, полетают, да и улетят. Дерево избам силу прибавляет и ума. Вампиры не живые, им на землю, где полено корни пустило, не ступить. Оборотни люди, а и те пожалели, что связались.
Манька недовольно посмотрела на Дьявола, обнаружив в нем еще одну неприятную черту — он не договаривал. Или утаивал. Может, знай она, что на земле безопасно, ни в какие горы калачом ее не заманили бы, жила бы себе с избами. Но если не сказал, значит, так было нужно, Дьявол беды издалека примечал. Ступить не ступят, но похоронить современными тактическими разработками — запросто. Пока летал дракон, она не спускала с него глаз, вздохнув с облегчением, когда он набрал высоту и полетел в обход гор в сторону дороги.
Борзеевича из-под камней выковыривать пришлось насильно. Он ни в какую не слушал их, и даже не отвечал.
— В спячку впал, — констатировал Дьявол, когда прошло достаточно времени, а Борзеевич так и не появился на поверхности. — Всегда так! Ишь, чудак, — расстроился он, — сгниет как есть! Ведь говорил ему, в глиняном кувшине надо, запечатанном сургучом. Лежал бы тысячу лет без ущерба, — добавил торжественно: — Достань его, Маня. Пробил его час!
Манька отвалила валун, разобрала камни. Глубоко Борзеевич закопал себя и лежал с закрытыми глазами, скрестив руки на груди. Он оказался нетяжелым. Оклемался, лишь когда его вытащили его на поверхность и напоили живой водой. Спасенный открыл глаза, не сразу признал Маньку, но Дьявола узнал сразу, заулыбавшись и попытавшись встать на ноги.
